Василий Анисимов. Блаженнейший Владимир и Второе Крещение Руси
Если есть эпоха Второго Крещения, то есть и крестители. Именно так наименуют потомки Блаженнейшего Митрополита Владимира, архиереев и священников этого трагического и возвышенного времени. Трагического, поскольку бедствий и потрясений на их долю выпало немало, а возвышенного – поскольку оно было связано с духовным подъемом, что случается не так уж часто в истории народов и стран.
Митрополит Владимир, что удивительно, до сих пор не написал книгу мемуаров – не поделился одиночеством своих воспоминаний и переживаний, не дал оценок годам, городам и людям, не объяснил смысла своих поступков, не определил, наконец, собственное место в пространстве общественных и политических бурь, выпавших на время его предстоятельства. Возможно, такую книгу он еще издаст, чтобы мы поняли, как ошибались, или, напротив, утвердились в своих догадках. Во всяком случае, мы можем утверждать, что отсутствием стремления рассказывать о времени, а главное – о себе, он весьма отличается от многих своих известных современников, которые издали уже не по одной книге воспоминаний. В VII-м томе собраний его сочинений и проповедей опубликованы лишь несколько страниц дневниковых записей за 1993 год. Это сентенции о Боге, Церкви и морали, не привязанные к определенному месту и времени. Только одна из них носит личностный характер и посвящена смыслу служения: «Моя награда будет в том, чтобы обо мне могли когда-нибудь сказать, как жители Самарии о женщине, беседовавшей с Христом: «Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4, 42)». Имя самарянки так и осталось неизвестным: случайный человек, уверовавший сам и позвавший людей ко Христу. Проводник – что нам в имени его?
Вместе с тем история свидетельствует, что слушают и идут лишь за теми, кто обладает определенными качествами, которые в проблемных ситуациях становятся просто уникальными и оказывают влияние на глубинные общественные процессы. О человеке принято судить по делам и поступкам. Творческие люди связаны со своими творениями, публичные – с событиями, происшествиями, скандалами. Имена немногих соотносят с эпохами. К таковым, безусловно, относится Блаженнейший Митрополит Владимир, хотя эпоха, о которой мы ведем речь, не обозначена ни в одном учебнике истории.
Такое бывает, и очень даже часто, когда государство и народ живут как бы в разных измерениях. На это в свое время обратил внимание Лев Толстой, считавший, что существует две истории – официальная, пропагандируемая властью, и народная, со своей памятью, системой ценностей, которые составляли суть «души народной». Его Кутузов победил в Отечественной войне 1812 года, потому что слышал и поминал эту душу. Затем появился термин «интра-истории» – внутренней истории народа, в которой глубинная народная память хранила отнюдь не те события, имена и даты, которые распространяла официальная пропаганда. Иногда государственная история преследовала память народную. Так было в Советском Союзе, где вехами объявлялись революционные события, пятилетки, партийные съезды, а религиозные праздники, трагедии голодовок и репрессий старательно вытирались, фальсифицировались. Их хранила лишь «интра-история». Конечно, иногда обе истории пересекались, как в День Победы, и тогда партия, народ и государство, действительно, были едины.
Эпоха второго Крещения Руси, безусловно, относится к внутренней истории народа. Названа она так по факту своего осуществления. Непрогнозируемо, без всякого властного принуждения и пропаганды десятки миллионов людей вернулись в Православие, в тысячелетнюю веру своих отцов. Вопреки здравому смыслу обнищавший, бедствующий народ поднял из руин, возродил десятки тысяч храмов, сотни монастырей. Условно ее временные рамки определяют в два последних десятилетия – в 1990 году был принят закон о свободе совести, положивший конец эпохе государственного воинствующего атеизма. Некоторые точкой отсчета берут празднование 1000-летия Крещения Руси, которое перестроечная, но по-прежнему атеистическая власть разрешила отметить в 1988 году как историческое и культурологическое событие.
Здесь следует отметить, что КПСС была серьезной организацией, поэтому послабления, коли уж объявлена демократизация, коснулись разных сторон религиозной жизни. К юбилею были освобождены из заключения последние православные священники, оказавшиеся там за антисоветскую пропаганду и агитацию (каковой считалась проповедь), хранение и распространение антисоветской, подрывающей основы социалистического строя, литературы (к таковой относили даже богослужебные тексты). Впрочем, эти статьи уголовного кодекса были лишь поводом для арестов священнослужителей, сопротивлявшихся планомерному закрытию православных храмов (за предъюбилейную пятилетку, то есть с 1982 по 1987 годы, их в Украине было закрыто или, согласно партийной терминологии, – «перепрофилировано под культурно-хозяйственные нужды» аж 893). Конечно, по этим статьям можно было одноразово арестовать всех священников и закрыть все оставшиеся храмы как очаги антигосударственной подрывной деятельности, но тогда нарушался бы партийный постулат о естественном отмирании религии по мере продвижения общества к коммунизму. Поэтому с Церковью играли в кошки-мышки: ежегодно выбирали на заклание полторы сотни «очагов», составляли планы ликвидации, ставили задания и строго спрашивали за их выполнение. Репрессивная машина не простаивала – всем была работа: и партийным органам, и уполномоченным по делам религий, и КГБ, и милиции, и комсомолу. Так что естественность отмирания имела неотвратимые обоснования, и набранные темпы этого отмирания показывали, что Православной Церкви в Украине отводилось не более 10-15 лет существования.
Освобождение священников не было их реабилитацией. Как свидетельствует один из последних узников советских лагерей митрополит Николаевский и Вознесенский Питирим, его досрочное освобождение было аргументировано хорошим поведением и добросовестным трудом в слесарной мастерской на зоне в Черкассах. Определенная роль отводилась и столь любимому отцами перестройки «человеческому фактору». В данном конкретном случае – им стал известный иерарх митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим, который обошел всевозможные инстанции, доказывая, что ускорение, новое мышление и перестройка несовместимы с пребыванием в тюрьме православного священника. По крайней мере, сам владыка Питирим говорит, что своим освобождением он обязан митрополиту Никодиму, а не каким-то партийно-государственным постановлениям. Судя по всему, таковых даже и не было.
Неожиданностью стало возвращение, пусть и символическое, части имущества Православной Церкви, в частности нескольких корпусов на Дальних пещерах Киево-Печерской Лавры. Решение это было принято спонтанно, в Москве, во время празднования 1000-летия Крещения и застало врасплох партийное руководство Украины. Партийные документы того времени свидетельствуют, что ЦК Компартии Украины ни на йоту не отступал от идеологии воинствующего атеизма. Тогдашняя статья Леонида Кравчука, отвечавшего в ЦК за атеистическую работу, имела характерное название: «Проблемы пропагандисткой и контрпропагандистской работы в связи с 1000-летием введения христианства на Руси». В ней дается установка партийным (а следовательно – государственным и правоохранительным) органам не допускать празднования юбилея в городах и весях Украины, повсеместно усилить атеистическую контрпропаганду и ставится задача дальнейшего «освоения» под культурно-хозяйственные нужды православных храмов, прежде всего Почаевской Лавры и Владимирского собора в Киеве. В этом нет ничего удивительного: отцы перестройки постоянно ставили республиканские власти в нелепое положение, заставляя действовать, наступая на горло собственной песни. Те платили им неприятием, вставляли палки в колеса и готовили свой ГКЧП. Для них возвращение Церкви части Печерского монастыря было скорее казусом, чем знаковым событием. Широкая общественность вообще узнала об этом лишь благодаря телерепортажу о посещении Лавры Раисой Максимовной Горбачевой и ее восторженной речи о Печерской святыне при встрече с первым наместником монастыря архиепископом Ионафаном.
Важной вехой церковно-государственных отношений времен перестройки стал допуск Церкви в СМИ. По центральным телеканалам стали транслировать патриаршие пасхальные и рождественские богослужения. Это объясняли отнюдь не желанием возродить и распространить веру православную, а общемировой благотворительной практикой: верующие, по здоровью, старости и прочим причинам не имеющие возможности посетить храм, могли смотреть Божественную литургию. Дозволили к огромной союзной аудитории обращаться и с пастырским словом. Специальную передачу разрешили вести Блаженнейшему Митрополиту Владимиру, выдающемуся проповеднику. Она имела большой успех, но просуществовала меньше года: власти решили, что не стоит пропагандировать народу чуждую идеологию. Зато появились вполне атеистические передачи с дискуссиями на темы «А существует ли Бог?», «Библия – правда или вымысел?» и пр., которые, однако, показывали в прямом эфире.
Михаил Горбачев, Егор Яковлев и другие идеологи перестройки были атеистами, но отрицали принудительный атеизм, как отрицали принудительный марксизм и коммунизм, апологетами которых сами являлись. Они полагали, что эти учения могут существовать, быть конкурентоспособными и даже доминировать в свободном обществе в силу научности, объективности, продуктивности, а не путем репрессивного устранения конкурентов. Более того, они полагали, что плюрализм, терпимое отношение к иномыслию, борьба идей и мнений полезны, поскольку не давали марксизму застаиваться и окостеневать. Возрождение религиозных основ общества не виделось им и в страшном сне, оно не предполагалось и даже не прогнозировалось. К Православной Церкви относились уважительно как к хранительнице культурно-исторического наследия.
Свобода совести не была целью перестройки, а была ее побочным продуктом в рамках всеобщей демократизации общественной и экономической жизни.
Любимым детищем реформаторов была гласность. Свобода слова всемерно поддерживалась перестроечной властью. «Огонек», «Московские новости», «Взгляд», «АиФ» и другие информационные ресурсы непосредственно поддерживались отцами перестройки. Была отменена цензура, появилась свобода печати. Православная Церковь получила возможность обрести свой голос – издавать газеты, журналы, книги. Вместе с тем гласность не обошла стороной и государственно-церковные отношения в тоталитарной державе: остракизму были подвергнуты Совет по делам религий (госорган, через который осуществлялась партийная стратегия по удушению Церкви) и церковные руководители, особо рьяно прислуживавшие КГБ и партии. Больше, чем другим, досталось украинскому экзарху Михаилу Денисенко (Филарету), который, кроме связей с репрессивными органами, отличался деспотизмом и вел аморальный для монаха образ жизни, что давно было притчей во языцех в среде верующих. Вполне по Высоцкому: «нет, и в Церкви все не так – ничего не свято».
