Диакон Андрей Кураев. Влияние массовой культуры на сознание молодежи

01.07.2004 archive, Вестник №34, События

ВЛИЯНИЕ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ НА СОЗНАНИЕ МОЛОДЕЖИ

Диакон Андрей Кураев

Для начала — один из эпизодов романа «Мастер и Маргарита». Как вы помните, одного из главных персонажей книги зовут Коровьев. В финале он появляется в виде рыцаря печального образа и поясняет, почему он столь опечален. Оказывается, однажды «неудачно пошутил». Конечно, для булгаковедов это загадка: «Что эта за шутка такая была?» Ведь на протяжении романа не было никакого упоминания о самой шутке. Наиболее вероятная гипотеза, объясняющая эту булгаковскую реплику, следующая.
Булгаков написал сценический вариант романа Сервантеса «Дон Кихот». И в этом театральном переложении есть такой эпизод. Племянница Дон Кихота умоляет своего возлюбленного Сансона Караско вернуть дядю домой. Для этого Караско переодевается в рыцаря Белой Луны, вызывает Дон Кихота на бой, турнир, поединок. Дон Кихот терпит поражение, и тогда Караско ставит ему условие: проигравший возвращается домой и не считает себя рыцарем. Дон Кихот честно исполняет свое обещание и никогда больше «подвигов» не совершает. Он пробует жить как все… и умирает от тоски. Своему другу Санчо Пансе он говорит следующее: «Ах, Санчо, Санчо! Повреждения, которые нанесла мне его сталь, незначительны. Также и душу мою своими ударами он не изуродовал. Я боюсь, не вылечил ли он мою душу, а вылечив, вынул ее, но другой не вложил… Смотри, солнце срезано наполовину, земля поднимается все выше и выше и пожирает его. На пленного надвигается земля! Она поглотит меня, Санчо!» (М.А. Булгаков. Пьесы. М., «Советский писатель», 1986, с. 484). Вот пример неудачной шутки родственников Дон Кихота, которая имела очень печальные последствия.
В Москве, в декабре 1925 года, Булгаков зашел в редакцию журнала «Безбожник». Об этом у него есть интересная дневниковая запись: «Сегодня специально ходил в редакцию «Безбожника». Она помещается в Столешниковом переулке, вернее, в Косьмодемьяновском, недалеко от Моссовета. Был с М. С., и он очаровал меня с первых же шагов.
— Что, вам стекла не бьют? — спросил он у первой же барышни, сидящей за столом.
—То есть, как это? (растерянно). Нет, не бьют.
— (Зловеще) Жаль. Хотел поцеловать его в его еврейский нос.
Оказывается, комплекта за 1923 год нету. С гордостью говорят — разошлось. Удалось достать 11 номеров за 1924 год. 12-й еще не вышел. Барышня, если можно так назвать существо, дававшее мне его, неохотно дала мне его, узнав, что я частное лицо («Лучше я бы его в библиотеку отдала!»). Тираж, оказывается, 70 000 — и весь расходится. В редакции сидит неимоверная сволочь, выходит, приходит; маленькая сцена, какие-то занавеси, декорации… На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно, Библия, над ней склонились какие-то две головы. «Как в синагоге», — сказал Миша, выходя со мной… Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее… Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены».
Так вот, в марте 1925 года журнал «Безбожник» вышел с уточняющим названием «Безбожник. Коровий». И дальше редакция объясняет, что это означает. Поскольку попы мешают правильно доить коров, мы учим крестьян основам ветеринарии, и поэтому наш «Безбожник» сегодня коровий. Я полагаю, что это объяснение, почему упомянутый персонаж носит фамилию Коровьев. Неудачная шутка. Шутка, которая имеет эхо на века, бессмертная, а поскольку Коровьев уже в ином мире, на века эта шутка сделала его печальным. Такая шутка, с такими последствиями, может иметь только религиозный характер, точнее говоря антирелигиозный характер.
Почему я с этой тематики начал наше общение? Я убежден, что у человека нет права критиковать веру любого человека, если у него нет замены. Нельзя критиковать оккультиста, сектанта, за его веру. Можно разрушить маленький и деревянный храм, если на его месте ты собираешься строить высокий каменный собор. Можно критиковать одну веру, ради того, чтобы подарить человеку более высокую, и более человечную, но нельзя критиковать веру во имя неверия.
