Протопресвитер Борис Бобринский: «Наша задача заключалась в том, чтобы вернуть народу отечественное богословие»

01.11.2003 archive, Вестник №26, Интервью

Протопресвитер Борис Бобринский: «Наша задача заключалась в том, чтобы вернуть народу отечественное богословие»

— Отец Борис, мы сегодня проезжали мимо памятника Щорсу и вспомнили, что он стоит на месте, где в свое время, был памятник графу Бобринскому. Вы принадлежите к этому роду?

— Я прямой потомок графа Алексея Алексеевича Бобринского, который был внуком первого в нашем роде Бобринского – Алексея Григорьевича (1762-1813), сына императрицы Екатерины II и графа Орлова. У первых Бобринских было трое детей, от которых и произошли три разных ветви: одна, обосновалась в Богородицке Тульской губернии, другая в Петербурге, старший в роде получил огромнейшее имение в Смеле.
Алексею Алексеевичу был поставлен памятник в Киеве, который простоял до 1920 года – он был одним из видных деятелей в России и на Украине. В частности, он очень благоустроил Смелу, где были наши дома. В этом городе он способствовал построению собора, впервые построил сахарный завод и выпускал свеклосахарную продукцию, построил серные заводы, а также занимался земледельческой техникой. В Смеле была железнодорожная станция Бобринская, которую переименовали сначала в Постышево, а затем в Шевченко.
Алексей Алексеевич был тружеником и исследователем почти до конца своей жизни. Его внук, мой дедушка был председателем археологической комиссии более 25 лет. Он участвовал в раскопках, в частности исследовал курганы вместе с известным археологом Веселовским. Дед, к сожалению, скончался в Ницце через два года после моего рождения, но для нас его имя, его деятельность, его научные археологические труды имеют большое значение. Он написал монографию «История Херсонеса Таврического от основания до наших дней», это очень для нас ценно.
У него была очень богатая археологическая коллекция, которая потом была передана в Эрмитаж. Мне несколько лет назад доводилось быть в Санкт-Петербурге и увидеть некоторые вещи, которые в каталоге числятся под его именем.

— Федор Достоевский когда-то сказал, что русские – это даже не национальность, а это отношение к Православию. Очень любопытно с нашей эмиграцией – уезжали инженеры, политические деятели, литераторы, а потомки становились служителями Православной Церкви.

— Из России во время этого лихолетья 1917 – 1920-х годов выезжали не только литераторы, художники и инженеры, но и духовная элита – богословы, епископы, священники – люди, стремящиеся служить Церкви всеми своими силами и, таким образом, в Париже – одном из духовных центров русской эмиграции, создался богословский институт, Сергиевское подворье. Куплен этот участок был в день перенесения мощей преподобного Сергия Радонежского 17 июля 1924 года, так что мы праздновали 50-летие, 75-летие и продолжаем В Париже служить духовному образованию и подготовке кадров священников и богословов для всего Православия. В начале это были русские студенты, которые приходили поступать к нам и становились священниками, которые обслуживают наши приходы, а теперь поступают желающие получить высшее духовное образование со всех стран Православного мира. Я учился в этой школе после войны, застал всех наших основателей. Вот уже 8 лет декан этого богословского института и служу ему по мере своих сил. Нашим ректором всегда является по назначению правящий епископ нашей епархии.

— Большой преподавательский состав?

— У нас около 20 преподавателей. Около 50 студентов обучается стационарно. Кроме того, у нас живой и очень хорошо обставленный заочный сектор, на который поступает около 250 слушателей ежегодно. В основном это юноши из европейских стран. Уже более 20 лет, как мы перешли в преподавании с русского на французский язык, потому что было много желающих получить православное духовное образование, но не владеющие русским языком. Факультативно у нас изучается русский, но все лекции читаются на французском языке.