Демократизация общества, отмена статьи Конституции, закреплявшей руководящую и направляющую роль КПСС во всех сферах жизни, привели к крушению старой системы власти. На первых же демократических выборах «важняки», первые секретари обкомов, бывшие безраздельными хозяевами регионов, массово проигрывали их выходцам из народа. Испытание народным доверием выдержали немногие. Но Горбачев стоял на своем. Коснулось это и Церкви. Как ни пытался тот же Филарет-Денисенко убедить членов Политбюро ЦК КПСС в последний раз явить руководящую и направляющую роль партии – поддержать его на выборах Патриарха в 1990 году (конечно же, в обмен на беззаветную преданность и верность), ему было отказано. Патриарха церковный народ должен избирать для себя, а не для КПСС.
Мы можем уверенно утверждать, что Второе Крещение Руси не было инициировано «сверху», не поддерживалось и не поощрялось властью. Никто ни в Союзном государстве, ни в независимой Украине (Кравчук, Кучма, Ющенко – были коммунистами и атеистами, воспитанниками Высшей партшколы при ЦК КПУ) не призывал создавать православные общины, возрождать монастыри и храмы. Такого указания нет ни в одном программном документе властей. Но это свершилось. Можно предположить, что свобода возродила веру. Но ведь оковы пали не только с религии, но и с культуры, литературы, науки, экономики, сельского хозяйства, творчества и т.д. – и почти везде мы видим деградацию и упадок. Очевидно, что свобода была условием, но отнюдь не гарантией возрождения Церкви.
Православная Церковь в то время была обескровлена, представляла достаточно грустное зрелище: один, как правило, старенький, священник на несколько сел, малочисленные общины, состоящие из старушек, коморки, именуемые «епархиальными управлениями», бедность, затертость – глухая окраина, задворки советской жизни. Ожидать от Церкви «миссионерского прорыва», к которому и сегодня призывает о. Андрей Кураев, было просто невозможно. Церковь выходила на свободу, как Лазарь из гроба – со страхом и неверием в реальность происходящего. 70 лет утюжили вдоль и попрек, разрушили более 100 тысяч монастырей и храмов, казнили, сгноили в лагерях до 300 тысяч православных священнослужителей и монахов, без надзора ни шагу – как тут поверить? Это всерьез? Это надолго? Та же власть, те же «органы», те же порядки, те же люди, та же рука и тот же палец на спусковом крючке того же нагана.
Традиция полулегального существования (в ней выросло три поколения верующих), стремление избегать всякой публичности, обойти власть десятой дорогой (не трогает – и слава Богу!) продолжаются едва ли не до дня нынешнего (в Украине, правда, для этого есть и специфические причины). Общины, священники советского времени хранили зажженной свечу веры, не давая ей погаснуть, несмотря на гонения и преследования. Причем не только тем, что защищали храмы от закрытия, проводили в них службы, но и своим образом жизни, образом мысли, неброскими и кропотливыми трудами. Они оставляли после себя добрую память, которая в той внутренней истории народа, о чем мы упоминали, дорогого стоит. Добро не забывается, его помнят, чтобы к нему вернуться. Однако Церковь не обладала ни внешними, ни внутренними ресурсами, чтобы осуществить Второе Крещение народа.
Плечо Церкви, вполне неожиданно, подставил сам народ – огромное количество советских (светских) людей, известных и неизвестных, казалось бы, столь далекие от веры (ведь тоже – три поколения без Бога), они стали ходить по квартирам, собирать подписи для организации общин, инициировать обращения о возвращении церковного имущества, строительстве храмов, втягивать в эти дела общественность. Можно сказать, что это действительно было живым творчеством масс.
Существует немало точек зрения на причины, побудившие людей повернуться к Церкви. Некоторые считают, что у истоков возвращения к вере был Чернобыль – ужасная техногенная катастрофа, ставшая трагедией для миллионов жителей Украины, Белоруссии и России и поколебавшая уверенность людей во всесилии прогресса и человека. Известно крылатое выражение: «в огне Чернобыля сгорел наш атеизм». Катастрофу связывали с апокалипсической «звездой полынь» и карой небесной. Другие полагают, что в основе этих процессов лежат пережитые народом потрясения от гибели великой страны, идеалов, потери «ценностных ориентиров», разрушения экономики, социальной сферы, массового обнищания, жизненной бесперспективности.
Все пережитые катаклизмы, безусловно, оказали огромное влияние на общественное сознание. Но, думается, не они были определяющими, движущими порывами людей во Втором Крещении Руси. К ужасу Джорджа Сороса и прочих учителей новой жизни, бедствующие, ограбленные люди вкладывали последние деньги не в бизнес, «свое дело», не в образование детей, медицину и пр., а в «архаику» – восстановление православных храмов и монастырей. Этим занимались и вполне состоятельные люди, бизнесмены, чиновники, руководители разных уровней и рангов. Причем возводили храмы на своих «малых родинах», в вымирающих, обреченных селениях. Помню разговор с руководителем одной правоохранительной структуры в Украине: квартира в Киеве, дача под Киевом, пенсионного возраста, а храм построил за тридевять земель, в родном селе, где и родственников уже не осталось. Зачем? Может, лучше построить по месту жительства, если «для себя»? А туда-то как добираться? Раз в год? «А как иначе? – отвечает. – Ведь там был когда-то храм, потом его разрушили…». Характерна история с великим актером Михаилом Ульяновым: он до конца своих дней был правоверным коммунистом, но падение коммунизма воспринял как личную трагедию. Отец актера в свое время участвовал в разрушении церквушки в их родном сибирском селе. Михаил Александрович мучился этим и в последние годы жизни собирал деньги на строительство храма, и восстановил его, стараясь таким образом избыть содеянное когда-то зло.
Очевидно, что в основе обращения людей к вере, восстановления ими разрушенных святынь лежали не потрясения и страх перед будущим, а глубинное чувство вины, и само время Второго Крещения Руси можно назвать эпохой покаяния.
Покаяние, как известно, не прокурорствует, не изобличает, не выгораживает себя, не бросает в других камни, а признает собственную причастность к преступлениям против Церкви, предательству тысячелетней веры своих отцов. Это мы, наши отцы и деды, а не какие-то пришельцы совершали революции, вели братоубийственную гражданскую войну, строили светлое будущее всего человечества без родной православной веры, которую уничтожали всеми способами. Покаяние, как и вера, мертво без дел, поэтому оно было, хоть и не публичным, но действенным. Возрожденные храмы и монастыри – тому свидетельство.
Вместе с тем это покаяние не стало, собственно говоря, церковным – не преобразило вчерашних комсомольцев в глубоко воцерковленных христиан, в горячих православных миссионеров. Оно осуществлялось по долгу памяти, долгу совести, долгу правды и справедливости, а не по вере, к которой они сделали лишь первый-второй шаг. Отсюда в церковной среде существует некоторое непонимание и даже раздражение: вот, мол, храмов понастроили (хотя восстановлено менее трети от разрушенных), а сами их не посещают, праздники отмечают, а Закон Божий в школы не пускают. Описывая Первое Крещение Руси святым князем Владимиром, прп. Нестор Летописец отмечал, что одни вошли в воду по шею, другие по грудь, некоторые с младенцами, молодежь у берега, взрослые – «бродили». Святой князь приказал строить церкви по всей Руси, но впереди были еще два столетия эпохи «двоеверия», пока вера православная утвердилась в народе. И сегодня новые православные христиане в вере – кто по щиколотку, кто по грудь, кто по шею, а кто уже с головой. Это лишь возвращение к началу пути. Не стоит их винить, ибо всякое приближение ко Христу (и первый шаг, и пятый) дороги Господу.
Если есть эпоха Второго Крещения, то есть и крестители. Думаю, именно так наименуют потомки Блаженнейшего Митрополита Владимира, архиереев и священников этого трагического и возвышенного времени. Трагического, поскольку бедствий и потрясений на их долю выпало немало, а возвышенного – поскольку оно было связано с духовным подъемом, что, согласимся, случается не так уж часто в истории народов и стран.
Сегодня, читая отклики и высокие оценки, данные личности и трудам Блаженнейшего Митрополита Владимира всеми президентами Украины, не верится, что в июне 1992 года, после его избрания Предстоятелем Православной Церкви Украины, власть всеми способами старалась не допустить Его Блаженство в Киев. Владыке пришлось пережить время прямого насилия, погромов и захватов храмов при Леониде Кравчуке, десятилетие мытья и катанья Леонида Кучмы, пять лет попыток расчленения Церкви и «удушения в объятиях» Виктором Ющенко. Агония тоталитарной практики управления Церковью растянулась на 18 лет, да и сегодня нет уверенности в том, что эта практика сдана в архив истории.
После распада Союза бывшие советские республики оказались в разных общественно-политических условиях. В России был арестован ГКЧП, продолжен курс на демократизацию, упразднен Совет по делам религий и прочие органы, осуществлявшие надзор за Церковью. В Украине, напротив, к власти пришли вчерашние гэкачеписты, партноменклатура, осуществлявшая реванш и мстившая за тяготы, страхи и лишения перестроечных времен. Самым трагичным оказалось то, что во главе государства стал не просто воинствующий атеист (их было пруд пруди), а человек, для которого удушение Церкви было профессией. Именно Леонид Кравчук курировал атеистическую работу в ЦК КПУ. Поэтому в Украине все структуры атеистического ГУЛАГа были сохранены, ленинские принципы оставались незыблемыми: принятый весной 1992 года Закон «О свободе совести и религиозных организациях» (действующий и поныне) не предоставлял Церкви даже статуса юридического лица. Бесправной Церковью легче помыкать, управлять и, по меткому выражению кучмовского председателя Госкомрелигий Виктора Бондаренко, загонять ее, как бильярдный шар, в нужную лузу. Что все последующие 18 лет власть и пыталась делать.