Следующий момент, на который я бы хотел обратить ваше внимание, это то, что сектанты — не худшие люди. Они хороши хотя бы тем, что они неравнодушны. Это не «ходящие куски телятины», это не «телеприсоски». У этих людей беспокойная душа, беспокойное сердце. Они ищут смысла жизни. И поэтому не стоит смотреть на них как на «клинических пациентов» — сверху вниз. Это должно быть предметом боли для нас: почему же лучшие проходят мимо нас, оттолкнулись от нас? Мне приходится часто беседовать с различными сектантами. По своему опыту я могу сказать, что рано или поздно они говорят: «Отче, как жаль, что мы так поздно с вами встретились. Я этого не знал, не понимал. Но, слушайте, а я ведь пробовал быть православным!». А дальше следует рассказ о том, как человек пробовал зайти в наш храм, и там его так «встретили», и куда послали. Так что, если люди в сектах, то это наша вина, вина Православной Церкви. Значит они в нас, в церковных людях, не увидели нашей же радости о нашей вере, нашей радости о других людях и о Боге, и поэтому прошли мимо.
При разговоре с сектантами стоит помнить о том, что одни и те же слова для нас обозначают совсем разные реалии. Например, когда я говорю слово «Православие». Для меня с этим словом идет такой ассоциативный ряд: Иоанн Златоуст, блаженный Августин, Константин Великий, Макарий Египетский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, мой родной батюшка-духовник, любимые мною монахи Троице-Сергиевой Лавры и так далее. Для человека, который смотрит на Православие со стороны, со словом «Православие» будут возникать совершенно другие ассоциации. Это приходская старушка, которая испугала его, впервые пришедшего в храм; возможно, какая-то глупая проповедь, которую он однажды услышал и тому подобное. Поэтому очень важно помнить, что одно и то же слово по-разному переживается разными людьми. И наоборот: для меня со словом «секта» будет связан свой ассоциативный ряд, а для человека, живущего в этой общине, связаны совершенно другие впечатления.
Я уже несколько раз употребил слово секта. И считаю, что надо сделать следующие уточнения. Слова «секта» и «тоталитарная секта», или «деструктивная секта» — не одно и то же. Вы знаете любимый аргумент сектантских апологетов? Слово «секта» отсутствует в юридическом праве, и поэтому вы не имеете права нас обзывать сектантами. Поскольку этому слову в законодательстве Украины или Росси нет юридического определения. Мой ответ таков: «Вы правы. В законодательстве Украины или России нет дефиниции этому термину. Но это не означает, что мы лишены права использовать этот термин. Простите, я иностранец, возможно, ошибаюсь. Подскажите, в законодательстве Украины есть юридическая дефиниция термина «арбуз»? Нет? Так что вообще об арбузах ничего не говорить? То есть, если я на рынке скажу: «У вас арбуз зеленый» — страшное дело? Я выхожу за рамки правового пространства?! Мне наручники надо надевать?» Итак, из того, что некий термин не имеет правового ясного определения на сегодняшний день, не следует, что мы должны воздерживаться от его употребления.
Термин «секта» имеет сложную историю. Оно происхождения вполне светского и использовалось для обозначения различных школ. И даже христианский писатель Тертуллиан еще в ІІІ-м веке говорил о том, что «наша секта, секта христиан взяла начало не от портика Академии, не от Аристотеля, не от Платона. Она родилась в Иерусалиме». Однозначно, негативный богословский оттенок это слово получает сначала на Востоке, в трудах Иринея Лионского во ІІ веке (он жил на Западе, но был грекоязычным автором). В IV-м веке слово «секта» обретает тот привкус, который нам знакомый сегодня и в латиноязычной литературе. Поэтому устоявшееся в течение полутора тысячелетия значение этого слова таково: это религиозная группа, которая противопоставляет себя главенствующей Вселенской Церкви, и имеет отличающееся от нее религиозное учение и религиозную практику. Естественно при этом, что в ХХ-м веке у термина «секта» появились совсем другие, социологические определения. С этих позиций, «секта» — это религиозная группа, которая не имеет связи с элитами данного общества. Сейчас делаются попытки во французском законодательстве дать юридическое определение этого термина, хотя, на мой взгляд, эти попытки исходят из желания отождествить понятия «секта», «деструктивная секта» и «тоталитарная», что является излишним. Если мы живем в ареале нашего языка, то надо помнить, что те же баптисты с точки зрения Православной Церкви являются сектой, но при этом мы не обвиняем это религиозное течение в деструктивном характере, тоталитарном стиле и так далее.
