Архиепископ Полтавский и Кременчугский Филипп. Гонения послесталинского периода.

01.05.2007 archive, Вестник №68, Тема номера

Гонения послесталинского периода.

Архиепископ Полтавский и Кременчугский
Филипп (Осадченко),
Председатель Синодального отдела
религиозного образования, катехизации и
миссионерства Украинской Православной Церкви

Несмотря на периоды внешнего спокойствия и благоденствия, Святая Церковь, как Царство «не от мира сего» (Ин. 18, 36) никогда не пребывала в полном благополучии. Об этом и говорил Господь наш Иисус Христос, предупреждая нас: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16, 33). Также Священное Писание свидетельствует: «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы» (II Тим. 3, 12). Почему? Потому, что по свидетельству того же Писания, «весь мир лежит во зле» (I. Ин. 5, 19). Свидетельствует Господь: «Если Меня гнали, будут гнать и вас» (Ин. 15, 20).

Я напоминаю эти, кажется, прописные истины потому, что сегодня все чаще звучат ностальгические воспоминания о своеобразном «затишье» советских времен, когда Церкви было-де хотя и тесновато, но — достаточно спокойно. Эта ностальгия опасна, потому что привносит в умы и сердца совершенно ложную идею о якобы недавно бывшем чуть ли не «золотом веке» Церкви, тогда в ней хотя и были преимущественно малограмотные и пожилые люди из традиционно христианских семей, но зато исправно совершались требы, а священников не убивали и не гнали на каторгу! Действительно, для тех, кто мечтает о спокойном требоисполнительстве, советские годы после Сталина были почти что идеальны… Но мы, помня властное повеление Господне идти и научить все народы, крестя их во имя Отца, и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, повеленное Спасителем (Мф. 28. 19-20), должны признать: именно этого Церковь и была лишена. Да, мучители хорошо уразумели, что кровь мучеников — это семя Церкви, и просто убиениями ничего нельзя добиться, кроме как усиления веры и очищения Церкви. Потому был избран путь «усыпления». «Идеалом послесталинского гонения стали не пожарища на месте разрушенного храма и реки крови мучеников-христиан, но внешне «мирное» и «тихое» существование Церкви, лишенной проповеди и даже намека на какую-то миссию, превращение Богочеловеческого организма в странный и причудливый атавизм, видимый и смешной пережиток прошлого, «безгласный и безобразный».
Потому я и избрал темой своего доклада историю гонений послесталинского периода — «оттепели» пятидесятых годов прошлого столетия и «застоя» 60-х, 70-х. Тогда, повторюсь, почти не было подобных сталинским массовых репрессий священнослужителей, не было расстрелов сотен и тысяч… Но не было в богоборческом государстве места для Церкви, просто борьба с ней приобрела иную форму, претерпела метаморфозу, и стала вполне отвечать задачам построения сначала «коммунизма», после — «развитого социализма».
На смену морали классовой борьбы и диктатуры пролетариата пришла новая идеология «Морального кодекса строителя коммунизма». Последний декларировался как «свод научно обоснованных принципов коммунистической морали, возникших в социалистическом обществе и нашедших своё теоретическое обобщение в Программе КПСС, принятой 22-м съездом КПСС… В истории существовали различные моральные кодексы, как писанные (заповеди религии…), так и неписанные, фактически существующие в каждой исторически известной форме морали. В противовес абстрактному содержанию моральных кодексов прошлого, претендовавших на выражение вечных и неизменных «добродетелей», Моральный кодекс строителя коммунизма объективно обусловлен существующими общественными отношениями, носит конкретно-исторический характер, отражает степень и форму распространении новых нравственных норм, высокую моральную культуру социалистического общества и определяющие тенденции нравственного развития личности в условиях перехода к коммунизму. Ведущим принципом Морального кодекса является преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине. В нём определено новое, социалистическое отношение человека к труду, к общественной собственности, к общественным интересам, общению между людьми в условиях господства социалистических производственных отношений (коллективизм, гуманность, честность и правдивость, простота и скромность), отношение человека к семье, к детям. Нетерпимость к порокам старого мира и непримиримость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов Моральный кодекс советского человека причисляет к важнейшим принципам коммунистической морали, выражающим её революционную направленность и боевой дух. Интернациональная природа Морального кодекса раскрывается в утверждении им дружбы и братства народов СССР, братской солидарности с трудящимися всех стран, со всеми народами. Жестоким и циничным заповедям эксплуататорских классов Моральный кодекс строителя коммунизма противопоставляет нравственные принципы коллективизма и гуманизма, выраженные в словах: «…каждый за всех, все за одного», «…человек человеку –друг, товарищ и брат» (Программа КПСС, 1973, с. 120)».