Партия, как известно, берегла традиции и ценила кадры. Два десятилетия она доверяла осуществление своей церковной политики ветерану КГБ по кличке «товарищ Антонов» Михаилу Денисенко (Филарету), который, собственно говоря, и являлся олицетворением советской партийно-государственной системы. Вместе со своим закадычным другом Леонидом Кравчуком он закрыл в Украине несколько тысяч православных храмов, сдал в органы не одну сотню священников (того же митрополита Питирима заманил во Владимирский собор, где несчастный и был арестован прямо во время богослужения), что не мешало ему по заданию партии и КГБ посетить более 60-ти стран мира и доказывать, что Православная Церковь в Украине процветает, а не преследуется. Сохранилась фотография, запечатлевшая Филарета и Кравчука, застывших в поцелуе, как Брежнев с Хонеккером. Она свидетельствовала о нерасторжимом единстве партноменклатуры и киевского экзарха. Их объединяла и всепобеждающая любовь к власти, ради которой они, как хамелеоны, легко меняли убеждения, принципы, предавали всех и вся, беспробудно лгали и даже разрушали то, чему рьяно служили, вылезая из собственной кожи. Бывают люди, которые без власти бессмысленны и несущественны.
Филарет был сталинистом, гэкачепистом, ненавидел демократию, предлагал «давить ее танками», украинофобствовал (утверждал, что украинского языка не существует, а есть лишь «польско-жидовский гибрид»), был уличен в аморальном для монаха образе жизни (имел супругу Евгению Петровну и детей), связях с репрессивными органами и уже одним своим существованием дискредитировал Церковь в глазах общественности. Он, действительно, «встал на пути духовного возрождения народа и Православной Церкви, пытаясь удержать ее в руках единовластной диктатуры», как писали в своих обращениях Вячеслав Чорновил и прочие правозащитники. Однако цеплялся за власть (и, естественно, церковные деньги) с отчаяньем обреченного, придумывал всевозможные способы, чтобы удержаться в кресле, вплоть до пожизненного статуса экзарха. Что называется: навеки ваш! Православные общины бежали от его позора и самодурства в унию, расколы, монастыри и целые епархии прекратили поминать его имя за богослужениями, десятки тысяч жалоб шли в патриархию. Филарет отвечал привычными репрессиями духовенства – гонениями, смещением с кафедр неугодных архиереев, запрещением священников. Это лишь подливало масла в огонь: монастыри и епархии выходили на политические демонстрации в защиту своих архиереев. Но тоталитарная власть поддерживала Филарета, вопреки рассудку.
В конце 1991 года Филарет умудрился подставить Церковь и под удар общественно-политический, причем исключительно из желания прогнуться перед властью. На президентских выборах он не только публично поддержал Леонида Кравчука, но создал предвыборный фонд в его поддержку, перечислив в него 600 тысяч рублей. Оппоненты Кравчука, национал-демократы, от такой наглости оторопели: это не только нарушало действующее законодательство, но и воочию свидетельствовало о «преступном сращивании имперской московско-гэбисткой церкви с коммунистической партноменклатурой». Выборы национал-демократы проиграли, но «отыгрались», «зачистив» православие в трех галицких областях Украины, где они были при власти, причем делали это с особой жестокостью – штурмами и насилием. Захваченные храмы, а их были сотни, передавались, естественно, униатам, которые сами и инициировали погромы. Когда побитые – страшно было смотреть, – потравленные «черемухой» православные священники Галиции добирались до Киева, Филарет собирал нас на пресс-конференции, чтобы мы воочию убедились в вопиющем попрании законов, свобод и прав православных верующих Галиции. Однако мало что просачивалось на телеэкраны и страницы газет: дискредитированная самим же Филаретом Церковь воспринималась прогнившим, деморализованным, стукачестским, антиукраинским сообществом, цепляющимся ради выживания за еще более прогнившую и дискредитированную партноменклатуру. Ее избиение – издержки восстановления правды и справедливости. В таком незавидном положении оказалось Православие в Украине, принесшее на алтарь Христа невиданные в истории жертвы.
Если бы Филарет хоть немного любил Церковь, а не себя в ней, то сам добровольно бы ушел из руководства, «позорно бросив щит, творя обеты и молитвы». Если бы Кравчук, Плющ и прочие партбонзы хоть немного уважили Церковь и верующих, то не навязывали бы им Филарета в руководители и не поддерживали бы его власть насилием. Но лучшего руководителя церковным хозяйством Украины, чем проверенный чекист-орденоносец Филарет, они не видели. «Мы не дадим Михаила Антоновича в обиду!» – заявлял голова Верховной Рады Плющ. И не давали, ведь кадры на дороге не валяются.
Несомненно, Кравчука и Филарета связывали не только задушевные беседы о всемирно-историческом значении научного атеизма, но и бренные финансовые дела. Вместе они перегоняли церковные деньги в контролируемые партией фонды, именно Филарету Леонид Кравчук после самозапрещение Компартии подарил оставшиеся на ее счетах миллионы. Компартия до сих пор не может выяснить, на что же он их потратил.
Многие пытались отыскать у Филарета и прочее «золото партии», ведь на что-то он учредил коммерческий банк, создавал различные фирмочки «с криминальным уклонением от налогообложения» – щупальца и присоски своего псевдорелигиозного мафиозного спрута. Но и филаретовские, и партийные финансисты, как сговорились, кончали жизнь самоубийством, бросаясь в лестничные проемы, унося с собой эти тайны. Последней жертвой поисков уже трех миллиардов сокрытых за границей рублей стал фикс-начальник Филарета Владимир Романюк, умученный неизвестными на скамейке Ботсада в 1995 году. Так что альянс Кравчука и Филарета имел и экономический фундамент.
Гордиев узел тоталитарного прошлого и беспредельного настоящего в церковно-государственных отношениях разрубил в мае 1992 года Харьковский Архиерейский Собор УПЦ, ставший знаменательной вехой в истории Православной Церкви. «Если бы мы промолчали, то возвопили бы камни», – вспоминал его участник митрополит Черновицкий и Буковинский Онуфрий. Это был Собор свободы, разорвавший 70-летние путы атеистического государственного удушения Церкви и бросивший вызов власти. О предыстории и истории его проведения, которая напоминает детектив, написано немало. От православных епископов потребовалось немало мужества: их преследовали и шантажировали. Они собрались в Харькове, но Леонид Кравчук достал их и там, ежечасно (через помощников) выдергивая к телефону, угрожая и требуя, чтобы они «не трогали Филарета». После каждого разговора с Киевом митрополит Харьковский Никодим возвращался на соборные заседания бледный, как мел. Решения принимались сложно, поскольку все понимали ответственность перед Церковью, но понимали и масштабность проблем, которые возникнут в связи с неизбежным конфликтом с властью. Тем не менее за многочисленные преступления перед Церковью Филарет был смещен с должности Предстоятеля УПЦ, лишен всех степеней священства и расстрижен в монахи. Это решение поддержали 19 из 21 епископов Украины (кроме самого Филарета и епископа Иакова). Так отцы Харьковского Собора перевернули самую трагическую (советскую) страницу в истории Православной Церкви в Украине и открыли новую. Она была тоже сложной и трагической, но это была уже история другой Церкви – свободной от атеистической власти, диктата КГБ, свободной ото лжи.
А открывалась эта страница избранием Блаженнейшего Митрополита Владимира Предстоятелем Украинской Православной Церкви. Избранием демократичным: на альтернативной основе, путем тайного голосования. Сегодня существует немало точек зрения и объяснений, почему большинство украинских архиереев отдало свои голоса за митрополита Ростовского и Новочеркасского. Мне представляется, что они руководствовались сугубо прагматичными критериями. Во главе Церкви должен был стать человек, который смог бы не столько противостоять репрессиям властей (которые не заставили долго ждать), разбойничьему беспределу унии, натиску раскольников и националистических политических сил, сколько вернуть Церкви, ее руководству доверие народа, объединить верующих, что после растлевающего и деморализующего властвования партии, КГБ, Филарета и Евгении Петровны было отнюдь не просто. Это была главная задача, потому что лишь единая Церковь, пронизанная взаимным доверием народа Божьего, духовенства и священноначалия, могла дать достойный ответ вызовам того очень сложного времени.
Кандидатура митрополита Владимира более всего подходила для этих целей. Выборы Патриарха в 1990 году, где он уступил лишь Святейшему Патриарху Алексию II, показали, что Блаженнейший пользуется огромным авторитетом во всей Русской Православной Церкви. Его авторская программа на центральном канале союзного телевидения, охватывавшем 300-миллионнное население страны, принесла митрополиту славу выдающегося проповедника и богослова. В церковной среде он был известен как ученик и собеседник Псково-Печерских старцев, прошедших Соловки, а также почитаемых в Украине святых – прп. Лаврентия Черниговского, прп. Кукши Одесского, святителя Луки Крымского. Митрополит родился на Хмельнитчине, большую часть жизни прожил в Украине, в том числе и в Киеве, имел опыт управления не только православными епархиями в Украине и России, но и всей Православной Церковью – возглавлял управление делами РПЦ. Международная, церковно-дипломатическая деятельность также не была ему чужда: он был экзархом Западной Европы, в его интервью мы находим любопытные рассказы о служении в Иерусалиме, Женеве, беседах с известными религиозными деятелями (среди которых и нынешний Папа Римский Бенедикт XVI, у которого он однажды гостил в Германии), встречах и даже дружбе с государственными деятелями и венценосными особами Европы. Доклады и выступления митрополита на международных форумах вошли в один из томов собрания его сочинений.
И все-таки, думается, определяющей была его педагогическая деятельность: он учился в Одесской духовной семинарии, затем был в ней преподавателем и ректором, учился в Ленинградской духовной академии, много лет возглавлял Московскую духовную академию и семинарию – главный православный учебный центр страны. Будучи ректором МДА, он рукоположил около пятисот священников для православных приходов Украины. Таким образом, его учениками, однокурсниками и однокашниками была большая часть православного духовенства Украины. Собственно говоря, это была его родная семинарско-академическая семья, в которой он пользовался неизменным уважением и где – с его феноменальной памятью –не надо было наводить мосты и налаживать контакты. Недаром уже в первые полгода его пребывания в Украине полтора десятка раскольничьих «епископов» с покаянием вернулись в лоно Церкви обыкновенными священниками. Все они объясняли свой поступок словами: во-первых, я всегда глубоко уважал Блаженнейшего Митрополита Владимира, я помню его по семинарии, где он был ректором, и т.д. В советское время вся Русская Православная Церковь имела раза в три меньше приходов, чем сегодня имеет только одна УПЦ, и священническая корпорация была относительно невелика, все были выпускниками духовных школ, коих было всего четыре, и даже если не были лично знакомы, то имели общих учителей и наставников. Таким образом, долгие труды учительства Блаженнейшего проросли в деле восстановления и возрождения Православной Церкви в Украине.
