Архимандрит Нестор (Соменок), профессор Киевской Духовной Академии. Исторический подвиг князя Острожского в защите православия

01.05.2008 archive, Вестник №80, Тема номера

В данное же время, в сей же час наши мысли и душевные порывы витают вокруг жизненного подвига и Личности церковно-исторической, имя которой Василий (Константин) Константинович, благоверный князь Острожский.
Его имя и его великие дела сродни великому ратному подвигу, навеки вписаны в летопись Православия на Руси.
Архимандрит Нестор (Соменок), профессор Киевской Духовной Аакадемии

В 1871 году при посещении Киева Великим князем Николаем Павловичем был задан вопрос Киевскому митрополиту Арсению (Москвину, 1795/97г.р., с 25 августа 1825г. – ректор Могилёвской духовной семинарии, с 1 июля 1860г. – митрополит Киевский и Галицкий, + 1876), какую собственно должность занимает Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), на что владыка ответил: «Должность защитника Православия»).
Этой глубинной философско-религиозной сентенцией можно в полной мере охарактеризовать и благочестивую жизнь, и личный подвиг и историческое значение Константина Константиновича Острожского, который, как своей государственной, так и церковной деятельностью служил Богу и верующему народу, был совестью народа и светочем Православной Церкви в западных пределах Святой Руси.
Прежде чем мы приступим к изложению главных вопросов, касающихся духовно-исторического аспекта, личностного, общецерковного и духовного, в том числе и религиозно-культурного подвига благоверного князя и первого экуменического христианина православной Руси, каковым был Василий-Константин Константинович Острожский, есть насущная необходимость и жизненная потребность в одном актуальном напоминании.
Это уяснение и напоминание относится не столько к религиозно-философской антиномии и не к экуменической проблеме, проблеме отношений между конфессиями и деноминациями внутри Всемирного Совета Церквей, хотя и задевает различными способами эту проблематику; нас интересует, нас задевает за живое религиозно-богословский нигилизм современного посттоталитарного и постатеистического общества на всем бывшем постсоветском пространстве, когда вопросами религии и Церкви интересуются раз в году и два-три раза в жизни, от Рождества, Крещения и до Пасхи, либо от крещения новорожденных, личной свадьбы и похорон умерших.
Хотя, есть тенденция к прогрессу в религиозно-богословской и церковно-социальной плоскости, есть живой и не поддельный интерес ко Христу и Его Святой Церкви, живой огонек в глазах и расположение к Богу чистого сердца.
Мы видим в святых храмах, на исповеди и у Святой Чаши Христовой живое движение и чистое намерение быть ближе к Живому Богу, искреннее стремление к духовному совершенствованию.
В то же время, актуальны, слова русского гения, писателя-философа и человека-психолога, который сказал: «Диавол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей» (Ф.М. Достоевский).
Начало борьбы уходит своим змеиным жалом в бытийное райское существование Адама и Евы, в греховно-завистливое существование их потомков; через всю библейскую эпоху движется эта борьба добра со злом, касаясь и оставляя кровавые следы и отзвуки в жизни, как великих цивилизаций, так и малочисленных племен, народов и обществ…
Эта борьба была особенно жестокой со стороны Диавола и слуг его, когда в мировую историю вошел Ветхозаветный Патриарх Авраам, богоизбранный еврейский народ и их духовное наследство в лице мучеников христовых, свв. Апостолов и мучеников І-ІІІ вв. христианской веры…
Главным вступительным тезисом к основной теме доклада является тезис, переходящий как в жизненную программу православных христиан сегодняшнего дня и грядущих поколений, так и в злободневную проблему, оставленную нам неразрешенной предыдущими поколениями богословов и церковных историков.

ЧАСТЬ І. ЕДИНСТВО СВ. ЦЕРКВИ И ЕДИНСТВО СВ. ПРАВОСЛАВИЯ НА РУСИ
Имеем в поле нашего богословско-рационального и культурно-исторического умозрения и кругозора тезис, начинающийся с животрепещущей дефиниции: Единство! Единство Церкви Христовой, единство Православия на Руси и единство славян, особенно, в лице братских народов: белорусского, украинского и русского…
Единство для народов, обществ или групп – это не просто соединяющий в духовной онтологии и далекой метафизике родственный раствор или цемент, это символ жизни, жизненный путь; если хотите, это выражение церковности, духовности, причет, восточно-христианских, православных, славяно-братских связей.
