Александр Щипков: «Православный самиздат был и в Советском Союзе»

01.01.2005 archive, Вестник №40, Тема номера

Александр Щипков: «Православный самиздат был и в Советском Союзе»

Религиозный самиздат — одна из ярких страниц истории православной журналистики. Александр Щипков — участник подпольных православных семинаров 70-80-х годов — делится воспоминаниями о том, как издавались самиздатовские журналы, и размышляет об их роли в становлении сегодняшней системы православных СМИ.

— Александр Владимирович, вы принимали активное участие в религиозном самиздате 1970-1980-х годов. Какой была эта журналистика?
— Мне трудно назвать православный самиздат тех лет журналистикой. Потому что те, кто занимался самиздатом, за редчайшим исключением, не были профессиональными журналистами. Религиозный самиздат тех лет можно разделить на две категории: протестантский и православный. Протестантский самиздат был правозащитным. Его авторы рассказывали о преследованиях и героическом противостоянии режиму. Это были в основном публикации информационного характера. Православные же издания отличались тем, что основное внимание уделяли содержанию, попросту говоря, идейным спорам. Например, Леонид Бородин издавал во второй половине 70-х «Московский сборник» — православное издание консервативного, почвеннического направления. Татьяна Горичева издавала журнал «Мария» — православный журнал для женщин, в котором были публикации о литературе, искусстве и роли женщин в православии. Зоя Крахмальникова издавала журнал «Надежда», где собирала тексты святых отцов, которые удавалось найти в те годы.
В самиздате ходили не только журналы, но и отдельные статьи, говоря современным языком, — спецвыпуски. То есть человек распечатывал свою статью в нескольких экземплярах и раздавал ее своим друзьям. Это была наиболее оперативная форма. Напечатать и распространить отдельную 15-страничную статью легче, чем толстый журнал. Например, полемика между православными либералами и консерваторами, которая разворачивалась в 60-е и 70-е годы, так и протекала — путем распространения отдельных статей. И это было единственное место, где обсуждались актуальные проблемы Церкви и церковного народа. Авторы этих статей и журналов были предтечами той православной журналистики, которая сформировалась в 90-х годах и развивается сегодня. Любопытно отметить, что до сих пор у протестантов очень хорошо налажен информационный обмен при явной слабости смысловых текстов, а у нас, православных, аналитическая журналистика на порядок сильнее журналистики новостной.

— В каком журнале участвовали вы сами?
— Это был журнал «Община», который издавали духовные чада отца Дмитрия Дудко в 1977-78 годах. За исключением одного человека, Валерия Борщова, в нашей компании не было ни одного профессионального журналиста. Борщов работал, если не путаю, в «Комсомольской правде», потом уверовал, оставил всякую советскую работу и примкнул к нашему кружку. Повторюсь, я считаю, что говорить о журналистике в связи с тем временем можно лишь достаточно условно.

— Как делался религиозный самиздат?
— Очень просто. Появлялся инициативный человек, переполненный идеями, в нашем случае это был Александр Огородников, и заражал друзей творческой энергией. Сначала Огородников придумал в 1976 году издать книгу, которая должна была состоять из свидетельств — каждый рассказал бы о своем пути в Церковь. Книга могла получиться интересной, потому что из нашего круга только один человек был воцерковлен с детства, вырос в православной семье — петербургский поэт Олег Охапкин, которому в этом году исполнилось 60 лет. Все остальные пришли к вере в возрасте 15-25 лет. Кто вышел из среды хиппи, кто пришел из комсомола — пути были совершенно разными. Нас в ту пору охватывало острое ощущение православного ренессанса, возрождения Церкви. И действительно, если в 60-е годы в храме на службе можно было встретить одного-двух молодых людей, то в конце 70-х — пять-восемь, и это было очень много. Я говорю это без тени иронии. В общем, мы все были горячими неофитами и начали делать эту книгу, писать свои заметочки. Но потом неожиданно Саша предложил сделать журнал, и про книгу мы забыли. Название «Община» первоначально многим резало слух, и мне в том числе. Казалось, что название должно быть какое-то громкое и откровенно православное — «Колокола», «Храм» или «Воскресение». Но спустя много лет я понял, что название «Община» было очень точным, потому что оно буквально отражало нашу ситуацию. Наш круг молодых людей и девушек представлял собой церковную общину. Почти все были духовными чадами отца Дмитрия Дудко, а поскольку жили в разных городах, периодически встречались то в Москве, то в Ленинграде, то в Смоленске, то в Минске. Мы и сами не понимали, что собой представляли. А представляли мы собой общину, но не при храме, потому что это было невозможно, а при духовнике. Так мы начали формировать журнал. Редактором назначили Огородникова. За литературную часть отвечал профессиональный литератор Олег Охапкин. И мы сделали журнал. У меня до сих пор чудом сохранился экземпляр.

— Какие материалы публиковались в журнале?
— В «Общине» были материалы исповедального характера, о внутреннем духовном опыте, которые мы собирали для книги. Среди нас были образованные люди, закончившие вузы и способные правильно расставить запятые, а были простые ребята, рабочие, тексты которых выигрывали просто за счет того, что они писали правду о себе. Также в «Общине» публиковались художественные произведения, богословские и политические тексты.