Знал митрополит Владимир и Филарета, и нравы его двора, поскольку несколько лет был викарным епископом Киевской Митрополии. Думаю, никаких особых иллюзий в отношении бывшего начальника он не питал, знал, что тот будет цепляться за власть и много бед принесет Церкви, но ни до, ни после избрания никто не услышал ни одного едкого или уничижительного слова в его адрес. Он относился к Филарету как к очень несчастному человеку, изъязвленному гордыней и тщеславием. Возможно, какие-то надежды на духовное выздоровление Филарета у его и были: ведь почему-то он пять лет оттягивал отлучение клятвопреступника и расколоучителя от Церкви.
Многие считали очевидным минусом кандидатуры митрополита Владимира его малую осведомленность об общественно-политических реалиях в Украине: все-таки он отсутствовал в ней почти 20 лет. Он не был знаком и с партийно-хозяйственной активом, оказавшимся у власти в Украине в 1992 году, хотя такое знакомство, полагаю, скорее могло ввергнуть в глубокое уныние, чем вселить хоть какой-то интерес и энтузиазм. Впрочем, этот минус можно было считать и плюсом: в новых условиях, которые Церковь (в кои-то веки!) сама себе создала Харьковским Собором, это позволяло строить отношения с властью на новых принципах и с чистого листа.
Весть об избрании застала митрополита Владимира в Финляндии, где он принимал участие в международной конференции. Первым ее сообщил и поздравил митрополита президент Финляндии. Нам неведомо, как воспринял он это известие – с воодушевлением, огорчением, недоумением. Очевидно, это были смешанные чувства. С одной стороны, возглавить древнейшую кафедру Руси и Православную Церковь в Украине – это великая честь, с другой – Блаженнейший прекрасно знал, в какой катастрофической ситуации находится Церковь в Украине. Впервые со времен Михаила Рогозы (Киевского митрополита, основателя униатского раскола, преданного анафеме), заручившись всецелой поддержкой государственной власти, Киевский митрополит (Михаил Денисенко-Филарет) решился на предательство Церкви, клятвопреступление и учинение нового раскола. К двум бедам – унии и автокефальному расколу – прибавлялась третья: «гремучая смесь» двух уязвленных самолюбий (Филарета и Кравчука), за которыми стоял весь государственно-гэбистский аппарат насилия, где не привыкли церемониться с церковниками.
Приняв решение Собора, митрополит не оставил себе выбора: он уже не имел права дрогнуть и не выстоять. Говорят, перед приездом в Киев он молился в Донском монастыре перед обретенными мощами святителя Тихона, Патриарха Всероссийского, который был объявлен советской властью «врагом №1» и умер под домашним арестом. Блаженнейшему Митрополиту тоже предстояло пройти испытание украинской властью, шельмованием, информационной блокадой, всевозможными унижениями, к тому же без всяких гарантий на благополучный исход. Мог ли он отказаться от всего этого? Конечно, мог. Мы знаем немало выдающихся украинцев, которые в последние 20 лет покинули разграбленную, обнищавшую, вымирающую родину в поисках лучшей жизни, и лишь немногих, кто, напротив, возвратился, причем отнюдь не для лучшей жизни. На вскидку, кроме самого Блаженнейшего, и припомнить некого. Были, правда, и такие, кто приезжал, а затем быстренько уезжал, предпочитая мучиться страной родной из благополучного далека. Митрополит возвращался к своей земле, к своей стране, к своей Церкви в трудное для них время, и это лучшее свидетельство преданности и любви к родине.
План Кравчука – Филарета по нейтрализации УПЦ был прост и топорен, как и все, что делала партноменклатура. Он заключался в том, чтобы не допустить Блаженнейшего Митрополита к управлению Церковью. Если же этого сделать не удастся, то создать невыносимые условия для его пребывания в Украине. «Как приехал, так и уедет», – говорил Филарет. Парализовав управление Церковью в столице, расправиться с архиереями в регионах. Первым делом руководители державы – президент Л. Кравчук и Голова Верховной Рады И. Плющ – заявили, что не признают законными ни сам Харьковский Архиерейский Собор, ни его решения. Президиум парламента даже принял специальное обращение. Это было грубым попранием конституционных норм и только что принятого Закона «О свободе совести и религиозных организациях», который гарантировал невмешательство светской власти во внутренние дела Церкви. Законность-незаконность могли определять прокуратура и суд, но к ним никто не обращался. Да и оснований не было. Неужели и впрямь нарушением законов архиереями можно было считать то, что они не послушали телефонных команд с Банковой? Разумеется, это был пиар-ход, чтобы поднять очередную антиправославную волну в Украине и не допустить приезда нового Предстоятеля. По всем СМИ началась кампания дискредитации Харьковского Собора и Блаженнейшего Митрополита. Архиереи были объявлены заговорщиками, врагами Украины, народа, а митрополит – наймитом и агентом ненавистной Москвы. Травля была несправедливой, бессовестной и недостойной.
И здесь мы опять должны вернуться к проблеме разного восприятия реальностей властью и народом, вернее – полным несовпадением. Если власть крайне враждебно отнеслась к Харьковскому Собору, стремилась его «отыграть» назад, то православные верующие, напротив, – с воодушевлением и поразительным единодушием. Они понимали, как трудно было архиереям принять такие решения, как непросто им будет отныне нести свое служение. Епископам возвращалось утраченное доверие, вокруг них стал сплачиваться народ Божий. Мужественные и справедливые поступки не остаются без благодарного отклика. Все епархии и монастыри признали законными деяния Харьковского Собора, в Почаеве единственного поддержавшего Филарета епископа монахи выдворили из обители. В Киеве все приходы и монастыри стали поминать нового Предстоятеля, во Владимирском соборе даже митрополичий хор в присутствии Филарета спел многолетие Блаженнейшему Владимиру и покинул храм. Филарет с Евгенией Петровной, как Антоний с Клеопатрой, остались лишь с преданной челядью.
Власть не придумала ничего лучшего, как провести акцию устрашения верующих. Накануне прибытия Блаженнейшего Митрополита Владимира в Киев в ночь с 18 на 19 июня был осуществлен ночной штурм Киево-Печерской Лавры, в которой пребывали три-четыре десятка монахов во главе с уже упомянутым выше митрополитом Питиримом (он был тогда наместником монастыря). Под прикрытием милиции полторы сотни боевиков УНА-УНСО во главе с Корчинским, вооруженные железными прутьями и палками, на веревках преодолели южную стену монастыря, стали врываться в монастырские помещения, круша все на своем пути и избивая насельников. Монахи ударили в колокол, православные побежали в Лавру защищать свою святыню, побоище стало приобретать большие масштабы. Операция (ее курировал заместитель министра МВД генерал Недригайло) была преступной, а потому тайной, о ее проведении не был уведомлен другой замминистра – генерал Барташевич, которому подчинялся ОМОН. Ему-то и позвонил единственный находившийся в городе православный архиерей – митрополит Винницкий Макарий, – потребовав прекратить бесчинства боевиков. Генерал прислал ОМОН, который побил и боевиков, и прикрывавшую их милицию. Более ста захватчиков были арестованы, заведены уголовные дела. Впрочем, на следующий день боевики были отпущены (их отправили «защищать» от верующих Владимирский собор и здание митрополии на Пушкинской, где они и забаррикадировались), уголовные дела изъяты, а сам генерал Недригайло прибыл в разгромленную Лавру утихомиривать верующих, которые все стягивались и стягивались в монастырь.
Сохранились видеозаписи и штурма, и побоища, и «уламывания» генералом верующих. «Зачем вам чужак? У нас есть свой митрополит Филарет, его все знают, он хороший, а будет еще лучше и т.д.», – говорил генерал. Более нелепых увещеваний на фоне лаврского погрома и придумать было нельзя. Киевлянин митрополит Макарий взошел на верхнюю площадку лестницы на Дальних пещерах и обратился к народу: «Идите во все концы Киева, во все храмы и объявите, что Филарет преступник и бандит, он лишен всех степеней священства, у нас новый Предстоятель – Блаженнейший Митрополит Владимир». Валентин Недригайло не верил ни собственным ушам, ни собственным глазам.
Власть спровоцировала гражданский конфликт, первые жертвы могли быть уже в Лавре. Хроника зафиксировала, как в окружение верующих попал о. Борис Табачек, правая рука Филарета, который прибыл, видимо, вместе с замминистра: милиции с трудом удалось вырвать и спасти его от разгневанной толпы. Филарета с Евгенией Петровной, безусловно, постигла бы судьба четы Чаушеску, окажись они в руках православных, настолько была накалена обстановка.
Известно, что заповеди и принципы легко декларировать, но очень сложно им следовать. Блаженнейший возвращался в страну победившего ГКЧП, «непуганой партноменклатуры» (как именовали Украину наши демократы), зажима прав и свобод, в страну ограбленного и обнищавшего народа, беззакония, пустых прилавков, купонов, гиперинфляции, массовой безработицы, социальных, политических и религиозных противостояний. Власть воровала все и вся и на любом уровне. Кто чем руководил, то и прихватизировал (Филарет, естественно, – церковную кассу и имущество). В воздухе «пахло» гражданской войной, которая уже полыхала на просторах бывшего Союза, в том числе и у ближайших соседей – в Молдавии и в регионах России.
20 июня 1992 года власть сделала последнюю попытку заблокировать приезд Блаженнейшего Владимира в Украину: в поезде к нему подсели представители власти и спецслужб и «настоятельно рекомендовали» выйти, не доезжая до Киевского вокзала столицы, где его ждали десятки тысяч верующих. Митрополит отказался. Естественно, никто ни из исполнительной власти, ни из депутатского корпуса (за исключением митрополита Агафангела, который был народным депутатом Украины) его не встречал. Зато с пасхальными песнопениями встречали тысячи верующих столицы. Это был праздник.