Вот последний абзац, собственно, и является для нас первейшим по значению. Заповеди прошлого объявлены «жестокими и циничным», и им противопоставлены «новые». Конечно, если присмотреться повнимательнее, обнаружится, что они, в принципе, хулимым «старым» заповедям не сильно внешне и противоречат. А «вторая заповедь» Морального кодекса: «Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест» является просто перифразом Апостола Павла: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» ( II Фесе. 3. 10). Но главное, безусловно, состоит именно в том, что на земле планируется построить рай, и притом без Бога. А в таком «раю» нет места не только для Бога, но и для Церкви — Тела Христова.
Но времена открытых гонений прошли, и на смену им наступил период «тихого гонения». Как он протекал, я постараюсь продемонстрировать на примере новейшей истории Полтавской епархии.
Первым и важнейшим направлением антицерковной работы, важнейшей формой «тихих гонений» была идеологическая борьба.
Советскому гражданину, в частности, предлагалось прослушивать огромное количество лекций антирелигиозного содержания. Епископ Каллист (Уэр) сообщает: «в 1956 году… в Советском Союзе было прочитано 12 0679 антирелигиозных лекций. В 1958 году число атеистических лекций возросло до 300 000. Каждый день население Советского союза вынуждено было выслушивать около 1000 атеистических лекций, направленных против христианской веры».
Другой разновидностью идейной борьбы с Церковью стала кампания по исторжению из обихода всего, что невольно напоминало о Боге, Церкви и святых. Например, переименования улиц. Так, в Полтавской области в течение периодов гонений и сталинских, и послесталинских были переименованы улицы, связанные с находившимися на них храмами — или разрушенными, или чудом сохранившимися. Так, в Полтаве Архиерейская улица (где находился архиерейский дом, превращенный в военный госпиталь) стала улицей Карла Маркса; Воскресенский переулок переименован в «Братьев Литвиновых»; Всесвятская улица стала улицей Чапаева; Кирилло-Мефодиевская – Амундсена; Монастырская стала Советской, Петропавловская – Сакко; Подмонастырская улица дала жизнь двум новым, Луговой и Наримановской; улица Покровская стала улицей Войкова; Рождественская – улицей Мира, Сретенская — Комсомольской; Успенская – Октябрьской; Крестовоздвиженская – Кирова. Даже крохотная улица Макариевская, где находился небольшой Свято-Макариевский храм, ставший с 1962 года кафедральным, – и та была переименована; ей присвоили имя Ляли Убийвовк, полтавской партизанки.
Кстати будет заметить, что с именем подпольщицы интересным образом связаны трагические моменты церковной истории. Именем Елены Константиновны Убийвовк (известной как Ляля) названа Макариевская улица, а памятник партизанке стоит на месте разрушенной часовни в честь царствования Императора Александра II. Эти «случайности» вовсе не случайны! Ведь для советского патриота имена борцов с фашизмом священны – и потому именно эти священные имена использовались для вытеснения из памяти народной других – священных же имен, связанных с Богом и Его Святой Церковью.
