Лев Рябчиков. Севастопольский вальс

01.06.2004 archive, Вестник №33, Даты

СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ ВАЛЬС

Герой Советского Союза Мария Байда в последнее время не расстается с Библией. Читая и перечитывая страницы Священного Писания, она все больше утверждается в мысли: ее поколение прожило жизнь по Божьим заветам. От этого утихает боль в сердце, вконец износившемся.
Седая женщина, сохранившая былую красоту, заставляет плохо слушающиеся ноги распрямиться и подходит к окну. Из него видно немного: крыши соседних домов в пятнах весеннего солнца, группки деревьев с набухшими почками. А дальше — панорама синих бухт. Это Севастополь, город славы и памяти, в который она вросла всей своей жизнью.
Свет памяти
Странно теперь вспоминать, что 40 лет назад, когда ей, севастопольской героине, предложили переехать жить в этот город, она долго колебалась. А ведь после войны она только о нем и думала и на каждую встречу его защитников ехала с трепещущим сердцем, с одновременным ощущением радости и тревоги. Он в ту пору чаще всего вспоминался ей в развалинах и дыму, остро пахнущий порохом, кровью, потом и яростью.
Переехав в Севастополь, она первым делом побывала там, где воевала, чтобы вызвать в памяти то, что было, и тех людей, с которыми была рядом в дни и ночи севастопольской обороны. Она словно получила боевой приказ: вспоминай, вспоминай, вспоминай… Потом Мария поняла: своей памятью об оставшихся в севастопольской земле, засыпанных в окопах и неопознанных, она обязана поделиться с их родными и близкими, ничего не знающими о последних днях жизни и о смерти отцов, мужей, братьев, сестер. Еще ей казалось очень важным, чтобы все погибшие были погребены по-людски, по-христиански. И она этим занялась вместе с другими севастопольскими фронтовиками.
Торжественная церемония символического захоронения состоялась на кладбище солдат Великой Отечественной войны. Со всеми воинскими почестями, с ружейным салютом. На мраморных плитах, которыми накрыли три могилы, были высечены имена командиров и солдат, погибших и расстрелянных. Теперь сюда поклониться им могли прийти их матери, вдовы, дети и внуки.
— Я начала их искать, отправлять письма, — вспоминает Мария Карповна. — Отозвались одни, другие… Потом они стали приезжать в Севастополь. Вместе ходили на кладбище, вместе вспоминали, вместе плакали. Дети всегда рядом с нами были. Им это передалось. По своим знаю: наша память стала их памятью. А для человека, наверное, нет ничего важнее, чем передать свою память новым поколениям. Теперь, после развала СССР, многие связи оборвались. В Грузию, например, письма совсем не доходят. А чтобы приехать, у людей просто нет денег. Да и границы, к сожалению, пролегли сегодня не только между новыми «самостийными» государствами, но и между людьми и даже внутри людей.
Разделенный город
В прежнем Севастополе у нее была самая праздничная работа. Она заведовала Дворцом счастья (так назывался Дворец бракосочетания), где торжества проходили по ритуалам, позаимствованным ею из книг фольклористов. Было ее учреждение в те времена лучшим на Украине, приезжали к ней из других областей такие же, как она, энтузиасты поучиться, позаимствовать опыт. Даже по скромным подсчетам, за 28 лет работы Мария дала напутствия и вручила свидетельства о регистрации браков примерно 60 тыс. молодых пар, зарегистрировала более 70 тыс. новорожденных. Выходит, что почти пол-Севастополя — ее «крестники». Многие молодожены были тогда юными офицерами, начинающими службу на Черноморском флоте. Семеро из них стали уже адмиралами. Кажется, трое сейчас служат в Военно-Морских силах Украины.
Все поделили. Сначала обособили территории и назвали их странами. Поделили воздушное пространство, деньги, вооружение. Поделили Черноморский флот. Потом поделили его офицеров. Мучительнее всех в Севастополе переживали этот раздел ветераны войны, солдаты бывшей, но в их памяти великой и непобедимой страны.
Если бы тогда в осажденном Севастополе, за каждую пядь земли которого насмерть стояли ее фронтовые товарищи — русские, украинцы, грузины, татары, нашелся человек, который бы сказал, что такое произойдет, то ему набили бы морду, а то еще и расстреляли бы за провокационную болтовню…
