Регент митрополичьего хора Михаил Литвиненко: «Православная вера была, есть и будет наибольшей ценностью нашей жизни»

01.05.2007 archive, Вестник №68, Даты

Регент митрополичьего хора Михаил Литвиненко: «Православная вера была, есть и будет наибольшей ценностью нашей жизни»

– Михаил Семенович, какова была церковно-психологическая атмосфера в КДС, когда вы поступали в число учащихся?
– Ситуация была довольно непростая. Духовная семинария открывалась в послевоенные годы (1947 – 1948). Еще в военные годы тоталитарное государство сменило жестокие гонения на более-менее толерантное отношение к Церкви. В тяжелые годы войны страна вспомнила, что есть Православная Церковь на Руси великой, и что Господь через нее поможет победить врага. Вот на этой волне, я считаю, и по Промыслу Господню, и возродилась духовная жизнь и Киевская духовная семинарии. Она открылась в 1947 году, а я был студентом 1-го курса 1948 года. Я пришел из Политехнического института, в который поступил в 1947 году, и уже в 1948-м я вынужден был уйти из-за того, что я никогда не был пионером, и, соответственно, не состоял в комсомоле. Когда я поступил в институт, меня сразу вызвал комитет комсомола, где меня спросили: «Как это понимать? Ты желаешь быть советским инженером и при этом не быть членом партии? Это недопустимо!». Доверия ко мне не было, мне пришлось забрать документы. В 1948 году я решил поступать в Киевскую духовную семинарию, что на те времена было весьма сложной задачей. Вступительные экзамены принимали ректор отец Сергий Афонский и инспектор отец Александр Луценко. Когда меня кратко расспросили, откуда я, и что собой представляю, то оба в один голос настоятельно начали рекомендовать мне вернуться в институт, и только после его окончания поступать в семинарию. Я увидел в этом так называемом «пожелании» давление, которое они испытывали по поводу контингента, поступающего в духовную семинарию. Как я потом понял, у них были конкретные, четкие рамки, определенные властями, каких абитуриентов принимать, а каких нет. Я был возмущен до глубины души. Не знаю, как это выразилось внешне, но я сказал на собеседовании, что никогда не вернусь в светский вуз, и что если меня не примут в киевскую семинарию, то я буду поступать в другую. Я выразил твердое решение поступить в духовную школу. Тогда они задали мне еще несколько вопросов, на которые я легко ответил, так как тщательно готовился к вступительным экзаменам. Таким образом, я стал студентом КДС, это был 1948-й год. В то время в церковной среде бытовала атмосфера неуверенности, постоянной оглядки, чувство неполноценности, того, что мы делаем что-то противозаконное, противоестественное с точки зрения советской идеологии и даже противогосударственное.

– Первым ректором Киевской семинарии с момента ее открытия около года был отец Сергий Афонский. Расскажите о ваших впечатлениях от этой личности?
– Это была личность для нас святая. В этом слове, я считаю, все эпитеты сконцентрированы, сфокусированы, и больше сказать о нем нечего. Каждое его слово принималось нами как «Завет Господний». Он преподавал у нас историю Ветхого Завета. На его уроки мы приходили как на праздник, а после лекции уходили под благодатным воздействием этого величайшего богослова – нашего любимого преподавателя. Сказать о нем можно еще очень много…

– Михаил Семенович, скажите, пожалуйста, какие преподаватели и предметы запомнились Вам больше всего?
– После отца Сергия лучшим преподавателем я бы назвал отца Георгия Едлинского. Великолепный человек, истинный священник, талантливый преподаватель. Своей искренностью в вере старался преподнести нам истины Христовы, причем делал это мягко, с любовью и даже с юмором. Нас называл только ласковыми, родительскими словами. Он преподавал у нас катехизис и церковно-славянский язык. Мы усердно учили его предмет и отвечали на волне особой торжественности. Я несколько раз был у него на богослужении и, хотя он был немножко косноязычным и голос у него не блистал, тем не менее, служба была у него богодухновенною.
Также хотел бы рассказать про ректора о. Бориса Шулькевича. Я не нахожу нужных эпитетов, хотя их много для того, чтобы охарактеризовать этих людей, но этот человек олицетворял самые прекрасные качества христианской души. Он тоже заканчивал духовную академию еще до революции, сдавал последние экзамены после этого события, но у преподавателей дореволюционных. Около двадцати лет он проработал преподавателем на кафедре лингвистки в Горловском педагогическом институте. Это был эрудит высочайшего класса. Он не мог реализовать себя как лингвист и как богослов, потому как у него не было ни времени, а может, и востребованности с нашей стороны той категории и того уровня, которым обладал он. Я всегда вспоминаю его как милейшего человека, истинно духовного, настоящего священника.