Следует различать, где тоталитарное течение и течение, которое имеет тенденцию превратиться в тоталитарное. Я думаю, что надо обратить внимание в первую очередь на лексикон. Возьмем, к примеру, рериховское движение, популярное в России и Украине. Казалось бы, милые, интеллигентные люди, незамеченные в тоталитарных и деструктивных практиках. Тем не менее обратите внимание на лексикон рериховских писем и дневников. Две черты характерны для этих текстов. Первое — потрясающая насыщенность военным милитаристским лексиконом: «всюду враги», «идет война», «битва», «Армагеддон» и так далее. Вторая черта, бросающаяся в глаза знакомящемуся с этими текстами — это то, что тоталитарная группа не признает за другими права несогласия с собой.
Вот типичный пример тоталитаризма. В советские времена был такой анекдот. Задали вопрос армянскому радио: «Скажите, а может ли человек быть умным, честным и партийным?» (Известный лозунг гласил, что партия ум, честь и совесть нашей эпохи). Армянское радио отвечает: «Нет, не может. Потому что если человек умный и честный, то он беспартийный. Если умный и партийный, то он бессовестный. Если он честный и партийный, то он неумный»…(смех в зале). А мне не смешно, потому что в этом анекдоте уже посеяны «зубы дракона». Этот анекдот предполагает, что твои оппоненты не могут быть умными и честными людьми. Если же ты избираешь антисоветскую позицию, то ты уже отказываешь своим оппонентам тоже быть достойными людьми, умными и честными, но придерживающихся других взглядов, чем ты. Я сам отнюдь не коммунист, и в те времена я очень радовался и смеялся этому анекдоту. Нужны были годы, чтобы понять, что не все так просто.
Когда начинаешь перечитывать рериховские письма и дневники, поражает, что кругом обилие врагов. Стоит любому человеку выразить малейшее несогласие с Николаем Рерихом, и он тут же считает его врагом и предателем, темным, одержимым. Четыре термина постоянно встречаются на всех страницах рериховских текстов. Недавно были изданы мистические дневники Рерихов. Называются «Откровение». Там есть такой пассаж. Мистический учитель, некий владыка Шамбалы, открывающий свою волю Рерихам, говорит очень красивую хорошую притчу. Представь, что к тебе, учителю, пришли четыре человека: юноша, девушка, старик и ребенок. Ты заговорил со стариком. Он чего-то не дослышивал, не понимал, переспрашивал, а юноша торопился и поэтому ушел. Девушка убежала за юношей, а ребенку было непонятно и скучно, и, в конце концов, он убежал. Кажется, нормальная притча, смысл которой в том, что говорить с каждым нужно на его языке. Но у Рериха указана следующая фраза: «Итак, смотри, из-за твоего неумения у нашего учения за один день прибавилось четыре новых врага». Вот откуда здесь слово «враг»? Почему ребенок, которому просто неинтересно, сразу стал врагом? Готовность всюду видеть врагов или какие-то демонические существа — это призыв к тоталитарному мышлению. И людям с таким мышлением однажды достаточно получить только кусочек власти, чтобы превратиться, в лучшем случае, в тоталитарную группу, а в худшем — в тоталитарное общество. Если при этом вспомнить, что одна из книг Николая Рериха называется «Напутствие вождю» и в этой книге даются весьма тоталитарные советы: чистка библиотек, школьная реформа, существование только одной программы, психиатрические исправительные центры, трудотерапия и тому подобное, то стает понятно, что зубы дракона тут посеяны.
И еще, в связи с темой нашей конференции, несколько слов о нашумевшем фильме «Матрица».