— Что вы имеете в виду, когда говорите о политических текстах? В какой форме политическая тематика присутствовала в православном самиздате?
— Очень многие идеи, которые в 90-е годы вышли на поверхность и публично обсуждались, родились на московских кухнях в 60-е годы. Например, среди православных интеллектуалов того времени было два основных направления. Одни стояли на той точке зрения, что надо полностью демонтировать советскую власть и либо возвращаться к монархизму, либо строить демократическое общество на западный манер, а православие просто выйдет из темницы. Так считали, например, Виктор Капитанчук, Лев Регельсон, Александр Огородников. Вторая точка зрения — что этого ни в коем случае нельзя делать, потому что такой поворот чреват разрушением государства (что, собственно говоря, и произошло позднее), а нужно воцерковить коммунистов и сохранить СССР с тем же Политбюро, только воцерковленным, тем более что половина секретарей обкомов партии втихаря крестила своих детей и внуков. Это была точка зрения Феликса Карелина, Геннадия Шиманова, Владимира Осипова. Впоследствии эта тема вновь проявилась, и если для некоторых было удивительно, что на митингах в 90-х годах красные знамена соседствовали с хоругвями, то для меня это было абсолютно понятно, потому что я знал об этих идеях из того самого самиздата.

— Как технически осуществлялось издание запрещенных журналов?
— Самым сложным было найти пишущую машинку, ведь далеко не у всех они были. А если и появлялись в продаже, то были безумно дороги. Мы нашли по знакомым две стареньких машинки, привезли ко мне на квартиру и сели печатать. Тираж у нас был семь экземпляров. Нас было человек шесть, и мы в течение трех дней по очереди стучали по клавишам (мы же и печатать толком не умели). Переплести первый номер не удалось, потому что пришли люди из госбезопасности и все изъяли. Было невероятно обидно, потому что столько труда стоило собрать журнал и так физически тяжело было его напечатать. Попутно конфисковали половину моей самиздатской библиотеки. Но этот номер мы собрали повторно. Помню, как ночами переснимал материалы фотоаппаратом «Зенит», который я до сих пор храню, как память. И таким образом мы сохранили этот журнал.

— Как он распространялся? Какой круг читателей мог охватить журнал тиражом семь экземпляров?
— Как распространялся? По рукам. В очень узких кругах. Зато такие журналы были в прямом смысле «журналами влияния», превосходя по силе идеологического воздействия многие современные издания.

— Как внутри вашей среды воспринимали единственный церковный журнал, который был разрешен советской цензурой, — «Журнал Московской Патриархии»?
— К ЖМП мы относились по-особенному. С одной стороны, мы понимали, что это издание находится под гигантским гнетом, с другой — ЖМП был единственным печатным голосом Церкви, и мы пытались читать между строк. Он плохо доходил до нас, тиражи были небольшие. Для нас, неофитов, это был не столько журнал, сколько особый образ, знак. Образ того мира, в который мы пришли. Нас ведь никто не звал, проповедь была запрещена. Мы незваными вторгались в Церковь со своим комсомольским и хипповским багажом и относились с невероятным пиететом ко всему церковному — к убранству храмов, к песнопениям, к непонятному языку и к единственному церковному журналу. Когда мы открывали «Журнал Московской Патриархии», там был другой язык, там по-другому писали, по-другому обращались. Сейчас, когда я 30 лет в Церкви, обращение «Ваше Высокопреосвященство» звучит нормально, а тогда это было как открытие — иные формы взаимоотношений между людьми, которые нам были абсолютно неизвестны. Мы жили в виртуальном «красном» мире, который нам стал чужим, и мы бежали за спасением (спасением во всех смыслах) в Церковь, и Церковь нас не отторгала, как не отторгает нынешних молодых людей, странных и оглашенных сегодня и верных завтра.

— Насколько актуально для современной православной журналистики обращаться к опыту самиздата? Какие возможные пути ее развития были заложены тогда?
— Мне кажется, что спасение православной публицистики и журналистики сегодня — это, во-первых, путь исповедальных текстов для массового читателя и, во-вторых, создание интеллектуальных журналов для российской элиты православного вероисповедания. Однажды я разговаривал с активисткой известного московского прихода, которая сокрушалась по поводу того, что их приходское издание скучно. И я сказал ей, что, по моему мнению, интересом и даже успехом мог бы пользоваться журнал, где собраны материалы-исповеди. Такой журнал трудно сделать по формальному заказу. Но если его делать искренне, по религиозному вдохновению, то это мог бы быть классный ежеквартальник, в котором люди рассказывали бы не только о том, как они пришли в Церковь, как они уверовали, но и о своих взаимоотношениях с Богом. Я бы назвал этот журнал «Жертва». Дарю название. Проблема безнравственности, о которой сейчас все любят говорить, заключается не в том, что показывают по телевизору, а в том, что в нас самих не хватает искренности, и потому мы не способны писать даже для своих изданий статьи такой пробивной силы, что слова проникали бы в самое сердце.
Кроме того, я считаю, что основное отличие самиздатовской православной журналистики времен «застоя» в том, что она была интеллектуальной. Мне кажется, что сегодня этот вопрос очень важен. Потому что большинство православных изданий носят в хорошем смысле слова лубочный характер — рассказывают о праздниках, календарном круге, там бывают нравственно-назидательные статьи. Но на страницах православной прессы не хватает интеллектуальной жизни, обсуждения насущных проблем на хорошем уровне.

Беседовала Ксения Лученко

Протоиерей Владимир Силовьев. Выступление на открытии фестиваля

Епископ Ренато Бокардо: «У православных и католиков есть подлинное богатство, которое мы можем дать миру»