— Мы потому-то и были сильны, что не обращали внимания на то, кто какой национальности, что были едины, как сжатый кулак, — говорит Мария Карповна. — Я вот вспомнила, как в прошлом году, в мае, проходило торжественное собрание в честь 55-летия освобождения Севастополя. Мне, как и другим Героям Советского Союза, президент Кучма вручил тогда орден Богдана Хмельницкого. А потом был концерт, и артист спел песню прошлых лет… Слов точных не помню, но о том, что Черное море мы никому не отдадим. Я обернулась к Президенту, который сидел позади меня, и сказала: «Леонид Данилович, украинский флот в одиночку Черное море не защитит». А он повернулся к сидящему рядом министру обороны России Игорю Сергееву и сказал: «Мы ведь с тобой договорились, что будем защищать вместе?» И тот подтвердил: да. Хорошо бы, если так…
Но на деле все выходит по-иному. Российский Черноморский флот, который всегда давал и сейчас дает работу многим тысячам севастопольцев, а следовательно, был и остается их кормильцем, власти пытаются во всем ограничить. То арестовывают продукты, доставленные из России для моряков, то не дают разрешения на перелет самолетов, предназначенных для переоснащения его старенькой авиации, то на несколько часов отключают свет на причалах, у которых стоят его корабли.
Нам сейчас без конца внушают: к прошлому возврата нет. Но никогда не уточняют, к какому именно. Потому что под этим подразумевается отказ от возврата к бесплатному образованию, бесплатному здравоохранению, к гарантированному праву на труд. Мы, может быть, мало за нашу работу получали, но мы не были рабами. А что сейчас? Частники принимают людей на работу без всяких гарантий. Чуть что — без разговоров укажут на дверь. Мой внук на себе это испытал. Устроился он на корабль под начало к своему однокласснику. Все шло нормально, пока он вдруг не заболел. Температура за сорок, голову от подушки не оторвать… И тут этот одноклассник ему звонит: «Сережа, заступай на вахту». Внук объяснил ему, что болен. «Ну что ж, — говорит, — тогда я на твое место найму другого». Вот что стало с нами! И я подозреваю, что дойдет дело и до рабства.
В новом обществе и воспитанных им людях, полагает Мария, переломлен стержень, на котором прежде держалось все — и нравственность, и доброта, и уважение к людям, и сострадание, и любовь к Родине. В ней, как и в других, стержень формировали с детства. Именно он не дал ей согнуться, когда в фашистских лагерях над ней измывались, избивали, втаптывали в грязь. Сейчас лучшие человеческие качества потеснили безнравственность, неблагодарность, диктат силы, ощущение собственной ничтожности и неуверенности в своем будущем и будущем земли, на которой ты живешь.
— Особенно грустно становится, когда видишь, что общество расслаивается, делится на коренные и некоренные народы, на людей первого и второго сорта, — вздыхает Мария Байда. — Происходит это на всех уровнях, даже в школе. В одну из них меня пригласили на торжество, и я вернулась расстроенная после того, как увидела два накрытых в зале стола: один ломился от яств, припасенных состоятельными родителями для своих чад, на втором были расставлены тарелки со скромными бутербродами. И когда пришло время, одни дети сели за свой стол, другие, потупив глаза, — за свой. Господи Боже мой, да если бы это произошло в мои школьные годы, то у нас кусок встал бы поперек горла!
Меня тут попросили взять шефство над воинской частью украинского флота. Я хотела отказаться, но передумала. В ней служат молодые ребята, я им расскажу, какой была моя юность, как мы дружили, во что верили. Пусть знают, пусть сравнивают. Может быть, ни от кого другого они этого не услышат.
В дни обороны ей было 20 лет