Когда на всевозможных диспутах слышу словосочетание «философия вед», я бледнею, зеленею, краснею, возмущаюсь, потому что нет в «Ведах» никакой философии. Словосочетание «философия вед» из той же области, что «философия Винни-Пуха» или «философия Библии», «философия чукотского эпоса». «Философия» — это четкий термин. Философия появляется там, где возникает культура публичного диспута. Философия — это «дисциплина сомнения». Это разные режимы деятельности человеческого разума и слова. Одно дело — деятельность пророка. Человек в данной ситуации говорит от имени высшего сакрального авторитета, и ему не надо искать аргументов, его статус обеспечивает ему аудиторию. В случае с философом речь идет о сугубо частном проекте. Это моя личная позиция, и я сам на свой страх и риск ее выбрал, и на мне лежит труд подбора аргументов в пользу того принципа, который я вам предлагаю. Поэтому философ изначально открыт критике. Он критикует других, но и сам открыт критике. Философия рождается только в определенной социальной среде. В такой городской среде, в которой разрешены публичные диспуты и есть спрос на них. Сначала такая среда возникает в Древней Греции. Это были агонические диспуты (от понятия «культура агонов», странствующих философов, устраивающих турниры между собой). Столетием позже аналогичная культура «диспутов» складывается в Индии. Это очень важно помнить в разговоре с неоориентальными культами. Когда вы слышите из уст рериховцев или белых братств заявление, что Индия — родина всех слонов, не торопитесь соглашаться. Уточните, Индия — родина только индийских слонов, но не всех.
Философия появляется там, где есть дисциплинированное критическое сомнение и обоснование своей позиции. И там, где рождается философия, первый вопрос «что есть реальность?» Это напоминает сюжет фильма «Матрица». Живет американец — некий молодой человек (у него все хорошо, все нормально, квартирные перспективы, машина, друзья и работа), и однажды он просыпается и видит, что весь мир, в котором он жил и стал привычным, придуман. И это не сон, который ему снится, это сон, который ему «снят», навязывают. То есть он не автор своего собственного сна. Дальше начинается очень трудный поиск реальности. Надо заметить, что первая серия фильма, где наиболее ярко это прописано, носит откровенно буддистский характер. В общем-то, в каждой религии мира есть представление о том, что мир как навязчивая очевидность, в которой мы живем, и мир высшей Истины — это не одно и то же. Но мера этой надлежащей разочарованности разная. В любом религиозном пути человек может разочароваться. Есть известное изречение — «двери Истины открываются за твоей спиной». Необходимо разочароваться, покаяться, сделать поворот «внутреннего сердца», чтобы найти этот истинный путь. Но мера этой разочарованности должна быть разная. В индуизме жизнь — это сон и иллюзия, которая подчиняется божеству по имени Брахма. Люди — персонажи чужого сна. В буддизме ситуация более сложная. Да, весь мир есть сон, но чей сон, мы не скажем. Это безначальная и бессубъектная иллюзия. Это философия улыбки чиширского кота: улыбка есть — кота нет. В Православии есть учение преподобного Максима Исповедника о двух типах Логосов. Есть Логос «сперматикос», семенной Логос — это замысел Бога о каждой вещи. И есть Логос «фантастикос» — это наша придумка, когда человек, сам не имея благодатного мышления, с точки зрения Христа, своим разумом отдельные ситуации, вещи наделяет каким-то смыслом. Человек живет в мире фантазма.
Представьте, я — настоятель храма. Кончается служба, распахивается дверь, я уже готов выйти из храма, и вижу — мужичок в храм входит. По замыслу Божиему он зашел в храм, чтобы познакомиться со мной, поговорить о Боге, о душе. И я уже приготовился уйти, а смотрю — на этом мужике «златая цепь на брюхе том», тачка хорошая, «упакованная». Я думаю: «Господь мне спонсора послал». И начинаю с ним разговор о главном, «на бабки начинаю раскручивать». «Иван Петрович, дорогой, хорошо, что вы пришли весьма, у меня крыша не крашенная, помогите».