Но главные испытания были еще впереди. Блаженнейший Митрополит первым делом созвал на 26 июня в Киеве церковный Собор, чтобы продемонстрировать и власти, и обществу, что Украинская Православная Церковь едина, законопослушна, легитимна и ничего в ней, кроме избрания нового руководителя, не произошло. Это переполошило власть, в панике она не придумала ничего лучшего, как «упразднить» УПЦ, а заодно и УАПЦ, к которой Филарет вообще не имел никакого отношения (она состояла из бежавших от Филарета и им же запрещенных священников). Было заявлено, что на их месте создана новая структура У(А)ПЦ-Киевский патриархат, хотя ни верующие, ни даже руководители этих структур о своем упразднении не ведали ни сном ни духом. Тем не менее новая структура объявила себя «правопреемницей» всего имущества, монастырей, финансов и расчетных счетов в отечественных и зарубежных банках «упраздненных» церквей. Во главе поставили 90-летнего «патриарха УАПЦ» Мстислава Скрипника, который, опять-таки, об этом не знал (а узнал – обратился в Генеральную прокуратуру, чтобы та наказала всех беззаконников этого действа), а заместителем – свежерасстриженного монаха Филарета (Денисенко), фактического руководителя этой структуры, коим он и является по сей день. Правовой беспредел был столь очевиден, что даже председатель Украинского совета по делам религий Н. Колесник написал докладную, обосновывая совершенную незаконность создания УПЦ-КП и нарушения прав Церквей и верующих. В последующим дважды (в 1993 и 2001 гг.) Генпрокуратура снимала с регистрации УПЦ-КП как незаконно созданную организацию, но президенты Кравчук и Кучма отказывались ее упразднять.
Руководитель УАПЦ в Украине «митрополит» Антоний Масендич подробно описал хронику этого преступления (как нардепы и СБУ шантажом и насилием заставляли «объединиться» с Филаретом, не трогать его деньги, как обманывали общественность и организовывали провокации и т.д.). Он с пятью сотоварищами с покаянием вернулся в УПЦ простым священником и призвал всех верующих уходить из УПЦ-КП, поскольку она ведет обманутых людей к «вечной погибели».
Зачем Леониду Кравчуку вообще нужно было организовывать эту церковную аферу? Филарет в одном из интервью заявил, что именно Кравчук убедил его нарушить клятву, данную перед Крестом и Евангелие, не выполнять решения Собора и организовать раскол. Деятели диаспоры (тот же Мстислав Скрипник) считали, что виной всему деньги: они доказывали, что Филарет контролировал финансы Компартии, которые отмывались через церковные счета. Этой версии придерживалась и старшая дочь Филарета Вера Денисенко, рассказывавшая о сотрудничестве отца и сотрудников КГБ в деле переводов средств за границу. Однако совершенно непонятно, для чего надо было организовывать погромы епархий и приходов, сотрясать и без того хрупкий гражданский мир в Украине? Зачем надо было лепить из крупного вора жертву «московских гонений», из сталиниста и гэкачеписта – борца за независимость, из украинофоба – патриота? Украл – так украл. Кто в нашей власти был без такого греха?
Тем не менее мы должны констатировать, что власть, вопреки здравому смыслу, действительно собиралась загнать все православные приходы и епархии под воронье филаретово крыло. Неизвестно, клялся ли Леонид Макарович на ПСС В.И. Ленина, но твердые гарантии, несомненно, Филарет получил. Президент разогнал прежний состав руководства Совета по делам религий, ввел в него других людей во главе с бывшим коммунистом Арсеном Зинченко, который бросился создавать новую филаретовскую «церковь». Кравчук распорядился передать ей по одному храму в областных центрах (чтобы была крыша над головой), остальные стали переводить в филаретовство насилием. Начались захваты боевиками и милицией епархиальных управлений, кафедральных соборов в Виннице, Херсоне, Тернополе, Ровно, Луцке, избиение священников и архиереев (при этом архиепископу Сергию Тернопольскому поломали руку, митрополиту Нифонту Луцкому порезали вены на руках, архиепископа Ионафана едва не задушили цепочкой от панагии и т.д.). К боевикам УНСО Корчинского присоединились отряды «казачков»- погромщиков под предводительством нардепов Червония и Поровского, бывших комсомольских вожаков.
Некоторые считают УНСО туповатыми хлопцами с улицы, которых невесть где собирают, чтобы за деньги устраивать побоища и погромы. На самом деле это военизированные, хорошо обученные для организации захватов, провокаций и беспорядков боевики. Мне довелось побывать на их тренировочной базе под Киевом: Дмитрий Корчинский не без гордости показывал коллекцию оружия, условия тренировок и даже предложил освежить армейские навыки стрельбой из БТРа по движущимся мишеням на их стрельбище. Эта структура была создана еще КГБ и в независимой Украине повсеместно использовалась властью против своих оппонентов, политических и общественных. Известный галицкий депутат Игорь Юхновский обосновывал необходимость ее существование тем, что «не все, что нужно державе, можно делать законными способами». И это узаконенное беззаконие, с гарантированной безнаказанностью, занималось захватами храмов. Корчинский совершенно откровенно рассказывает об этом в своих книжках. Структуры Госкомрелигий штамповали бумажные филаретовские общины, боевики отбивали храмы, власть потворствовала. Червоний с Поровским на Ровенщине и Волыни практиковали и устрашительно-воспитательные акции: православную общину (а это, как правило, пожилые люди) выгоняли из храма и, как скот, гнали «по направлению к Москве». Планировалось, что до 1994 года насилием и давлением все общины загонят в филаретовство.
Обычно, если власть кого-то преследует по политическим или идеологическим мотивам, то преследуемые едва ли не автоматически становятся друзьями оппозиции. УПЦ была лишена этой поддержки: левые, как принципиальные атеисты, считали церковную проблематику чуждой и в государственно-церковный конфликт не вмешивались, а правая оппозиция была униатской и травила православных не хуже власти. Православная Церковь не имела права даже на свободу слова: на центральных каналах УТ лишь через полгода руководителю крупнейшей Церкви страны дали возможность выступить с двухминутным поздравлением по случаю Нового года и Рождества Христова.
Куда ни кинь – всюду клин. В такой ситуации оказался Блаженнейший Митрополит. Без канцелярии, документов, средств. Он даже не привез с собой команду, чтобы никого не подвергать опасности – ведь никто не гарантировал безопасности. Первая же встреча со столичным начальством (он нанес визит меру Киева Ивану Салию) продемонстрировала «вектор» будущих отношений с властью – давление, хамство и угрозы. И этой линии в более жесткой или мягкой форме власть придерживалась все эти 18 лет. Даже «толерантный» Леонид Кучма в «воспоминаниях» пленок майора Мельниченко, говоря о православных архиереях, не выполнявших предначертаний власти, не мог обойтись без мата.
Христианство победило, потому что удивило человечество. Блаженнейший Митрополит Владимир удивил и оппонентов, и сторонников. Леонид Кравчук, закоренелый марксист-ленинец, полагал, что бытие определяет сознание, и, если это бытие сделать человеку невыносимым (ограбить, сделать беззащитным от произвола, шельмовать и пр.), то оно повлияет на сознание: человек сломается, будет делать то, что укажут. По этой же традиции он (как и В. Ленин в 1921 году) полагал, что деморализованный тотальным обнищанием, экономическими и социальными бедствиями народ не станет защищать свои храмы, свою Церковь, и можно будет безболезненно на долгие годы вперед (как и многие коммунистические лидеры бывших советских республик, он надеялся, что будет у власти не одно десятилетие) восстановить дорогую ему систему церковно-государственных отношений. Заодно и проучить архиереев-ослушников.
Митрополит не дрогнул. Когда через пару недель мы приехали с ним познакомиться, то увидели спокойного, простого и легкого в общении человека. Он рассказывал о ситуации в Церкви и вокруг нее. На его лице не было ни следа от переживаемых потрясений, испуга или затравленности. То, что для обычных людей было бы катастрофой – шутка ли, оказаться под таким прессом! – на нем как бы и не отразилось. Решили, что у него невероятное самообладание. Много лет спустя Митрополит признается, что ему никогда так легко не молилось, как в эти годы преследований и насилия. «Мы ничего не нарушили, не делали ничего плохого, с нами поступали несправедливо. Христос предупреждал своих учеников, что они гонимы будут за правду», – говорил он.
Однако более всего Блаженнейший Митрополит поразил свою паству. Все ждали, что он возглавит всецерковное сопротивление произволу, пусть не умением, а числом православные отобьют храмы, воздадут по заслугам насильникам и лжецам. Встречать Блаженнейшего на Киевский вокзал пришло 50 тысяч верующих (некоторые утверждали – 200 тысяч). Что стоило расправиться с горсткой перепуганных боевиков и филаретовцев, забаррикадировавшихся во Владимирском соборе и резиденции Киевских митрополитов на Пушкинской, и выгнать раскольников из столицы раз и навсегда? После филаретовского погрома Лавры руки-то были развязаны. Почему каким-то проходимцам в спортивных костюмах с железной арматурой можно творить беззаконие, а православным, законным владельцам своих храмов, нельзя на своей земле самим утверждать «правду и волю»? Это заставило бы и власть (которая уважает только силу) считаться с реалиями. Можно было воспользоваться униатской тактикой захватов православных храмов: организовать, науськать людей, а самим потом объяснять: мол, это не мы, а сам народ отбил храм для нас и избил общину, мы же взывали к христианским добродетелям, удерживали – но ничего не помогло! Жаль побитых, покалеченных и выброшенных на улицу, но, что поделаешь, справедливость требует жертв!
Но Митрополит никогда не допускал двурушничества и лицемерия. Он не благословил отбить у Филарета Владимирский и свою резиденцию, а всех встречавших, радостных, разгоряченных, готовых к подвигам и дракам отправил по домам. Поначалу подумалось, что это временно: все-таки устраивать филаретовцам Варфоломееву ночь в день приезда не вполне некорректно. Однако ко всеобщему удивлению запрет на насильственные действия распространялся на последующие дни и годы и, как оказалось, на все время его предстоятельства, и не только на Киев, но и на всю Украину. Сегодня даже не верится, что за 18 лет филаретовских безобразий, беззаконий православные нигде не ответили насилием на насилие, ни одного филатетовца – а среди них были и редкие мерзавцы – даже не отлупцевали по-казацки – батогом ниже спины. А ведь возможности были везде и всегда.
«Если мы будем захватывать храмы, избивать людей, то чем же будем отличаться от наших оппонентов?» – спрашивал Блаженнейший Митрополит. «Всем! Добро должно быть с кулаками! Мы обязаны восстанавливать справедливость, утверждать правду Христову!» – отвечали ему. «Вы уверены, что правда Христова утверждается мордобоем?» – обезоруживал он.