Мария Байда пришла в истребительный батальон в Армянске. Ее приняли, потому что нужны были санитарки, а она перед войной закончила медицинские курсы. Батальон с боями отходил к Севастополю, и она привыкала под огнем спокойно перевязывать раненых и метко стрелять по врагу. Ей было 20 лет. А в этом возрасте о смерти никто не думает, а если и думает, то как о чем-то неопределенном и отдаленном. Она привыкла рисковать, вытаскивая получивших раны из самого пекла. Эти навыки ей пригодились в Севастополе. Смелости ее дивились даже отчаянные храбрецы, а бойцы перед боем напутствовали друг друга: «Ничего, будешь ранен — Маруся спасет». Сохранился сборник документов и публикаций фронтовых газет, изданный в 1946 году, в котором говорится, что Мария вынесла с поля боя сотни раненых бойцов и командиров. В декабре 41-го ее наградили медалью «За отвагу» и перевели на службу в штаб. Но эта спокойная жизнь ей быстро надоела, и она стала одолевать командира просьбами «отправить ее к разведчикам». И однажды после долгого разговора он махнул рукой: «Ладно, ты девушка боевая, пусть будет по-твоему».
Разведчики в походы за «языками» ее не брали, берегли. И только когда многие выбыли из строя, пришел ее черед. В последний раз их группа находилась в поиске трое суток, и когда добралась до своих, старшина наполнил их котелки рисовой кашей, раздал пончики. Но поесть не удалось. Начав на рассвете 10 июня 1942 года третий штурм Севастополя, фашисты обрушили всю мощь своей артиллерии на передний край обороны города. В просветах оседающего дыма появились фигурки в грязно-серых мундирах. Их было много, и они были рядом, так что стрелять в них можно было прицельно, наверняка. Марии достался трофейный автомат, и она позлорадствовала, что бьет фрицев их же оружием.
Там, за Бельбекским садом, как ей сейчас вспоминается, был переброшенный через канавку деревянный мостик. Немцам он зачем-то был нужен, и, сраженные, они падали рядом с ним, пока не заполнили канавку по обеим его сторонам. Когда у нее кончились патроны, она оглянулась, увидела раненого разведчика, подползла к нему, перевязала, взяла его автомат и снова принялась стрелять. Заметила, что фашисты окружили парня из разведгруппы. Нет уж, в плен вы его не возьмете! Точными выстрелами Мария сразила троих, а четвертого ранила. Еще троих уложила гранатой. Гитлеровца, выросшего перед ней невесть откуда, огрела прикладом.
Высокая, сильная, она, казалось, не испытывала усталости, стреляла, перевязывала раненых и снова стреляла. Когда вышли патроны, оставшиеся в строю бойцы с криком «Полундра!» вступили в рукопашный бой. Она была в самом центре этой схватки.
— То, что была хорошая драка, я помню. А потом провал. Как я действовала, не знаю, — говорит, комментируя этот эпизод, Мария Карповна. — Наверное, тоже махала прикладом. Говорили, что я нескольких убила. Возможно, но я не помню.
Остался в памяти тот момент, когда рядом упала лимонка. Хотела ее отшвырнуть, но не успела. Осколки впились в правую руку и в голову. Ее перевязали оторванным от рубахи лоскутом.
Они были окружены. Но к этому времени уже стемнело, и можно было пожить еще до утра. Оглядевшись, девушка узнала это место. Весной, когда от недостатка витаминов у бойцов началась цинга, они по ночам собирали тут листья кизила и еще только начавшие пробиваться перышки лука, из которых варили отвар — единственное средство от болезни. Есть тут потаенная тропка, по ней можно выбраться, если ее не заминировали. «Я поползу первой, — сказала она. — Если что, так вы уж не обижайтесь…»
Они выбрались из этой переделки.
«На фронте в течение всего дня велись ожесточенные бои, — отмечалось во фронтовой сводке от 10 июня 1942 года. — Противник ввел в бой новые части и продолжал непрерывные атаки наших позиций. Мощными ударами и контратаками нашей пехоты, артиллерии и штурмовой авиации все атаки отбиты.
…Девушка-разведчица комсомолка Маруся Байда, оказавшись в окружении целой своры фашистских шакалов, одна уложила пятнадцать из них огнем своего автомата, четверым раскроила черепа прикладом».
Несколько дней спустя в Севастополе узнали, что Марии Байде присвоено звание Героя Советского Союза.
А она в это время лежала в госпитале, в Инкерманских штольнях, где под толщей скал вылеживалось уже тогда знаменитое севастопольское шампанское. Воды не было, и вместо нее раненым давали это игристое вино. Его наливали в котлы, чтобы сварить суп или кашу. Марию поздравляли с наградой, а она в ответ спрашивала: «А нашим ребятам тоже дали Звезды?» И недоумевала, почему ей дали, а им нет.