Я не настоятель, тем не менее у меня такая ситуация была прошлым летом. В июне у меня были лекции в Крыму, и во всех уголках Крыма была одна и та же ситуация. Ко мне подходили, начиная от мальчишек и заканчивая вице-президентом Крыма, и все говорили одно и то же: «Отец Андрей, помогите нам! Уговорите Юрия Шевчука приехать в Севастополь 25 июля на концерт в День Военно-Морского флота России». Я, как мог, объяснял: «Господа, быть продюсером рок группы DDT не есть моя специальность. Тем не менее день за днем повторялось одно то же. Я прилетел в Москву, вышел из самолета, включил мобильник, подхожу к пограничному контролю, протягиваю паспорт и слышу звонок. Шевчук звонит. У меня же в оперативной памяти все это сидит. И говорю: «Юр, ты знаешь, тебя все ждут в Севастополе, в День Военно-Морского флота России и т.д.» Он все это выслушивает, потом тяжко вздыхает и говорит: «А я, вообще-то, о душе поговорить хотел». Мне до сих пор это вспоминается.
У каждого своя матрица. У каждой избушки свои погремушки. Этот фильм, если серьезно с ним работать, рассматривать (я надеюсь, что скоро в Москве выйдет книжка, которая будет называться «Кино: перезагрузка богословием» и там будет статья о «Матрице»), этот фильм при нормальном анализе способен пробудить то, чему посвящена наша конференция, — пробудить у молодежи критическое мышление.
Следующий тезис, который я хотел бы сформулировать: определение религии. Дело в том, что большинство сект в современном мире избегают именовать себя религиями. Они регистрируются в качестве центров духовного развития, спортивных кружков, целительских организаций. При этом они говорят: «Мы не религия. Ведь религия — это вера в Бога, а мы с космосом общаемся». Типичный пример — то, что сегодня происходит на границе Украины с Приднестровской Молдавской Республикой. Там глава местного КГБ оказался неоязычником, из числа тех, которые считают, что христианство — навязанная жидами традиция, а мы должны вернуться к вере наших предков. Сейчас в Тирасполе производится попытка протащить через парламент новый закон о религиозных организациях. В преамбуле этого закона есть дефиниция религии: «Религия — это вера в Бога». Дальше идет ряд очень жестких ограничений. Нельзя торговать религиозной литературой за пределами храмов, запрещается присутствие священника в школе, даже в частной. Каждый священник должен пройти аккредитацию по итогам собеседования в Министерстве по делам религий. Это более жесткие ограничения чем те, которые существовали в советские времена. Дело в том, что все эти ограничения касаются только теистических религий, потому что те же самые язычники и неоязычники скажут: «Вы знаете, мы в Бога не верим, у нас духи предков, космические энергии, голос Шамбалы, и мы получаем послания с созвездия Ориона». Итак, определение религии должно быть достаточно широким, чтобы включать в себя нетеистические формы религиозности. В данном случае я говорю о юридическом определении религии, но не о богословском. Если это определение не богословское, то оно не должно включать критериев «правильности или неправильности религии как таковой. Религиоведческое и юридическое определение религии наиболее корректно было предложено князем Евгением Трубецким в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона. Там религия определяется как вера человека в существование надчеловеческого духовного мира. Мир духов, мир олимпийских богов, безличностный Брахма, мистический закон Дао, инопланетяне в конце концов — их поклонники считают, что есть более высокое звено, разумное, духовное.
Религиозный ритуал появляется там, где человек совершает некое действие, субъективной целью коего считает переключение энергий более высокого духовного мира в наш мир. В религиозной Вселенной, эта Вселенная иерархическая. Цель каждого ритуала — привлечь энергии Божии высокого плана бытия в мир людей. Поэтому понятно, что если в школе предлагают уроки медитации, не психоделичной медитации, такой, в которой надо выйти на какие то общения с космосом, — это религиозный признак.
Я помню, как однажды возвращался с богослужения домой и вдруг на столбе увидел объявление: «В музыкальной школе проводится вечер, посвященный наследию Шри Чинмоя». Я остолбенел. Для этой аудитории, думаю, не надо объяснять, что Шри Чинмой — это наш пациент, лидер одной из тоталитарных групп в западном современном мире. Я иду в школу и думаю: «Как нахамили. Под самым носом такие вещи делать — это просто сверхнаглость!». В школе на сцене милая замечательная девочка рассказывает о величии Шри Чинмоя. (Опасайтесь у своих студентов и слушателей создать впечатление о сектантах как о персонажах украинского творчества. И не надо окарикатуривать их, что они какие-то сумасшедшие, с горящими глазами. Это не так. Они нормальные люди). И вот миловидная симпатичная девочка рассказывает о величии Шри Чинмоя. Я не вмешиваюсь. А затем она говорит: «Я теперь поставлю вам диск с космической музыкой Шри Чинмоя. И под эту музыку мы сейчас начнем медитировать. У вас откроются ваши чакры, потечет божественная приама, которая очистит вашу карму».