Единство должно и стать, и быть нашей религиозно-психологической чертой характера, отличительным бытийным свойством нашего духовного пути, нашего православно-христианского образа в жизни, в поступках, в поведении, если возможно, даже в мыслях… На вопрос: «Почему?» Ответ очевиден: Потому что такова воля Божья и так заповедал нам Христос! Потому что единство является отличительным духовно-мистическим свойством ипостасного бытия Лиц Св. Троицы, главным и основным свойством Божественной Любви, одним из догматических признаков Святой Церкви, как Тела Христова, Ее богочеловеческой и крестообразной природы. Как сказано у поэта, художественно прочувствовавшего и Гефсиманские борения нашего Господа, и голгофские страдания, и крестную смерть, и славное Воскресение из гроба, из жутких объятий смерти; вознесение на небо, к Богу Отцу, благодатное ниспослание даров Святого Духа на Апостолов и учеников Христовых в день Святой Пятидесятницы и рождение св. Церкви, в которой мы спасаемся и по ныне, как и более двух тысяч лет тому назад, нескончаемый поток поколений и судей людских…
И все это произошло и происходит до сего дня почему? Благодаря кому? А происходит так, и будет проходить потому, что «Слишком многим руки для объятья Ты раскинул по краям Креста» (Б. Пастернак).
У выдающегося современника, человека ХХ-го века, хотя и старшего поколения, православного богослова и профессора Павла Николаевича Евдокимова (1901-1970) есть много замечательных трудов. В одном из них, в части, посвященной экклезиологии, он цитирует двух разных мыслителей, католического и православного.
«Один из наиболее близких Востоку римско-католических богословов Мелер полагал, что «все устройство Церкви является ничем иным, как воплощенной любовью», а русский богослов Хомяков писал: «Церковь есть вселенская жизнь любви и единства». Как можно «определить» или «сформулировать» Церковь, если Церковь – это Сам Бог в откровении взаимной любви?»)
Говоря о единстве Церкви, автор пишет следующее:
«Церковь одна», — именно в этом утверждении наиболее адекватно выражена ее природа. Святой Киприан пишет труд против раскольников и озаглавливает его вполне естественно «О единстве Церкви». Это единство охватывает время и пространство, земное и небесное, Церковь людей и Церковь ангелов. «Разве разделился Христос?» (1 Кор 1:12-13), – спрашивает апостол Павел, т.к. сама идея Тела противостоит всякому разделению. В день Пятидесятницы Церковь воспевает откровение своей природы: «Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний; егда же огненныя языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа». Един Господь, един Дух, т.к. един Бог и Отец для всех. Эпиклеза единства восходит к монархическому принципу Отца, источнику троичного единства, источнику церковного единства, в котором каждое действие, анафора, молитва-воспоминание, происходит во имя Отца и перед лицом Отца: «Святым Духом всяка душа живится, и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством, священнотайне»).
Другой выдающийся православный мыслитель, крупнейший богослов, философ и церковный историк, протоиерей Георгий Флоровский (1893-1979), в замечательной работе: «Империя и пустыня. Антиномии христианской истории», пишет:
«Христианство вошло в историю как новый социальный, порядок, новое социальное измерение. С самого своего зарождения оно является прежде всего не «доктриной», а «общиной». Помимо проповеди, которую необходимо было распространить по миру, и Благой Вести, которую следовало донести до людей, была Новая Община – необычная, на другие не похожая, постоянно растущая и формирующаяся, призывающая и вбирающая в себя всё больше и больше верующих. «Сообщество» (колота) – вот одно из ключевых слов, характеризующих христианское мирочувствие. Первые христиане ощущали себя тесно, неразрывно связанными друг с другом, образующими единство, которому не препятствуют никакие человеческие ограничения – будь то расовые, культурные или социальные. Оно выходит за рамки «мира сего»).