– Я в свое время застал преподавателя отца Николая Скоропостижного, который закончил Академию. Что вы можете рассказать о нем?
– Он был россиянин, и это он всегда старался подчеркивать. Мы это воспринимали очень спокойно. Он несколько был своеобразен в методике преподавания: начинал с какой-то были, или сказки, полуанекдота, но, тем не менее, свои предметы (сравнительное богословие, литургику) он вел на высоком уровне. На лекциях рассматривались своеобразные вопросы, на которые тяжело было дать однозначный ответ, потому что, находясь под давлением совдеповской идеологии, преподавать сравнительное богословие было очень сложно. Страна находилась под железным занавесом. Каждый оглядывался и думал о том, правильно ли он произнес слово и как это слово может быть интерпретировано кагебистами. Поэтому все были осторожны, все время как бы озираясь.

– Проходя иподиаконское служение в соборе, я еще застал о. Владимира Сокальского. Что вы можете сказать об этом человеке. Насколько я знаю, он заканчивал Московскую духовную академию в советское время…
– Я не знаю, каким он был преподавателем духовной школы, так как в мою бытность семинаристом он у нас еще не преподавал. Мы с ним познакомились позже, после того как я закончил киевскую семинарию. Но мы по долгу службы каждое воскресение своим семинарским хором пели во Владимирском соборе, где отец Владимир был вторым священником, а настоятелем тогда был о. Константин Ружицкий. О нем я знаю, что это был великолепнейший оратор, проповедовал несравненно. Его проповеди я слышал лично.

– Михаил Семенович, что дала вам духовная семинария в духовно-интеллектуальном плане?
– Во-первых, тот удел Господний, который был дан каждому из нас в области веры и в сфере интеллекта – расцвел. Под воздействием такой когорты преподавателей, о которых я рассказал, начатки нашей веры приобрели вполне определенный, четкий, логический смысл. Мы получили залог на всю нашу последующую жизнь, и в интеллектуальном, и в морально-этическом планах. Главным результатом того насаждения, которые мы получили через уста преподавателей наших духовных семинарий является то, что и я, и мои сверстники, которые еще живы, считаем, что православная вера была, есть и будет наибольшей ценностью нашей жизни.

– С кем вы дружили в семинарии и продолжаете дружить доныне?
– У нас была такая четверка: Кахно с младшего курса, Клименко, Куприцкий. Мы сидели за последней партой. Я не скажу, что у нас была задушевная дружба, но идеологическая и, я сказал бы, политическая, если меня можно причесть к когорте интересующихся политикой, так как я был и остаюсь в курсе политической жизни. Я сорок лет наблюдал всевозможные политические баталии, события 30-х годов, коллективизацию, голодомор, и сам все это пережил. Мы любили обсудить политические темы, и в этом плане были едины и дружили. Касательно продолжения дружбы получилось так, что общение наше было искусственно прервано. Это уже тот случай, когда политика заинтересовалась мною. Меня решили лишить возможности и продолжать обучение, и дружить с сокурсниками, и реализовывать себя в духовном плане. Я прекратил связь с ребятами. Так, встречались периодически, но связи я не мог поддерживать, потому что я уже был политически неблагонадежен. Да я и сам не желал этого, потому как это могло повредить моим друзьям. Их могли заподозрить в том, что я их сагитировал против Советского Союза, поэтому дружба наша прекратилась. Я не знаю, кто остался в живых из моих сокурсников, не знаю, остался ли Левицкий Николай из Боярки. Больше я ни о ком не знаю.
Скоро я буду праздновать юбилей, и, не взирая на то, что я пережил репрессии, много неприятностей, издевательства, презрение, но я все выдержал и благодарю Господа за каждую прожитую минуту! На суде, когда мне выносили приговор и отправляли в ГУЛАГ, на вопрос: верующий ли я человек? — я ответил, что этот вопрос не имеет отношения к моему делу. Мне сказали, что это имеет большое значение. Я попросил зафиксировать в протоколе, что верил, верю и буду верить непоколебимо. На том я и стою по сей день.