Не долечившись, она вышла из госпиталя, не подозревая, что ей придется пережить и последние дни обороны, и плен. Не имевшие возможности эвакуироваться, защитники Севастополя держались до последнего. С мыса Херсонес, где бои продолжались до середины июля 42-го, был виден густой черный дым над горящим городом. Разведчикам тоже не удалось переправиться на Большую землю. Укрывшись в скалах, они отстреливались. Фашистам удалось взять в плен только тех из них, кто был тяжело ранен. У Марии была сломана нога.
Годы испытаний
— Наверное, Бог меня поддерживал. Иначе как бы я могла с такой ногой, к которой вместо гипса были прибинтованы арматурные решетки, дойти в колонне военнопленных, подгоняемых выстрелами и окриками, от Севастополя до Симферополя?
Первые уроки выживания в неволе Мария получила в симферопольской тюрьме. Узницы посоветовали ей скрыть свою фамилию и забинтовать лицо так, чтобы узнать было невозможно. Но солдатик из их 172-й дивизии, сдавшийся на милость врагу и определенный за предательство в тюремные соглядатаи, признал ее. Однако не выдал, а, наоборот, улучив мгновение, шепнул: «Сегодня женщин будут отправлять в лагеря, постарайся уехать с ними, а то пропадешь». Это была единственная возможность остаться в живых, и она ею воспользовалась.
Начались скитания по фашистским лагерям. Славута, польский Люблин. По дороге две пленницы сбежали. В наказание каждая десятая из эшелона была расстреляна. Мария оказалась в своем ряду девятой. Потом было Ровно. Здесь узницы, накрыв ночью одеялом, задушили медсестру, лежавшую на нарах рядом с Марией. У нее нашли список коммунисток и комсомолок, в котором значилась и фамилия Байды. Смерть снова приблизилась к ней, но она ее опять обманула, перебравшись ночью из лагеря военнопленных в «цивильный» лагерь. Но оттуда людей отправляли в «третий рейх». Так она оказалась в Австрийских Альпах, где надрывалась на лесоповале, пока по доносу не попала в застенки гестапо. Освободившие лагерь американские солдаты вынесли ее из камеры полуживой.
Вернувшуюся в Крым Марию даже близкие люди с трудом узнали. У нее был туберкулез и еще целый ряд болезней. Врачи, сделавшие ей в течение года три сложнейшие операции, не верили, что она выживет. Но Мария, закалившая свой организм еще в детстве, выдюжила. Нашлись у нее силы и на долгую проверку «на благонадежность». Удивительно, но Мария Карповна и сейчас уверена в том, что так и должно было быть.
— Было ведь немало предателей, людей, не сумевших выстоять, — говорит она. — И то, что меня протрясли сквозь это сито, это хорошо. Я оказалась чистой, на мне не было пятен.
Но даже после того, как Байде вручили Золотую Звезду Героя, за ней продолжали наблюдать, как она полагает, до 1950 года, когда ее в последний раз вызвали в КГБ, показали ей титульный лист ее дела с лагерной фотографией, сняли отпечатки пальцев и, не объяснив, для чего и зачем, отпустили.
А жизнь шла своим чередом. Она вышла замуж за фронтовика Степана Елисеева. Родила сына и дочь.
…Теперь в своей скромной квартире Мария Карповна живет одна. Одна? Это, пожалуй, не совсем точно. То и дело звонит телефон. Друзья и подруги справляются, как самочувствие. Те, кто далеко от Севастополя, присылают весточки. В ином письме всего два-три слова. И этого достаточно. Значит, живы и помнят. Как ни грустно сознавать, но сегодня, пожалуй, только они, ветераны, противостоят тем центробежным силам, которые пытаются окончательно развести бывшие советские республики, разорвать самые основные — человеческие — связи между ними. А для ветеранов и их старой дружбы нет границ. Они и в помыслах, и в своих поступках остаются стойкими солдатами той прежней великой страны, которую они защищали и за которую сложили головы их товарищи. А когда не станет их, что с нею станется?
В Библии, с которой в последнее время не расстается Мария, сказано: государство, разделившееся внутри себя, в борьбе с внешними врагами не выстоит.

Лев Рябчиков

День Победы

Президент

Блаженнейший Митрополит Владимир: «Для души не бывает праздников»