Итак, продолжим краткий перечень переименованных улиц: В Кременчуге Малая Успенская стала Штабной; Петропавловская – Октябрьской; Преображенская – Квартальной; Троицкая – Красивой. Большая Монастырская улица Лубен стала носить имя Карла Маркса. Вознесенская Миргорода превратилась в Красноармейскую, а Троицкая – в Пролетарскую. Покровская улица в Кобеляках стала улицей Первого мая, а Троицкая – улицей Короленко. В Хороле Петропавловская улица стала улицей Шевченко, Преображенская в Гадяче – улицей Пятидесятилетия Октября; Успенская в Пирятине стала улицей Петровского. Такой перечень можно продолжать и продолжать…
Именно в послесталинский период закончилась эта эпопея переименований, начатая вскоре после революции, и можно с уверенностью сказать, что отныне в полтавской топонимике ничто уж не напоминало ни о Боге, ни о Церкви, ни о храмах…
В идеологической борьбе важнейшую роль играла кампания травли и шельмования духовенства. И если в года сталинских репрессий священнослужители «проходили» по статьям «Ка-эР» (контрреволюционная деятельность), то теперь идеологи нового строя стали стараться осуждать священников как воров, взяточников, спекулянтов, нарушителей спокойствия и благосостояния простых советских граждан.
Показателен в этом смысле пример одного из почтеннейших клириков Полтавской епархии, ныне покойного протоиерея Антония Нестерука, пятьдесят лет прослужившего у Святого престола. 27 июля 1963 года в областной партийной газете появилась статейка «Грех отца Антона». В фельетоне в самых отвратительных красках описывается мнимое преступление священника – якобы покос без разрешения на угодьях артели имени Ленина поселка Диканька. Священник вместе со старостой и пономарем, Федором Шкуратом и Федором Дзюбой, предстал перед судом. Газета с откровенным ехидством писала: «Ох, недаром боялись Федоры кары людской. Если богу за них Антон Нестерук словцо и замолвит, то от справедливого суда трудящихся ему и самому не удалось спрятаться. Вывели «раба божьего», дармоеда Антона Нестерука, на суд народный: посмотрите, люди, на преступника в рясе». За несодеянное преступление советский суд — «самый гуманный в мире», приговорил отца Антония к году исправительно-трудовых работ, и штрафу в 100 рублей; каждого из соучастников – по полсотни рублей штрафа. Газета язвила: «А батюшке придется теперь потрудиться. И греха никакого в этом труде не будет. А вот красть народное добро – это грех, грех пред людьми. Его библейскими «еже еси» и небылицами не искупишь, а только трудом».
В письме на имя Святейшего Патриарха Алексия верующие Диканьского храма сообщали: «Это все ложь, что в газете написали… До этого никто с начальников не предупреждали, чтобы вокруг церкви не косили сено. В этом году староста и паламаръ выкосили вокруг церкви сено, чтобы продать и сдать деньги на налог церкви. Священник Нестерук сена не косил… Сено колхоз забрал, вокруг церкви оборали, а священника осудил суд» (сохранено правописание оригинала – А.Ф.).
Однако отец Антоний отбыл срок принудительных работ, и снова начав служить, отошел ко Господу в начале третьего тысячелетия, на девяносто третьем году жизни, сохранив и здравый ум, и память, и беззлобивое тонкое чувство юмора. Старец, например, с улыбкой вспоминал, что, когда пришли «органы правопорядка» описывать его небогатое имущество, большое недоумение вызвал подрясник. Как «это» называется, никто не знал, а «попа» спрашивать было как-то неудобно. Вот и записали в протоколе описи: «Халат мужской черный нестандартного покроя»…
Впрочем, не все священники выдерживали моральное давление. Кто постарше, помнит, конечно, знаменитое стихотворение начала 1958 года «Новый Иуда», посвященное предательству Евграфа Дулумана. В нем метко описывались и деяния отступника – Нового Иуды, и его моральное состояние.
Так, и в Полтавской епархии оставил сан протодиакон кафедрального собора Николай Никанорович Уваров (24/III-1959), как написано в извещении епархиальной канцелярии, «согласно прошению». Кстати, отступник еще жив и работает дворником…
Были и другие, оставившие служение в пятидесятых, но уже на закате жизни возвратившиеся к служению. Не станем их судить, ведь они уже предстоят суду Божию, да и сами они во время самохотного отлучения, думаю, пострадали весьма. Просто отметим, что ужасное моральное давление на духовенство порой давало свои плоды.