— Отец Борис, Вы являетесь свидетелем традиции, которая здесь оборвалась. Вы ученик таких крупных богословов, как прот. Сергий Булгаков, прот. Василий Зеньковский.

— Отец Василий Зеньковский был нам очень близок – мне и моей жене. Он — один из самых знаменитых духовников нашей русской епархии во Франции. Я сам даже присутствовал и хорошо помню его хиротонию во иерея во время Второй мировой войны в кафедральном соборе, я тогда был прислужником – посошником. Он был одним из самых любимых и самых значительных представителей именно русской духовной интеллигенции. Он был и философом и богословом. Недавно мы читали книги его воспоминаний, когда он в течении пяти месяцев участвовал в Совете министров при Гетмане Скоропадском в 1920 году – это указывает, насколько его положение было уравновешенным. С одной стороны он был открытым ко всему тому, что происходит на Украине, а с другой поддерживал связь с Россией и с Русской Церковью. Издано ряд его трудов на русском языке – «История русской философии», «Психология детства», «Апологетика».

— Его дневники тоже изданы, но мне показалось, они с некоторой долей обиды и резкими оценками по отношению как к нашему духовенству того времени, так и политическим деятелям.

— Это интересно как исторический момент. Тогда был занавес между Россией, Украиной и Западом. Мы также по-своему болели вашими болезнями, но иногда бывали и резкие выпады и заявления. Но, по существу, я могу сказать, что с самого начала моего сознания, когда я стал студентом, профессором, а потом священником – большая любовь и нежелание осуждать что-либо тут происходившее. Конечно, о многом можно сказать, что было здесь за 70-лет большевизма. Но не мне сейчас судить, потому что я был там, и нам было легко говорить, легко осуждать и легко выдавать свои мнения. Поэтому я благодарю Бога за то, что Церковь здесь устояла, и мы как-то духовно объединяемся.

— В своих выступлениях Вы открыли факты, относящиеся к духовному наследию. О том, как были обнаружены архивы профессора Карташова и епископа Кассиана ….

— Действительно, не так давно бездомный бродяга принес к нам найденные им в заброшенном доме рукописи. Это был архив
Карташова, ранее считавшийся утерянным. Мы благодарим Бога, что этот архив нашелся. Подобная история и архива епископа Кассиана. После смерти Владыки архив забрала семья Карташовых – они были очень близки, и сохранила архивы. Когда Карташовы скончались, их наследники все увезли и нам не дано было это удержать, а потом были трудные отношения и мы ничего не знали о их судьбе. А сейчас, когда наследники скончались, мы вновь обрели эти ценнейшие материалы, которые для истории православного русского рассеяния имеет огромную важность, подобно тому, как бывает обретенье мощей. И ценны они не только потому, что содержат труды и переписку Карташова со времен, когда он был Прокурором Священного Синода при временном правительстве. Я хорошо помню Карташова, когда он преподавал нам – это был действительно живой и яркий свидетель этого времени последних лет перед русской революцией – начала ХХ века.

— Какая часть из найденного осталась неизданной?

— Издано далеко не все. У нас хранится ряд машинописных изданий в единственном экземпляре, которые постепенно приходят в негодность. Сейчас наша главная забота – собрать все воедино и издать современными способами на современной технике, как презентованный вчера «Сборник статей» и «Начало Толкования Четвероевангелия» епископа Кассиана. Уверен, что в ближайшие годы все это будет совершенно доступно православному русскому читателю.

— Вчера говорилось, что существовал разрыв между традиционным западным православным богословием, вынесенным на плечах первыми эмигрантами и тем богословием, которое развивалось в атеистических условиях. С вашей точки зрения, появилось ли какое-то преодоление этого разрыва?