Рассуждение автора звучит и как резюме, и как программа:
«Церковь не от мира сего, как и ее Господь, Иисус, Христос. Но Христос был в этом мире, «умалив» себя до него, придя спасти его и искупить. Церкви также надлежало пройти через исторический «кеносис», во исполне¬ние своей искупительной миссии в мире. Ее целью было не только спасти людей от власти мира сего, но и спасти сам мир. В частности, поскольку человек – «существо социальное», Церковь должна была решать задачу «искупления общества». Она сама была обществом, образцом новых социальных взаимоотношений, в единстве веры и в узах любви. Задача оказалась чрезвычайно трудной и неоднозначной, и нелепо утверждать, что где-либо ее решили в совершенстве»).
Хотя Церковь Христова и не суть от мира сего, однако, члены Церкви живут в миру и часто, или редко, история знает, сохранила нам в назидание и в урок, чтобы мы не повторяли ошибок прошлых эпох и целых христианских поколений, христиане брали в руки меч не для того, чтобы защищать свой дом, свою землю, свою семью, а чтобы завоевать для себя земное пространство, т.е. вели себя как обыкновенные захватчики. Достаточно, в этой связи, вспомнить печальный итог Крестовых походов или борьбу католиков с протестантами в средневековой Польше…
Как здесь не вспомнить мудрые размышления Льва Александровича Тихомирова (1852-1923) о бессмысленности сочетания меча и огня с духом, природой и внедрением в умы и сердца людей религиозной веры.
«Господство христианства в мире сопровождалось развитием величайшей в мире культуры, которая справедливо должна называться христианской культурой, так как все это утончение внутренних отношений, приспособление общества к потребностям человека, развитие прав личности, так же как небывалое дотоле овладение силами природы и разностороннее украшение жизни – все это было выращено влиянием христианства.
Создание материальной культуры и внешнее украшение жизни, конечно, не входят в непосредственные цели христианства, а высшая аскетическая точка зрения видит даже в утонченностях жизни противоречие со стремлением к жизни духовной, составляющей прямую цель христианства. Но высшая аскетическая точка зрения, будучи сама по себе совершенно правильною, не дает всеобще-обязательного режима. Земная фаза нашего существования протекает в условиях материальной природы, которая имеет свои законные требования, не исключаемые задачами веры и спасения души. Идея Царствия Божия, поскольку она развивается в земной жизни, требует лишь подчинения материальных потребностей духовным потребностям, требует, чтобы основной целью жизни было душевное спасение и чтобы второстепенные цели, создаваемые потребностями земной природы, не заглушали своими приманками того, что есть главная задача»).
И далее, тот же мыслитель пишет следующее, важное для нас рассуждение.
«Главное воздействие на культурность общества христианство оказало высоким понятием о личности человека вообще. Человеческое достоинство вырастало до чрезвычайности, и с этим общество и государство должно было считаться. Между прочим, одинаковое достоинство природы, одинаковое во всех людях искание богообщения приводило к тому, что и в общественных отношениях являлся принцип равенства. Но, с другой стороны, вводя в общественную жизнь сознание равенства всех на главнейшей стороне жизни – религиозной, христианство не было эгалитарным, и это вытекало из самого религиозного принципа. Действительно, хотя человеческое достоинство одинаково, но дары личности различны, и истинная жизнь складывается не всеобщей уравнительностью, но всеобщим гармоническим взаимослужением и взаимоподчинением. Не эгалитаризм приносило с собой христианство, а солидарность. Отсюда является и дисциплина, не имеющая ничего обидного, так как она во всех взаимоотношениях обоюдна и, сверх того, связана с внутренним стремлением каждого к самообладанию»).
К сожалению не всем и не всегда хватало этого вожделенного стремления к самообладанию, к самодисциплине, к духовному совершенствованию. Наоборот, воинственность помноженная на ожесточение сердца и помрачнение ума, часто шли рядом с теми, кто назывался высоким именем: христианин.