Блаженнейший Владимир призвал православных к молитве и терпению – традиционным и вечным ценностям нашего народа, которые за годы советской власти были и высмеяны, и забыты. Едва ли не в каждом его послании за все прошедшие 18 лет мы встречаем именно эти слова. Молитва и терпение – не самый близкий путь к торжеству справедливости, это и движением назвать-то нельзя. Он благословил молитвенное стояние архиереев у Верховной Рады, Кабмина и Администрации президента Кравчука. Кадры телехроники сохранили это поразительное событие. Без плакатов и транспарантов, не толпой, а по одному православные епископы стояли на тротуарах вдоль всего спуска от парламента к Крещатику, молились о своей стране, народе, Церкви Христовой, разговаривали с депутатами, прохожими и благословляли их. Депутаты реагируют по-разному: одни заинтересованно беседуют, другие не скрывают своего смущения, третьи крайне раздражены. Вот маленькая и злобная униатка Лариса Скорик кричит на епископа, слюна летит изо рта, в ответ – слова увещевания и любви, ее благословляют, Лариса Павловна переходит на визг.
Непонятное бесит недругов и смущает друзей.
Помнится, мы обсуждали сложившуюся ситуацию с приятелем-писателем, потомственным киевлянином, из старообрядцев, знатоком древней истории Руси. Надо организовывать людей, выбивать из столицы раскол, возвращать кафедральный собор, а вместо этого у нас – стояния, молитвы – Бог весть что! «Блаженнейший Владимир не позволит ни на кого поднять руку, – сказал он, – судя по всему, к нам вернулся древний Киевский Митрополит».
Действительно, редкий из исследователей не обращался к известному афоризму из Лаврентьевской летописи «Не в силе Бог, а в правде», который стал символом предстоятельского служения Блаженнейшего Митрополита Владимира. Он много раз повторял эти слова.
Житийное предание свидетельствует, что впервые с ними обратился св. благоверный князь Александр Невский к своей дружине перед битвой со шведами 15 (28) июля 1240 года. Она произошла в день преставления великого Киевского князя Владимира, крестителя Руси, и, как считают исследователи, стала поводом для его канонизации. Небесными помощниками молодого князя в Невской битве выступили святые страстотерпцы братья Борис и Глеб, дети Владимира, принявшие мученическую смерть и спасшие Русь от очередной братоубийственной распри. В утро перед сражением в видении некого Пелгусия они явились в ладье, посреди гребцов, «одетых мглою», положив руки на плечи друг другу. «Брате Глебе, – сказал Борис, – вели грести, да поможем сроднику (родственнику) нашему Александру». Пилгусий сообщил о своем видении князю, тот приказал никому этого не рассказывать, а сам, окрыленный, поспешил напасть на неприятеля и одержал блестящую победу, принесшую ему великую славу.
Многие исследователи отмечали иррациональность (Г. Федотов называл это уникальностью) нашей древней церковной истории. Александр Ярославич после молитвы в Софии Новгородской, храме Христа Распятого, произнес знаменитую фразу, чтобы ободрить дружинников. Он сослался при этом и на Псалмопевца Давида: «Одни с оружием, на конях, мы же имя Господа нашего призовем; они поверженные пали, мы же устояли и стоим прямо». Главное не то, с чем ты идешь в бой, а что несешь в себе. Шведы несли в себе алчность, желание наживы, дружинники – родину, веру, – собственно говоря, правду. С этой точки зрения напоминание воинам о том, что «не в силе Бог, а в правде», вполне логично. Наше дело правое, победа будет за нами.
Нелогичными представляются «великая вера к святым мученикам Борису и Глебу» молодого князя перед битвой и само их заступничество в сражении. Святые братья, будучи князьями, ни одной битвы не выиграли, ничем, кроме свой поразительной смерти, не прославились. С точки зрения средневековой княжеской традиции и этики они совершенно бесславно пали. Князья обязаны быть храбрыми, стяжать ратную славу, уметь защитить и свой народ, и свое княжество, и себя, а не с молитвой отдаваться в руки наемных убийц. Но вот Промысел Божий о Руси заключался и в том, чтобы первыми нашими святыми стали не великие просветили, полководцы или церковные подвижники, а миряне, молодые люди, «незлобные непротивленцы», преданные Господу и вручившие Ему свои жизни. Они становятся даже во главе небесных сил, обороняющих родную землю от врагов.
Блаженнейший Митрополит Владимир вернул древнекиевскую борисоглебскую духовную проблематику в контекст не только церковной, но и общественно-политической жизни Украины, куда Церковь была втянута Филаретом, Кравчуком и униатами. Одним из первых его дел было обретение мощей священномученика Владимира, Митрополита Киевского и Галицкого, великого «непротивленца», ставшего первой жертвой братоубийственной гражданской войны (он был расстрелян у стен Лавры в январе 1918 года).
Блаженнейший Владимир не только поддержал верующих напоминанием, что «Бог не в силе, а в правде», но всю эту силу распустил по домам, предложив терпением и молитвой созидать правду. Более того, он назвал раскольников «нашими единоверными и единокровными братьями» и заявил о недопустимости столкновений и кровопролитий. Сказано вовремя, поскольку в 1992 году в общественном сознании эскалация различных «многовекторных» конфликтов была уже тотальной и шла по нарастающей. Злость и злоба, обида и беспомощность, нищета и безработица толкали людей на самые безрассудные действия. Провокаторов, тогдашних недоумков-тягнибоков тоже было пруд пруди: одни Крым объявляли «либо украинским, любо безлюдным», другие голодных шахтеров вели маршем, чтобы разнести столицу в щепки, третьи набирали добровольцев для боев в регионах вели в открытую на Крещатике, а в Галиции уже вовсю униаты с властью громили православные епархии. Никто не хотел (да и не умел) иными методами, кроме насилия, утверждать свою правоту и идеологию. Хотя оно могло привести к совершенно необратимым последствиям для самого независимого государства.
Довелось в это время побывать в Приднестровье, на одном блокпосту (обыкновенный типовой пост ГАИ на перекрестке дорог) в украинском анклаве, где только что закончился бой. Внутри здания все было изрешечено пулями, залито подсохшей кровью: кишиневские молдаване пытались отбить его у молдаван приднестровских. Каждая из сторон потеряла по три человека: с одной стороны погибли молдаванин, украинец и русский, с другой – молдаванин и два украинца. В близлежащем селе, куда мы заехали, как раз хоронили одного из погибших в этой схватке парней. Не надо было долго вглядываться в лица его односельчан, чтобы понять, что этих людей никакие ООН и Евросоюз не заставят жить в одном государстве с кишиневскими, по крайней мере, до тех пор, пока родители не забудут о гибели сына, вдова – супруга, а дети – отца. Так насилие рушит собственные государства, независимо от того, какими высокими мотивами оно обусловлено.
В Украине сама власть раздувала и даже организовывала гражданские конфликты (Кравчук – тот же церковный), вопила об угрозе потери свободы и независимости (хотя никто на них и не покушался), поскольку пока голодный ссорится и дерется с бедным, правящий – ворует. Ведь в это же время через прихватизацию вся общенародная собственность (экономический потенциал, входящий в двадцатку самых крупных в мире), созданная рабским трудом целых поколений советских людей, была распределена партноменклатурой между своими и стала залогом их светлого будущего. Им не было дела до Украины, они готовы были разрушить все, лишь бы отхватить свое. Украина вообще никому не была нужна, кроме «маленького украинца», потому что у этого маленького украинца ничего, кроме самой Украины и не осталось (личные сбережения сожгли гиперинфляцией), общенародную собственность – отобрали.
То, что должна была делать власть (гасить гражданские конфликты, чтобы они не переросли в гражданскую войну), если бы, конечно, она не была «преступной», как наименовал ее оранжевый Майдан, стал осуществлять Киевский Митрополит, преследуемый той самой властью. Впрочем, это была его исконная функция. В обязанности древних Киевских митрополитов входило удерживать народ и власть от братоубийственных междоусобиц. Летопись сохранила жесткое обращение одного из Киевских митрополитов к великому князю: «Мы поставлены Богом, чтобы удерживать вас от кровопролития».
Через десять лет Блаженнейший Митрополит скажет Леониду Кучме, что все эти годы он только то и делал, что сдерживал народ Божий от праведного гнева и ответных действий на несправедливости властей и расколов. Сдерживал он и в дальнейшем. В его Рождественском послании 2006 года читаем: «Подводя итоги прожитого года, мы возносим благодарение Богу за Его милости к нам и за те скорби, которые Он посылает нам. Без скорбей нет спасения. Мы с печалью констатируем факты нарушения прав наших верующих в отдельных регионах страны, захваты храмов, но мы верим, что Бог не в силе, а в правде. Я призываю всех к терпению и к молитве за нашу землю и за Святую Церковь».
Сдерживая свою многомиллионную паству от соблазна утвердить правоту насилием, он пробуждал и укреплял в ней христианский образ мыслей и образ действий: терпеть, молиться, не отрекаться. Этим же сдерживанием он внес свою весьма весомую лепту в созидание и укрепление гражданского мира, благодаря чему Украина, в отличие от многих других республик бывшего Союза, сумела избежать кровопролитных братоубийственных конфликтов, сохранила себя единым независимым государством. За это Блаженнейшего Митрополита Владимира благодарили (когда «отямылысь») даже вчерашние гонители.
Вместе с тем, как мне казалось, у него была и убежденность в непременном торжестве законности (все-таки высшее юридическое образование), он вообще считал Украину, по крайней мере, как независимое государство не каким-то вдохновением, придуманным Гоголем и Шевченко, а законом, которая существует, лишь когда этот закон исполняют. Наивно-патриотическое, можно сказать, поэтическое восприятие, вопреки очевидному и здравому смыслу (вон Филарет жирует на беззаконии столько лет и в ус не дует). Поэтому православные обращались в суды, те выносили решения о возвращении УПЦ захваченных храмов (в том числе кафедральных соборов в Ровно и Луцке) и имущества, но никто, включая всех наших президентов, гарантов Конституции, воплощавших эту самую Украину-закон, вердикты судов не выполняли. Митрополит больше верил в Украину, чем сами властоимцы.