Был наложен запрет на совершение крестных ходов и другие публичные церковные действия, даже на изнесение из храма пребывающих там святынь. Примером подобного ограничения свободы вероисповедания могут служить письма полтавских верующих на имя Святейшего Патриарха Алексия и руководства Совета по делам религий: «Не можем не сообщить Вам о возмутительном факте грубого вмешательства гражданской власти во внутренние церковные дела. У нас есть чудотворная икона Божией Матери Горбаневская. Начиная с 1854 года, этот образ ежегодно летом посещает все церкви города, оставаясь в каждой по неделе. Раньше – крестным ходом, теперь такси перевозится из храма в храм. Вопрос этот был согласован с уполномоченным Безусом. Сейчас последний в отпуску. Заместитель его… потребовал прекращения посещения образом церквей… Просим принять меры, чтобы образ по-прежнему посещал наши храмы» (письмо верующих Полтавы Святейшему Патриарху Алексию, 14/VIII-1959. Архив Полтавской епархии). Отметим, что образ был забран из Спасского храма, где пребывала святыня, настоятелем кафедрального собора, почти тайно, и вывезен в срочном порядке в Преображенский кафедральный собор. О том же пишут: «Впоследствии, из беседы прот. Павла Бойко с гр. Копейкиным, вр. И. о. Уполномоченного по делам Православной Церкви, выяснилось, что он… узнав, что образ перевозится из храма в храм, запросил по телефону Киев и оттуда приказали это запретить, а образ немедленно водворить на место постоянного пребывания, в Собор… То, что это произошло в отсутствие как правящего Епископа, так и Уполномоченного по делам Православной Церкви, верующие вправе рассматривать как пренебрежение к их вековой традиции и верованиям, выраженное в такой открытой форме» (письмо верующих г. Полтавы председателю совета по делам РПЦ при Совете Министров. Архив Полтавской епархии).
Практически же негласно запрещали даже отпевать покойников. Вот типичный пример жалобы тех лет: «В нашей стране разрешена свобода православного верования. В это понятие входит не только переживания и нравственные настроения…, но и известные обрядовые действия… Для нас, православных верующих, наивысшим долгом перед ушедшим в вечность человеком является выполнение православно-христианских похорон со священником… Но в последнее время мы лишены возможности хоронить умерших, так как от старосты слышим, что ему не разрешают выезжать в села… Мы считаем такое явление очень несправедливым» (сохранено правописание оригинала – А.Ф.). Однако, несмотря на многочисленные протесты, указанное «несправедливое явление» продолжалось.
Для придания законности совершению отпеваний в приходах, где священников уже давно не было, епархиальная канцелярия издавала специальные бумаги такого стандартного содержания, как, например эта: «Причту Свято-Макариевского кафедрального собора 17/Х-66.
По благословению Его Преосвященства благословляется совершить отпевание покойника в с. Решетняки Н. Санжаровского р-на. Секретарь Епископа протоиерей В. Навротский».
Повторюсь, законодательством было разрешено отпевание, но практически во многих случаях верующие лишались и отпевания, и напутствия Святыми Дарами, и соборования в больнице, и т.п.
Вторым важнейшим направлением борьбы с Церковью в послесталинский период было кадровое уничтожение Церкви. Так, продолжались и разнообразились формы и причины запретов рукоположение в священный сан. Одновременно создавались всяческие препятствия для замещения вакантных приходов бесприходными или заштатными священниками. В результате приходы медленно и уверенно лишались духовенства, и их можно было просто снимать с регистрации, ввиду фактической самоликвидации.
Результаты сего не замедлили сказаться: если в 1947 году, в конце сталинского периода, в Полтавской епархии служило 358 клириков, то в 1958 году их осталось всего 226. Из них — обратите внимание! — 94 человека были рукоположены в военное время, 21 в 1945-1950 г.г. и 29 в 1951–1956 г.г. Из данных статистики следует, во-первых, что за три военных года было рукоположено в два раза больше священников, чем за десять послевоенных лет; во-вторых, что в 1956-1958 годах хиротонии практически вообще не совершались!