ЧАСТЬ ІІ. ПРЕДВОДИТЕЛИ ПРАВОСЛАВНЫХ И УНИАТОВ.
Особо ярко, выразительно психологически и значительно весомо в контексте религиозно-историческом вырастает перед нашим мысленным взором монументальная по влиянию на современников и тогдашнее развитие церковно-исторических событий, с налетом трагизма, если учесть последствия главного события того времени, того события, которое поделило уже тогда и белорусов, и особенно украинцев, на два лагеря, часть, весьма воинственно и враждебно настроенных друг к другу, а именно, на православных и на униатов, или греко-католиков.
Этой выдающейся личностью был Василий он же Константин Константинович Острожский, главным и печальным событием того времени, отрицательные плоды которого пожинает Украина до сих пор, была Брестская уния, историография которой насчитывает не одну сотню работ.
Необходимо отметить, что в наши планы не входит изложение истории или очерка Брестской унии. Наша задача состоит в том, чтобы, прикасаясь к известным именам, фактам и датам, нарисовать словесный портрет известной и главной для нас и нашей конференции личности, на историческом и культурном фоне тогдашней действительности.
Мы имеем две личности, которые вначале своего жизненного пути ставили перед собой разные задачи и жизненные цели, которые некоторыми гранями своего бытия и своих устремлений пересекались одна с другой, однако последствия этих задач и целей, методы их решений были диаметрально противоположными. Мы говорим о Сигизмунде ІІІ, короле-католике, который правил объединенной Польшей с 1587 по 1632 год и который стал фактически королем унии 1596 года.
Фактическим вождем или «королем» православных был Константин Константинович, в крещении Василий, Острожский (1526-1608 годы жизни).
Знаменитейший защитник Православия, русский князь и киевский воевода, Василий Константинович Острожский был центральной фигурой не только Острожского замка и культурно-просветительского кружка, но и всех ревнителей Православия в западно-русском крае, во всем Польско-Литовском государстве. Об этом ясно видно из личного письма кн. Острожского, датированного 24 июня 1595 г. и адресованного всем православным жителям Литвы и Польши, а также духовному и светскому начальству. Причем, это было уже вторым воззванием, после того сурового письма, которое он отправил на полученную от Ипатия Потия копию условий унии и подписанного митр. Михаилом Рогозой и епископами к Папе Рисскому соборного послания.
Процитируем, это эмоциональное письмо-воззвание князя, которое весьма красноречиво характеризует религиозную психологию князя-защитника, его церковную позицию и, даже, его мировоззрение и мировосприятие.
««С молодости моей я воспитан моими преименитыми благочестивыми родителями в истинной вере, в которой с Божиею помощию и доселе пребываю, и надеюсь непоколебимо пребывать до конца жизни. Я научен и убежден благодатию Божиею, что, кроме единой истинной веры, насажденной в Иерусалиме, нет другой веры истинной. Но в нынешние времена злохитрыми кознями вселука-вого дьявола сами главные начальники нашей истинной веры, прельстившись славою света сего и помрачившись тьмою сластолюбия, наши мнимые пастыри, митрополит с епископами, претворились в волков, и, отвергшись единой истинной веры святой Восточной Церкви, отступили от наших вселенских пастырей и учителей, и приложились к западным, прикрывая только в себе внутреннего волка кожею своего лицемерия, как овчиною; они тайно согласились между собою, окаянные, как христопродавец Иуда… отторгнуть благочестивых христиан здешней области без их ведома вринуть с собою в погибель, как и самые сокровенные писания их объявляют. Но Человеколюбец Бог не попустит вконец лукавому умыслу их совершиться, если только Ваша милость постараетесь пребыть в христианской любви и повинности. Дело идет не о тленном имении и погибающем богатстве, но о вечной жизни, о бессмертной душе, которой дороже ничего быть не может. Весьма многие из обитателей нашей страны, особенно православные, считают меня за начальника православия в здешнем крае, хотя сам я признаю себя не большим, но равным каждому, стоящему в правоверии. Потому, опасаясь, как бы не остаться виновным пред Богом и пред вами, и узнав достоверно о таких отступниках и явных предателях Церкви Христовой, извещаю о них всех вас, как возлюбленную мою о Христе братию, и хочу вместе с вами стоять заодно против врагов нашего спасения, чтобы с Божиею помощию и вашим ревностным старанием они сами впали в те сети, которые скрытно на нас готовили… Что может быть бесстыднее и беззаконнее? Шесть или семь злонравных человек злодейски согласились между собою и, отвергшись пастырей своих, святейших патриархов, от которых поставлены, осмеливаются властно, по своей воле отторгнуть всех нас, правоверных, будто бессловесных, от истины и низвергнуть с собою в пагубу. Какая нам может быть от них польза? Вместо того чтобы быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех… А я как доселе во все время моей жизни служил трудом и имением моим непорочному закону святой Восточной Церкви, в размножении святых писаний и книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца при помощи Божией обещаюсь служить всеми моими силами на пользу моих братии, правоверных христиан и хочу вместе со всеми вами, правоверными, стоять в благочестии, пока достанет сил…»).