Позиция Блаженнейшего Владимира и всей Украинской Православной Церкви, отказавшихся от противления произволу, беззаконию и лжи насилием, естественно, была воспринята атеистической властью и расколами (которые от атеистов недалеко упали) как свидетельство трусости и слабости. Усилилась пропаганда лжи и расколов, Филарет, как поп-звезда, не сходил с телеэкранов, захваты храмов приняли системный, целенаправленный характер. Нардепы Червоний и Поровский, возглавившие это благородное дело, даже мне предлагали (при свидетелях!) поспорить, что к выборам 1994 года они «зачистят» от УПЦ если не всю Украину, то Волынь, по крайней мере, свои избирательные округа на родине любимого президента Кравчука в Ровенской области. Мы даже публиковали письменные распоряжения Василия Червония боевикам: такому-то взводу прибыть в такое-то село, к такому-то храму и пр.
Но Бог действительно в правде, а не в силе. Даже обладая всей полнотой административных и силовых ресурсов, власть в процессе создания раскольничьей «церкви» встречалась с непредвиденными препятствиями. И все потому, что партноменклатура не знала своего народа и была страшно далека от него.
Казалось бы, какие трудности могут возникнуть при захвате какого-нибудь сельского храма, где двадцать прихожан-старушек и такой же старенький священник? Что стоило боевикам обидеть старуху, национально несознательную, неказистую, пинками выгнав ее из храма? Вроде бы проще простого. Но обнаруживалось, что у старушки есть и дети, и внуки, которые, хоть и в церковь ходят лишь по праздникам, но умеют и драться. В Украине вообще нельзя трогать и обижать старух, потому что каждая из них для кого-то «рідна мати моя», которая ночей недоспала, абсолютно культовая фигура, конкретное воплощение любви, страданий, добра, тепла, часто – самого дорого, что у человека было и есть в жизни. Поэтому он легко простит обиду, нанесенную ему самому (чего не бывает в перебранке да по пьянке), но обиду, нанесенную его матери, не простит никогда и никому. Какими бы национально-освободительными устремлениями бывшие комсомольцы ее ни обосновывали. Поэтому на защиту храма поднималось все село, власть на подмогу боевикам высылала милицию – и разгорался конфликт на ровном месте.
Выяснилось также, что правда Божия и мордобой, действительно, не совместимы. Изгнанные, как правило, не шли в раскольничий храм, а хоть и далековато, но шли в соседнее село. Когда же филаретовцы и там захватывали храм, то православные создавали новые общины, иногда по две и по три, и начинали строить новые храмы. Так вместо одной переведенный в раскол общины возникали две-три православные, и титанические труды захватчиков шли насмарку.
В 1993 году униатам и раскольникам удалось через парламент провести поправки к закону «О свободе совести», о так называемых «поочередных богослужениях», которые облегчали захваты православных храмов униатам в Галиции, а раскольникам – на остальной территории. Храм можно было захватывать уже не приезжими, а местными силами, а православную общину вообще запрещать (снимать с регистрации). Для это власть регистрировала «параллельную» (раскольничью или униатскую) общину, которая требовала храм под «поочередные» богослужения, если на это шли, то «параллельщики» входили в храм, а православных уже не пускали, в случае же отказа от «поочередки» общину просто снимали с регистрации. Впрочем, эффект был тот же: Украинская Православная Церковь не сокращалась в численности приходов, а росла. За время предстоятельства Блаженнейшего Митрополита Владимира она ежегодно (в среднем) увеличивалась на четыреста приходов и двадцать монастырей.
К началу 1994 года для всех стало очевидным, что афера с созданием филаретовской лжецеркви провалилась: в нее смогли загнать лишь несколько сот общин. К тому же власть сама напугалась количества и размаха созданных ею же конфликтов и бед, поэтому пошла на внеочередные президентские и парламентские выборы. По ее отмашке УНСО и казачки Червония и Поровского прекратили системные захваты храмов. Филарет забился в истерике, объявив предателями и Кравчука, и спецслужбы, и боевиков, и уполномоченных: ведь обещали в кратчайшие сроки всех загнать в его УПЦ-КП. А тут – слили. Выборы Кравчук, как известно, проиграл, и раскол на время завис на волоске.
Леонид Кучма, сменивший Леонида Кравчука на посту президента Украины, был технарем, «красным директором», ракетостроителем. Однако гуманитарную сферу отдал на откуп униатам и националистам, которые продолжили линию Кравчука в отношении УПЦ, только не погромами, а административно-командным прессом. Можно по годам расписывать антиправославные акции, проведенные властью при Кучме. Среди них – незаконная передача расколам Выдубицкого монастыря, Михайловского Златоверхого собора и Андреевской Церкви – крупнейших храмов столицы, попытка перерегистрации общин УПЦ в УПЦ-КП и пр. Вершиной деяний Леонида Даниловича на церковном поприще стали организация «планетарного визита» Папы Римского в Украину и почти годовое шельмование УПЦ, выступавшей против этой прозелитической акции. Украина – не Россия, нам без Папы – не обойтись. Многовекторность!
Условием же восстановления законности и справедливости по отношению к УПЦ, благосклонности власти был разрыв единства с Русской Православной Церковью, создание автокефалии. «Хотя бы объявите, что вы готовы порвать с Москвой, и у вас не будет никаких проблем», – говорил один из просвещенных идеологов кучмовского режима. Предавший многих, Леонид Кучма был жестоко предан и сам, в том числе и своим закадычным приятелем М. Денисенко (Филаретом), который на организованном выкормышами Кучмы Майдане назвал своего покровителя «старой преступной властью».
Пять лет оранжевого правления ознаменовались усилением давления на Православную Церковь в Украине. Вместе с обычным прессом и даже шантажом, который власть практиковала в западных регионах, Виктор Ющенко, считавший себя «духовным сыном» отлученного от Церкви М. Денисенко, начал применять и новые западные технологии влияния. Одна из них называлась «удушение в объятиях» и заключалась в том, чтобы так плотно обнять оппонента, чтобы тот и дохнуть не мог, а затем поворачивать и вести его в нужном направлении. Ее он разрабатывал вместе с Филаретом, и при этом, по словам президента, им даже «светила» радуга. Новая тактика «игры с Церковью», «игры на подтекстах» предполагала создание в лагере оппонентов своих «групп влияния», «групп разобщения» и их руками, без видимого внешнего воздействия проталкивать нужные решения. Некоторых архиереев приглашали в секретариат президента, минуя Предстоятеля Церкви. Однажды встретил в Киеве известного и заслуженного владыку: вызвали в секретариат! Встретился с главой секретариата, которого хорошо знал (брал у него интервью, когда он был еще секретарем ЦК ВЛКСМ в Москве), спрашиваю: что вы-то с Церковью мутите? «Мы сделаем в Церкви то, что не делалось столетиями!» – ошарашил он. Лучше бы вернулись к строительству коммунизма – привычнее, да и реальнее как-то. Однако мессианский порыв Виктора Ющенко к богостроительству передался даже продвинутым и вполне адекватным комсомольцам. Блаженнейшему Митрополиту Владимиру и всей Православной Церкви пришлось пережить и это наваждение власти. Венцом ее усилий стала провокация на празднование 1020-летия Крещения Руси, во время которой при помощи Константинопольского Патриарха решили легитимизировать богоотступный раскол, создать в Украине параллельную УПЦ юрисдикцию Константинополя. Это акция уже бы навсегда разъединила православие в Украине. Но она провалилась: Бог и народ Божий не позволили ей осуществиться.
Голова Верховной Рады, старейший и мудрейший политик Украины Александр Мороз, комментируя богостроительные потуги трех наших президентов, не без яда, отметил: «История Советского Союза и независимой Украины свидетельствует, что человеческими руками ни разрушить, ни создать Церковь невозможно».
В одной из лекций Блаженнейшего Митрополита Владимира, посвященных св. апостолу Павлу, есть сравнение жизни священнослужителя с актером, стоящим на «позорище», посреди арены в театре. И он один, просматриваемый со всех сторон, должен свидетельствовать о Христе. И словом, и делом, и самой жизнью. Блаженнейший Митрополит, человек огромной самодисциплины и сосредоточенности, сам соответствует тому, к чему призывает свою паству. Наверное, никто и никогда не видел его негодующим, взорвавшимся, даже сильно взволнованным. Когда митрополит чем-то очень расстроен, он встанет и молча уйдет.
Он возглавил Православную Церковь в Украине на переломе эпох, времени бурных общественно-политических и социальных катаклизмов. Скажем, Святейшему Патриарху Алексию II тоже несладко было в бурные 1990-е. Однако у Святейшего Патриарха под рукой находились, по крайней мере, несколько великих архиереев (митрополиты Кирилл, Ювеналий, Питирим), которые своими трудами не только «закрывали» целые сектора важнейшей общецерковной работы, но и могли сформулировать, изложить и отстоять церковную точку зрения на любом уровне, перед любой властью. Блаженнейший Митрополит в Киеве был один, как перст. Влиятельные православные архиереи, отцы Харьковского Собора, служили на епархиях, укрепляли Церковь в регионах. У одних ситуация была более-менее сносной, другим приходилось очень тяжело, но труднее всех было Блаженнейшему Митрополиту, в столице, на переднем плане. Его помощники выполняли сугубо технические функции, все вопросы он решал лично, принимая на себя любой удар и ответственность.
Я не знаю, сколько десятков, а может, и сотен раз за эти 18 лет приходили к нему всевозможные начальники, государственные и политические деятели угрожать, «прессовать», додавливать, выкручивать руки. Ведь хамство и напор – вечные атрибуты нашей власти. Я несколько раз видел Блаженнейшего после таких встреч: он был вымотанный и выжатый, как лимон, но всегда отшучивался.
Иногда, после очередного «наезда» властей на Церковь, приходы охватывала тревога и даже смятение. Митрополит собирал священников, произносил перед ними возвышенную и всегда – радостную речь и спрашивал: скажите, кому из вас не дают править службы в вашем храме, кому не разрешают нести людям слово Божие, кого не пускают в приюты, интернаты, больницы и тюрьмы помогать страждущим? Выяснялось, что никто никому не мешает и всех всюду пускают. «Так что же еще надо нам?» – спрашивал Митрополит.