А показатели по выбывшим из епархии в начале 1960-х годов вообще ужасающи: только за первое полугодие 1961 года из епархии выбыло 22 священника. Из них 1 перешел в другую епархию, четверо умерло, двое запрещены в священнослужении, трое же уволены за штат в связи со снятием регистрации, а остальные просто отправлены за штат. Средний возраст выбывших составляет 73 года, от умершего 97-летнего старца протоиерея Сергия Головченко (который был отправлен за штат в возрасте 95 лет!), до снятого с регистрации 43-летнего священника Андрея Костенко. Это только за полугодие!
В результате к 1982 году в Полтавской епархии было 60 штатных священников в пресвитерском сане, 7 диаконов. Из них до 40 лет – 20 человек; от 40 до 60 лет – 16 человек, старше 60 лет — 15 человек.
Заметно снизился и образовательный уровень духовенства. Если в 1947 году из упомянутых 358 клириков 240 имело духовное образование (в т.ч. 4 высшее), то в 1958 год из 228 духовное образование имели 67; к 1982 году ситуация стала вообще ужасающей: из всего духовенства (а это 60 человек) только 2 имело высшее духовное образование и 18 среднее духовное, всего среди духовенства не было ни одного с высшим светским образованием, со средним светским — 35, с неполной средней школой 20 и начальным образованием — 5 клириков. Комментарии, как говорится, излишни.
Важным также является момент ограничения участия в богослужениях молодежи. Известно, что «в апреле 1963 года всем архиереям был разослан правительственный указ. В нём духовенству и старостам предписывается не допускать детей школьного возраста к Причастию. Предписывается при необходимости силой удалять детей из церкви».
Церковь, лишенная духовенства, в особенности молодого и образованного, лишалась и способов исполнять свое служение в мире, просвещая и преображая его. Ни о каком миссионерстве не могло быть и речи. Проповеди с церковного амвона, даже правильное и благоговейное совершение богослужений становилось мишенью пристального внимания уполномоченных. Так, Н. Базавлук (уполномоченный в эти годы) писал о старательных священниках из традиционно православных регионов: «Хитрые и проворные, умело приспосабливаются и используют обстоятельства у своих церковных и … личных интересах. Они… парадно и торжественно проводят церковную службу, особенно в большие праздники. Все проповеди в церквях они читают лично, и благодаря этому им лучше удается поддерживать религиозные настроения, повышать прибыльность церкви».
Обратим внимание на последнее замечание. Оно обозначает еще одно важное направление борьбы с церковью – материальные притеснения. Священнослужители облагались огромными налогами. Так, в 1959 году сумма налогов, уплаченных причтом кафедрального собора, составила 46206 рублей, а в 1960 уже составила 106891 рубль. Это при том, заметьте, что доход причта в 1959 году составил 84580 рублей. То есть, за 1959 год было выплачено в виде налога 55% дохода причта, а на 1960 год запланировано начислить налогов в размере … 126% от полученных доходов. Разумеется, цифры совершенно нереальные. В письме соборного причта отмечено: «В 1959 году, если бы церковь не дала взаем причту денежных средств, то священнослужители не имели бы возможности расплатиться с Финотделом».
Одновременно действовал негласный запрет на ремонт храмов, особенно серьезный.
А с 1 апреля 1960 года все клирики «добровольно» дали подписку об отказе от добровольных пожертвований прихожан за исполнение треб; в результате священники стали получать «ставку» — твердый месячный оклад. Таким образом, священнослужители были лишены чувствительной части свои доходов. А подоходный налог составил, например: с зарплаты в 2500 рублей 1050 рублей (42%), с зарплаты в 2000 рублей — от 1110 (55,5%) до 1350 (67,5%) рублей, с зарплаты в 1000 рублей — от 626 (62,6%) до 656 (65,6%) рублей, то есть от 42 до 67,5%, в среднем же — 56,5%.
Понятно, что в таких условиях легко было привлечь священника за неучтенное совершение требы как за сокрытие доходов и неуплату налогов.
Наконец, важнейшим пунктом в борьбе с Церковью стали административные мероприятия.