Тогда я встал и говорю: «А вот я — против. Если вы хотите рассказывать о Шри Чинмое, это ваше право. Школа имеет право просить рассказывать человеку о чем угодно, но то, что вы предлагаете — религиозная практика, и в государственных школах она недопустима. Если вы будете продолжать рассказывать, я не буду вам мешать, а религиозные практики проводите, пожалуйста, за пределами школы. Тут же сектанты начали кричать: «Мы сейчас милицию позовем!». Я им: «Нет проблем. Зовите милицию. Только знайте, что она будет на моей стороне. Я член экспертного совета при Госдуме по вопросам свободы совести, поэтому закон я знаю хорошо. Лекцию можете продолжать». Но они не захотели продолжать лекцию. Почему? Да потому, что им важно было построить народ в колонны и увести в астрал. На наших глазах рождается этакое новое племя «астралопитеков».
Последняя тема, которой я хотел бы коснуться, — это методика анализа религиозных течений. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что мир религии и мир этики — разные. И поэтому классифицировать религии по этическим критериям — малопродуктивная задача, особенно, когда речь идет об анализе развитых религий. Существует немалое число религиозных практик, принципы которых аморальны. И соединение мира религии и мира этики происходит достаточно поздно. Это осевое время, если пользоваться философией и терминологией Ясперса.
Революция «Упанишад» в Индии, когда слово «карма», которое до этого означало последствие ритуального действия, начинает осмысливаться как следствие любого действия. Теперь оказывается, что на мои отношения с богами влияет не только правильно или неправильно исполненный ритуал, но и любое мое действие в отношении с другими людьми. Оказывается, боги этим также интересуются. Аналогичная проповедь и у еврейских пророков: «Приюти нищего, накорми вдовицу» и т.д. Аналогичный переворот начинает происходить в Греции. Сейчас на экранах идет фильм «Троя». Обратите внимание — фильм достаточно корректен с культурологической точки зрения. Главное в мире гомеровской Греции — честь, поступок, не важно ради чего. Добро и добродетель — не одно и то же. От добродетели к добру долгий путь. Добродетель — это доблесть, мужество. Ради чего Геракл творит свои подвиги? А кто его знает! Помогает какому-то совершенно ничтожному человечку. Нужно принять, что этическое соизмеряющее пришло в мир религий. Сегодня оно во всех религиях мира есть, и интересно сравнивать, собственно, религиозную черту — сотериологию, учение о спасении.
Если вы хотите создать портрет отдельной религиозной группы, задайте четыре основных вопроса. Первое: как это религиозное учение представляет себе спасение, что есть спасение? Второе: от чего надо спасаться? Варианты самые разные. Бывает, нужно спасаться от собственной индивидуальности, стирать собственную личность, от своей телесности, от ограниченности знаний, от безлюбовности, от обезбожености и т.д. Третий вопрос: что именно подлежит спасению? Должен ли человек войти в вечность как целостный личностный комплекс (это характерно для монистических религий) или же наоборот, некое персональное духовное начало может войти в состояние спасение? Тело подлежит спасению или нет? Ответы в разных религиях очень разные.
И, наконец, четвертый вопрос: какие средства для спасения предлагаются в данной религии? Но этот вопрос стоит из подвопросов объективной и субъективной сотериологии: что, с точки зрения данной религии, Бог или боги сделали для нашего спасения и что я должен сделать для обретения идеального спасенного состояния? В свою очередь, вопрос объективной сотериологии делится на два: что Бог или боги сделали для моего спасения «во время оно», то есть во время базового мифа той или иной религии и что Бог или боги делают для моего спасения сейчас? Не для человечества вообще, а для меня лично? Ответ на эти вопросы позволяет дать вполне портретную характеристику каждой из религиозных групп, с которыми вы встречаетесь.

В.Полищук. Театр — коридор к Богу

Блаженнейший Митрополит Владимир.