Он обладал какой-то всепоглощающей уверенностью в том, что Церковь Христа непоколебима и неодолима, а все нестроения даны нам в испытание веры и душ наших. И эта уверенность передалась людям.
Как истинный архипастырь, он проблемы брал на себя, но оберегал общины, давая возможность приходам выполнять свои функции. Некоторые оппоненты в концентрации власти в руках Блаженнейшего видели даже особую стратегию. Мол, пока возились в столице с этим митрополитом, не знали, как его переломать да обломать, даже патриаршество и все на свете блага обещали, забыли о провинции, где общины росли, как грибы, бросились в провинцию – а там уже сила силющая – не одолеть.
Действительно, когда дело касалось проблемных и конфликтных вопросов, священник говорил: это, простите, не моя компетенция, по этим вопросам обращайтесь к Блаженнейшему. У Митрополита же всех ждала нерушимая стена права и правды. Блаженнейший Владимир умел говорить и с «давителями», и с ревнителями, и с завзятыми полемистами. Одним предлагал отказаться от угроз, потому что «свое он уже отбоялся», других поражал глубиной и ясностью богословской мысли, третьих обезоруживал культурологической и философской компетентностью. Известен случай, когда один известный, очень злобный, «затятый» националист по окончании встречи с Блаженнейшим, которого они «прессовали» целой делегацией, долго мялся, а потом попросил: «Ваше Блаженство, можно на прощание поцеловаться с Вами трижды, как христианин с христианином!»
Однако человек не железный и сердце у него не каменное. Душа душой, но есть еще и тело – «ненадежное жилье». Постоянное напряжение, стрессы не могли не сказаться на здоровье. Помню, мы, человек десять, ждали в приемной его кабинета. После того, как он попал в больницу, мы его долго не видели, все переживали. Когда он появился на пороге, все замерли: было видно, как сильно скрутила его болезнь, – он был бледен, подергивалась рука, а голос, который держал целые аудитории, был еле слышен. «Они таки его добили», – произнес кто-то за плечом. Блаженнейший прошел в кабинет и начал прием. Во время разговора мне казалось, что ему трудно и сидеть, и говорить, и смотреть. Поэтому не удержался и спросил, как он себя чувствует? Блаженнейший прищурил глаза, улыбнулся и сказал :«Знаете, как на такой вопрос отвечают у нас в Одессе? Не дождетесь!»
Он выстоял. Великий Митрополит, великих испытаний! В чем он в корне отличается от своего народа, и светского, и церковного, которому – хлебом не корми, а дай пожаловаться на неурядицы, болезни, безденежье и просто на жизнь, так это в совершенном отсутствии сетований по какому бы ни было поводу. Я вообще не помню, чтобы он хоть раз на что-то пожаловался.
Митрополит – человек очень сосредоточенной мысли: о чем ни спросишь, отвечает так, словно думал об этом, и думал долго. Вместе с тем это человек подкупающей, какой-то народной простоты, напрочь лишенный заносчивости, наигранности и чванства. Недаром первыми в Украине под его омофор потянулись ветеранские, афганские, чернобыльские общественные организации, объединяющие людей, смотревших смерти в глаза, нутром отличающих правду от фальши и более всего ценящих искренность и простоту. Он пользуется доверием и любовью народа, а это многого стоит.
Блаженнейший – человек уединения, но никто не знает, где он его находит. У него нет даже загородной резиденции, не то что приморской или заграничной. Даже свом любимым занятием в Лавре – подрезанием роз и кустарников – он занимается, кого-то выслушивая или кому-то отвечая. Мы не знаем тех мест, где ему легко думалось и писалось. Он не из тех, кто выставляет душу напоказ. Впрочем, один из его стихов посвящен вполне христианскому растению – подорожнику, который путники затаптывают, но именно его прикладывают к ранам, чтобы их исцелить. Это говорит о его привязанности к проселочным дорожкам, родным Марковцам, живописным пейзажам Хмельнитчины и Южного Буга, которые с годами становятся еще более близкими и щемящими. Однажды он обмолвился, что плодотворной была его творческая работа в Иерусалиме. Наверное, есть у Митрополита заветные места в Петербурге, Москве, Загорске. Нам известно одно такое место – в Одессе. Его мне показал сам Митрополит.
Мы были в знаменитом Успенском монастыре, расположившемся у самого моря. На его территории находятся Одесская духовная семинария, виноградник, небольшой уютный парк с резиденцией московских патриархов. Блаженнейший предложил прогуляться тропинками его молодости. Мы прошли по монастырю, вышли за его ограду на склон, который круто обрывался к морю. Вниз вела железная лестница с дощатыми ступеньками, а у самой ограды примостилась скамейка. Отсюда открывался захватывающий вид на обширное морское пространство. Митрополит сказал, что когда он был семинаристом, то часто прибегал сюда и часами смотрел на море, небо и звезды. В последующим я несколько раз останавливался в монастыре погостить и часто приходил на митрополичье место полюбоваться рассветами и закатами.
Надо отметить, что море в Одессе на первый взгляд какое-то бессодержательное. Его не сравнишь с морем в Крыму, где прибой взбирается на скалы, небо насыщено синевой, белая пена взлетает веером и пучина извергает гигантские волны. Это стихия романтиков и буревестников. В Одессе море белесое, по утрам оно смеется. За это определение Чехов ругал Горького, предлагая писать о нем так, как пишут дети – «море было большое». Но оно, действительно, какое-то легкое, детское, смеющееся, с мелкими, как ракушки, волнами, поблескивающими на солнце. К полудню выцветшее небо сливается с такой же бесцветной водной гладью. И непонятно; то ли небо стало морем, то ли море – небом. А может так «и происходит встреча предельности мечты с бескрайностью морей»?
Но самое любопытное начинается при закате солнца или появлении луны. Твердь отделяется от хляби и прорезается линия горизонта. Затем где-то в средине моря зарождается таинственное свечение, которое разрастается, а потом начинает вытягиваться в переливающуюся дорожку солнечного света. При появлении луны это зрелище выглядит еще более грандиозным, поскольку темнота укрывает ненужные детали берегового пейзажа. Звезды, бескрайнее небо, бескрайнее море, луна и святящейся путь. Высота холма как бы подвигает тебя вглубь этой захватывающей мистерии несуетливого величия мироздания. Но самое поразительное – это дорога света: как бы ты ни перемещался вдоль берега, она непременно тянется к твоим ногам. Или начинается у ног твоих.
Думаю, этот образ не мог не запечатлеться в душе юноши, будущего Киевского Митрополита. Блаженнейший Владимир и сам является воплощением несуетливого величия нашей тысячелетней веры. В своих проповедях он не перестает напоминать, что «Христос первым делает шаг нам навстречу», только вступи на эту дорожку света, ведущую к Нему.
Наверное, много миллионов украинцев, пришедших или сделавших первые шаги ко Христу, могут сказать Блаженнейшему: «Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4, 42)». Однако важно помнить и другое: Блаженнейший Митрополит Владимир не только призывал словом, но и шел вместе с нами.
Он чувствовал измученную душу народа, его тягу к покаянию, к возращению в отчий дом своей тысячелетней веры. Он не просто распахнул его двери и, как добрый пастырь, с радостью встречал блудных сынов на пороге. Он вернулся к своему народу в тяжелое для него время и вместе с ним, преодолевая множество трудностей, прошел этот путь. Путь Второго Крещения.
Архив журнала
- МУКАЧЕВО. У єпархії влаштували відпочинок та паломництво влаштували для дітей–сиріт, переселенців з м. Дніпра
- МИНСК. Освобожденного митрополита Ионафана заметили на трансляции всенощного бдения из Свято-Духова кафедрального собора
- ЧЕКАССЫ. Не согласился на обмен: СБУ провела очередной обыск у митрополита Феодосия
- КИЇВ. Хмельницька єпархія привітала Блаженнішого Митрополита Онуфрія з 10-річчям інтронізації та 80-річчям від дня народження
- ЧЕРКАССЫ. Возле суда иерарх УПЦ обратился с экстренным обращением в ООН
Новости недели
Анонсы событий
З благословення ректора Київської духовної академії і семінарії архієпископа Білогородського Сильвестра, з 24 червня по 2 серпня 2024 року в Київських духовних школах триватиме прийом документів для вступу на денне і заочне відділення КДАіС. Під час засідання підсумкової Вченої ради були встановлені дати проведення вступної кампанії до Київської духовної академії і семінарії, яка проходитиме з…
Подробней…
ДІАГНОЗ: повторне гостре порушення мозкового кровообігу по ішемічному типу в лівій півкулі мозку, сенсо-моторна афазія, грубий правосторонній геміпарез. Зараз отець Олексій потребує реабілітації, яка дуже дорого коштує. Вартість запланованих послуг під час стаціонарного лікування у ЦЕНТРІ НЕЙРОРЕАБІЛІТАЦІЇ ПП «ОЛСВІТ МЦ» (без урахування медикаментів) складає 91 020,00 грн. Ця сума на даний час є непосильною, тому…
Подробней…
З благословення Блаженнішого Митрополита Київського і всієї України Онуфрія 24 жовтня в Києві відбудеться ХV Міжнародна науково-практична конференція: «Духовна та світська освіта: Історія взаємин – сучасність – перспективи». Організатором конференції виступає Київська духовна академія і семінарія Української Православної Церкви. Про це повідомляє КДАіС. У 2023 році виповнюється 90 років з дня блаженної кончини останнього ректора…
Подробней…
Отцу Владимиру Куницкому из села Новогоровка Запорожской области не хватает средств на реабилитацию и медикаменты после геморрагического инсульта. В Бердянской епархии Украинской Православной Церкви просят помочь собрать средства на курс реабилитации и медикаменты настоятелю храма в честь преподобного Кукши Одесского села Новогоровка Токмакского (ранее – Васильевского) района Запорожской области протоиерею Владимиру Куницкому после перенесенного геморрагического…
Подробней…
Неожиданная смерть матушки Татьяны тяжело далась супругу и 5 детям. Оказать молитвенную и финансовую помощь многодетной семье священника, оставшейся без матери, просит Миссия Синодальный отдел Украинской Православной Церкви по делам семьи. Супруга клирика столичного Кирилловского монастыря протоиерея Виталия Сусловца – матушка Татьяна – скончалась 6 ноября 2021 года в больнице, куда поступила после заболевания коронавирусной…
Подробней…