Первое из них — инспирированное «народное движение» за закрытие приходов. В результате «писем трудящихся» приходы снимались с регистрации десятками. В делах епархиальной канцелярии за один день порой числится несколько десятков однотипных распоряжений: «В связи со снятием с регистрации прихода… благочинному принять церковные ценности распределить между нуждающимися соседними приходами. Антиминс сдать в епархию».
В результате всех этих мероприятий:
– за период конца 1940-х-середины 1960-х годов в епархии снято с регистрации 250 общин, причем 124 молитвенных дома и церкви разобраны как аварийные;
– к окончанию послесталинских гонений, в середине 1960-х, в епархии было только 62 религиозные общины;
– к середине 1970-х годов в Полтавской области было 7 безрелигиозных районов: Гребенковский, Кременчугский, Машевский, Полтавский сельский, Решетиловский, Чутовский, Шишакский, – то есть районов, в которых не было ни единой церкви или молитвенного дома;
– к началу 1980-х годов в Полтавской епархии насчитывалось 52 прихода…
Кроме того, было введено требование обязательной регистрации совершения таинств, для возможного оказания давления на лиц, обратившихся к
Церкви.
Впрочем, несмотря на гонения и притеснения, продолжалось обращение верующих к церковным Таинствам и участие их в богослужениях. Так, в 1959 году в Полтавской епархии совершено (только зарегистрированных!) 11695 крещений, 4672 погребения и 204 венчания. Показатель, учитывая всю обстановку, весьма высокий!
Безусловно, некоторые из обратившихся к Церкви были обрядоверами, но зерно Благодати Божией, брошенное в их души, дало плоды. Из числа крещеных на рубеже 1950-х-1960-х годов вышли нынешние священники ста храмов, прихожане, которые, Богу содействующу, пронесли и сохранили в себе залог Богообщения.
Трагические страницы церковной истории не закрыты. Мы, изучая прошлые и, кажется, давно минувшие дела, наблюдаем некоторые параллели с современным состоянием. Вспоминая попытки построить «рай на земле» без Бога, мы должны со всей силой нашего пастырского слова предостеречь от повторения этой трагической ошибки, стоившей тысяч и сотен тысяч жизней, повлекшей разрушение рукотворных храмов и нерукотворенных храмов человеческих душ.
В то же время, начавшееся в послесталинское время новое гонение имело целью лишить Церковь уже не жизней верующих чад, ведь у Бога все живы (Лк. 20,38), и палачи сталинских времен в этом убедились вполне и совершенно! — но лишить миссионерского духа. Церковь старались загнать в ограду храма, не допустить ко Христу молодых, а само православие свести к странным и старорежимным обрядам, лишенным понимания, смысла и духа. Так, по планам новых неронов и советских диоклетианов, надлежало убить Церковь, лишив ее притока новых сил, обессмыслив ее существование.
И, если бы Церковь была просто общественной организацией, так бы случилось непременно. Но гонители посрамили сами себя, ведь забыли, что Церковь — Тело Христово (I Кор. 12, 27), Глава Которого — Христос (Кол. 1,18) – победил смерть своею смертию. И Церковь потому, пройдя через кажущееся мучительное умирание послесталинских времен, воскресла с новыми силами, для новой жизни (сравн. Рим. 6,5).
Не следует идеализировать недавнее прошлое. Как видно из кратких фактов, приведенных в докладе, послесталинский период являлся самым настоящим временем гонений, только более изощренных и глубоких по сравнению со сталинскими репрессиями.
Но не следует, однако, и унывать, видя, как и сегодня враги Церкви пытаются реанимировать методы борьбы конца 1950-х — начала 1960-х годов. Господь, предупреждавший нас о скорбях от мира, утверждает: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16,33).
Сии неложные слова Господни да послужат утешением и опорой всем нам, призванным быть членами Тела Христова в нынешнее непростое время!

Всеукраїнська науково-практична конференція пам’яті репресованих

Олександр Яровий. Безсмертний Гоголь

А. Амонс, керівник юридичної служби ДП «ЦЕНТР». Робота позасудових органів НКВД на Київщині під час репресій 1937-1938 років