–Я еще застал знаменитого Толстого, который был регентом во Владимирском соборе и он, насколько я помню, был преподавателем пения. Что Вы можете рассказать об этой сфере деятельности духовной семинарии?
– Есть такое латинское выражение «nom munte se muntum». Очень трудно описать все то, что я услышал и прочувствовал в стенах духовной семинарии. Я хорошо помню Василия Андреевича Татарова. Перед ним был будущий епископ Хмельницкий о. Василий Кичигин. Татаров был человеком верующим, грамотным музыкантом. Был как Закхей в Священном Писании – «ростом мал», и когда пытался на нас воздействовать физическими движениями, то вызывал иногда маленькую иронию. Но, тем не менее, мы всегда чувствовали его большой талант. После него к нам пришел великий талант Петр Дмитрович Толстой. Это великолепный церковный регент.

– Вы помните годы его жизни?
– Годы жизни не помню, а вот умер он приблизительно в 1968 – 1969. Он вернулся из заточения, после чего, как мне передали, Петр Дмитриевич умер. Это человек, который учился у ног самого Гамалиила, подобно святому апостолу Павлу.

– Вы имеете в виду Гончарова?
– Нет. Калишевского. А Калишевский, как мы знаем, был гигант, которому на свете равных не было и думаю, что скоро и не будет. Петр Григорьевич Гончаров был зав. кафедрой хорового дирижирования в Киевской консерватории. Я бывал у него на квартире, брал у него уроки, присутствовал на его репетициях, на службах в Крестовоздвиженском храме, где он управлял в последнее время. Я получил универсальное образование в плане киевского хорового, церковного стиля, потому как учился у представителей разных направлений – это и Гайдай, Толстой, Гончаров, Сазоненко, Татаров, Снежинский и еще много других регентов. В своей творческой деятельности я пытаюсь оперировать теми зафиксированными знаниями, впечатлениями, которые остались в моей памяти, и пытаюсь сохранить репертуар, стиль именно наш, киевский. Не знаю, как это мне удается.

– Верующий народ с духовной отрадой слушает ваш хор и особенно те песнопения, в которых Вы солируете. Сейчас, наверное, оскудели таланты. Насколько Вы сами довольны своим хором? Может быть, снижается культура в пении, духовность?
– С нынешним коллективом я работаю с 1975 года, когда еще я только начал трудиться во Владимирском соборе, откуда по известным причинам я ушел. Большая часть коллектива ушла со мной. Я с большим сожалением вынужден констатировать только то, что сохранить прежние силы не удалось. Все мы люди, у хористов есть семьи, квартиры, работы, плата за квартиру… и каждый из них стремится, чтобы что-то заработать на жизнь. И в результате упадка в финансовом обеспечении хор наш сейчас находится в плачевном состоянии. Некоторые хорошие партии сохранились, некоторые, такие как теноровые, совсем находятся в упадке. Но на днях Его Блаженство дал распоряжение повысить оклады, вследствие чего наш старый тенор вернулся и, думаю, если так пойдет дальше, нам удастся что-то возобновить. После ухода из Владимирского собора нам пришлось ютиться в храме Воскресения Христова. Нам почти ничего не платили, мы работали на энтузиазме, и это приводило к профессиональному спаду. На этом уровне мы находимся и сейчас. Уверен – когда у нас появится кафедральный собор, всё качественно изменится к лучшему. Нам не придется толпиться на клиросе, у нас будут большие хоры, новые пюпитры (на старые уже стыдно смотреть). У нас на сегодняшний день нет даже шкафа для того, чтобы в случае необходимости поменять репертуар, негде проводить спевки. Приходится просить администрацию музея дать нам возможность проводить спевки, и нам разрешают всего лишь на час-полтора. Я не знаю, как нам это удается, но мы пытаемся держать репертуар на уровне, и сохранять исполнительский уровень.

– Дорогой Михаил Семенович, разрешите Вас поздравить с Вашим грядущим 80-летием! Желаю Вам духовного и физического здоровья, а самое главное нравственного совершенствования, крепости физической, чтобы вы могли и далее услаждать слух верующих!
– Спаси Господи, взаимно!

Беседовал прот. Георгий Соменок

60-летие возрождения КДС

А. Амонс, керівник юридичної служби ДП «ЦЕНТР». Робота позасудових органів НКВД на Київщині під час репресій 1937-1938 років

Протоиерей Николай Забуга, ректор КДАиС: «Главное для современного молодого ищущего человека – это осознанно сделать свой выбор, который открыл бы ему радость о Господе»