— Происходит глубокое преодоление. С одной стороны, задача основателей и продолжателей Парижской школы была увековечить — собрать, освоить и передать нам – второму и третьему поколению все те ценности русской духовной и богословской мысли, которая была в своем апогее перед Первой мировой войной и революцией. И это в большой степени удалось митрополиту Евлогию, профессору Карташову и многим другим. Все это живо и представляет собой очень богатое богословское, литургическое наследие, переводы святых отцов и монографии о святоотеческом богословии, уже есть библейские и экзегетические традиции – все это было очень живо и возрастало. Конечно, эта традиция преломилась, и нашей задачей было сохранить и продолжить ее. Наши отцы сумели продолжить традицию по всем направлениям богословской мысли, по всем богословским дисциплинам. Удалось продолжить и даже, я бы сказал, развить это наследие, будь-то литургическое поприще или углубление святых отцов. Например, протоиерей Георгий Флоровский был одним из начинателей так называемого неопатристического движения, то есть возврата к святым отцам. Очень важно то, что наше православное богословие зиждется на Священном Предании. Ведь Священное Предание – это не есть просто какие-то археологические ценности, давности. Оно живо, актуально, но его нужно актуализировать сегодня и здесь. Необходимо мыслить в святых отцах, иногда ища новые слова, новые идеи, чтобы представить и дать современному православному человеку это самое Священное Предание усвоить. И это в большой степени было и остается главным делом нашего богословского института.
Я рад, что мы в свое время смогли вернуть на родину новые богословские книги. Наша задача была не сохранить для себя, не изобразить из себя каких-то собственников чего-либо, а вернуть народу отечественное богословие. YMKA-PRESS, издавшее сотни и сотни трудов, журнал «Путь», издание «Богословских трудов» нашего института – все это представляет собой очень и очень богатый капитал, богатое достояние. Сегодня издаются новые номера, переиздаются старые и даже используется электронный способ сохранения информации.

— А почему преподаватели вашего института редко выступают с лекциями в наших духовных школах?

— Надо сказать, что, во-первых, нас очень немного, во-вторых, мы перегружены и, в-третьих, далеко не все наши преподаватели владеют русским языком. Я очень ценю связи между Духовными Академиями – российскими, Киевской и нашей школой. Мы стараемся их углубить. У нас хорошие отношения не только с духовными заведениями СНГ, но и с Белградом, и с Бухарестом. Я сам получил почетный докторат в двух румынских духовных школ, также из Владимирской семинарии в Америке. В этом смысле мы открыты на все четыре стороны – для нас это важно. Но особенное значение, все-таки для нас имеет связь с Русской Церковью, с Киевом.

— Для Вас Родина и Православие – идентичные понятия?

— Я думаю, что религиозные корни для любого народа чрезвычайно существенны. Немыслимо говорить об истории России, Украины, отделив их от православного прошлого. Россия родилась и стала Русью, когда крестилась при святой Ольге и Владимире. Тогда происходило собирание древнерусских земель и древнерусских городов – это все совершалось под эгидой Православия. Сам преподобный Сергий и Митрополит Алексей способствовали этому большому делу.

— Вы принадлежите к Константинопольскому Патриархату….

— Наша судьба во Франции особенная. До 1930 года наша епархия принадлежала Русской Церкви. Ее возглавил, по непосредственному поручению Святейшего Патриарха Тихона, митрополит Евлогий, который и создал наш богословский институт и вообще создал всю нашу епархию. Но в 1930 году, когда Московская Патриархия под давлением Кремля требовала от нас, епископата и духовенства, лояльного обета присяги Советскому правительству под угрозой запрещения возникла опасная ситуация. И тогда, экстренным образом, наш митрополит Евлогий обратился к Вселенскому Патриарху, который дал нам свою протекцию, свой омофор и остановил всю эту угрозу. Положение епархии было трудное, были холодные отношения между нашей епархией и Московской Патриархией вплоть до конца железного занавеса. После празднования 1000-летия крещения Руси, наконец, открылись границы и нашему правящему архиерею удалось поехать в Москву. Мы были приняты и обласканы Святейшим Патриархом Алексием II, сослужили с ним в Кремле и всячески подчеркивали нашу духовную близость, любовь и преданность, но нам не дано до сегодняшнего дня поменять наш статус.