Несколько иной акцент и другая интонация звучит у другого классика русской истории, известного писателя Н.И. Костомарова (1817-1885).
Говоря о больших достоинствах, религиозно-нравственных и государственно-общественных, знаменитого и св. кн. Федора Острожского, нетленные мощи которого почивают в Дальних пещерах Киево-Печерской Лавры, Николай Иванович о потомках этого св. князя пишет следующее.
«Потомки Федора Острожского, так долго боровшегося за независимость Руси, оставались верны Польше, как и вообще русский высший класс, видевший для себя в соединении с Польшей неисчерпаемую выгоду, был ей верен. Кроме безусловного права владеть своими дедовыми имениями, почти ничего не платя в казну, русские паны, сообразно польскому обычаю, получали еще в пожизненные владения государственное имущество, называемое староствами, с обязанностью давать с них четвертую часть дохода на содержание войска и поддержку укреплений. Все это, естественно, привязывало их к стране, откуда истекали для них такие выгоды.
Правнуком Федора Острожского, знаменитого своей борьбою за Русь против Польши, был знаменитый Константин Иванович, гетман литовский, верный слуга польского короля, бывший в плену у Ивана III и потом отомстивший за свой плен поражением, нанесенным московскому войску под Оршей. Вражда к православной Москве и верная служба королю-католику не мешали ему славиться православным благочестием. Он щедро строил и украшал православные церкви, вместе с тем заводил при церквах школы для детей и таким образом полагал начаток русского просвещения».
Такой характеристики был удостоен князьКонстантин Иванович Острожский (+ 1530), который, за заслуги перед Православной Церковью Литвы, за укрепление религиозно-нравственного благочестия и церковного сознания, за материально-юридическое обеспечение прав и свобод верующих, когда православные за время его деятельности получили более 20-ти грамот, расширявших и утверждавших их права, был по смерти похоронен в Великой Церкви Киево-Печерской Лавры, как назывался Успенский Собор града Киева.
Еще менее лестного отзыва был удостоен другой представитель рода Острожских, Константин-Василий Острожский. Историк пишет следующее в этой связи.