— Отец Борис, вы только что посетили Смелу…

— Да, действительно город, настоящий город — гораздо больше размером, чем мы думали. Он поразил нас своей благоустроенностью — школами, храмами, и всеми иными нужными учреждениями. Есть еще один из пяти сахарных заводов, которые существовали когда – то при моих предках. Так что все это было нам показано, повсюду нас принимали и как-то помнили. У нас и так было очень насыщенное и трудообъемистое пребывание. Мы приехали туда днем под вечер и в следующий день нам предстоял прием у городского головы, где была произнесена целая речь в связи с нашим визитом. В общем, все это было очень – очень приятно.

— И там помнят Бобринских?

— Не только помнят, но и благодарят, что мы приехали и восстановили связь после 80-ти лет отчуждения, поскольку до сегодняшнего дня ни один член с нашей семьи не ступал на родную землю. Повсюду привет, повсюду ласка, повсюду волнение, что мы приехали. Внуки, теперь уже пожилые, помнят еще как им дедушки и бабушки рассказывали о том, как они жили, работали, будь-то на заводах, будь-то в имениях, будь-то в поместьях. Я с восхищением служил Литургию в Покровском соборе в сослужении с благочинным Смелы отцом Петром, братом архиепископа Черкасского и Каневского Софрония. Там я проповедовал народу Божьему.
Когда мы приехали в Черкассы и увидели кафедральный собор, то просто ахнули. Это было очень волнительным — размах, дерзновение, мужество и отвага высокопреосвященнейшего Софрония. Это просто поразительно. Как он все-таки мог своими руками практически все это создать. И не только создать и построить, но и украсить, потому что он оказался недюжинным иконописцем и приверженцем древнего традиционного письма. И потому иконы, фрески Божьей Матери, которые там, в апсиде, их письмо поразило именно древностью иконописного Предания. Потом то, что этот собор построен в честь новомучеников Черкасских, нас тоже очень обрадовало и умилило и взволновало. Там у нас была встреча. Одна 17 — летняя девушка, кончающая образование в гимназии, по особому ее таланту допущена к сдачи конкурса на диплом и она в виде дипломной работы пишет труд о смелянских репрессиях. Она, конечно, имела доступ к архивам запретным и очень подробно описывает репрессии, имена тех священников, которые пострадали в смелянщине.

— Отче, как вы оцениваете со стороны богословской русской культуры Парижского института этот форум?

— Я думаю, что это очень ценное, очень полезное предприятие, которое нужно, для того чтобы оживить церковную богословскую мысль и восстановить общественные связи русской, киевской украинской интеллигенции, чтоб как-то Церковь и церковное общество не замыкалось бы в себя. В этом отношении, то, что были приглашены представители школ – известные богословы, и не только богословы, но и философы и литераторы и так далее способствует этому процессу. Примечательно, что здесь состоялась встреча с моим давним другом православным английским епископом Каллистом. Он редко бывает во Франции, я редко бываю в Англии, но я знаю его почти 50 лет. Поэтому я был очень рад нашей киевской встрече.

— Отец Борис, вы скоро вернетесь домой. Воспоминания догонят вас. Скажите, какое из них будет самое дорогое?

— Я думаю, что в первую очередь Смела, поскольку чувствую, что Смела для нас родина, и Киев и все эти места, а прошлое не изглаживается из памяти. Нить снова восстановлена, и мы очень надеемся ее передать эту, именно память и заботу, и ответственность за продолжение этой памяти и исторической связи нашим детям.

Беседу вел Василий Анисимов

Благочинный больничных храмов Киева протоиерей Роман Барановский: «Чем нравственнее доктор, тем успешнее его медицинская деятельность»

Диакон Андрей Кураев: «Отпадение от Бога — это отпадение в мир умирания, в мир агонии»