«Подобно вельможам своего времени, и он показал себя сторонником Польши, на знаменитом сейме 1569 года подписал присоединение Волыни и киевского воеводства к польскому королевству на вечные времена и своим примером много содействовал успеху этого дела. Будучи русским и считая себя русским, он, однако, подчинился влиянию польской образованности и употреблял польский язык, как показывают его семейные письма. Оставаясь в вере своих отцов, Острожский, однако, склонялся к иезуитам, пустил их в свои владения… Московский изгнанник укорял Острожского за то, что Острожский прислал к нему сочинение Мотовилы и дружил с иезуитами. «О, государь мой превозлюбленный, – писал к нему Курбский, – зачем ты прислал ко мне книгу, написанную неприятелем Христа, помощником Антихриста и верным слугой его? С кем ты дружишься, с кем сообщаешься, кого на помощь призываешь!.. Прими от меня, слуги своего верного, совет с кротостью: перестань дружиться с этими супостатами, прелукавыми и злыми. Никто не может быть друг царя, если ведет дружбу с его неприятелями и держит, как за пазухой змея; трикратно молю тебя, перестань так поступать, будь подобен праотцам твоим по ревности благочестия». Таким образом, этот русский пан поддавался иезуитским козням. Впоследствии заметно, что Острожский поддался влиянию и протестантства. В одном из своих писем к внуку, сьну дочери своей, Радзивиллу, он писал наставление, чтобы тот не ходил в костел, но советовал ему ходить в собрание кальвинистов и называл их исследователями истинного закона Христова. Увлечение протестантством происходило у него, однако, оттого, что православный князь видел христианские постуили протестантов. Острожский с уважением указывал на то, что у них были школы и типографии, что их пасторы отличались благонравием, и противопоставлял им упадок церковного благочиния в русской Церкви, невежество священников, материальное своеволие архипастырей, равнодушие мирян к делам веры. «Правила и уставы нашей церкви, – говорил он, – в презрении у иноземцев: наши единоверцы не только не могут постоять за Божью церковь, но даже смеются над нею; нет учителей, нет проповедников Божьего слова; повсюду гладь слышания слова Божия, частое отступничество; приходится сказать с Пророком: кто даст воду главе моей и источник слез очам моим!».
Более правдивую и взвешенную характеристику мы найдем у профессора и историка Русской Церкви Александра Павловича Доброклонского (1856-1938), который приводит мнение и отзыв современников кн. Василия. Его, т.е. Константина-Василия, считали «крепчайшим столбом и украшением Православной Церкви».
Каким был в жизни князь, посмотрим, что пишет о нем современный нам исследователь его жизни и деятельности.
«Князь К. К. Острожский в продолжении всей своей жизни постоянно при наступлении Великого поста оставлял все мирские заботы и удалялся в любимый им Дерманский Крестовоздвиженский монастырь, где, как повествуют польские историки, сняв княжеские одежды (paskir szaty), одеваясь в простоте (podle), предавался посту, бдению и молитве, подавая пример даже монашествующей братии. Во всех храмах своих имений князь Константин приказал устроить особые отделении, закрытые с трех сторон, куда он удалялся во время богослужения и никем и ничем не развлекаемый усердно молился. Памятником его любви к Православной вере и Церкви могут служить и те многие храмы, которые он выстроил или щедро одарил угодьями; монастыри, наделенные богатыми фундушами и привилегиями, о преуспевании которых он постоянно заботился. Деятельность князя Константина, направленная на защиту прав и интересов Православной Церкви, служит лучшим выражением его глубочайшей преданности ей.
Любя Православие, храня его в своей личной жизни и защищая в продолжение почти сорока лет, князь Острожский тем самым являл себя убежденным русским патриотом. Православие в его время, по словам Костомарова, было главным признаком русской национальности. Кто содержал и защищал Православную веру, тот этим самым уже защищал и русскую народность, так как в Православной вере заключалось главное и самое важное отличие западных руссов от представителей других народностей, населявших Польшу. Поэтому те исторические деятели, которые дорожили русской народностью и желали бы отстоять ее самобытность, должны были прежде всего охранять и защищать Православную веру. Так, Александрийский Мелетий Пигас, принимавший живое участие в делах западнорусской Церкви и хорошо зная деятельность князя К. Острожского, отзывается о нем с особенной похвалой: «Слышим о подвигах твоей державной главы, совершаемых для благочестия и за благочестие Православной Церкви, украшаемой Божественной благодатью! О Вас носится такая слава поборничества за Православие, что по всей подсолнечной у всех воспевается ваше имя, равное победоносному вождю, как бы имя некоего нового и великого Константина»!».
В чем же причина той разноголосицы, которая слышна в оценках личности этого знаменитого князя, когда о нем говорят как оборонники, так и противники его деятельности. Причина этой разноголосицы заключается не только в самой унии, но и в масштабах личности Василия Острожского. Он жил активной жизнью, был по характеру бойцом и лидером.
Главное же заключается в том, что кн. Константин Константинович опередил свое время и стал при жизни, по влиянию и масштабности своей личности и деятельности, выше, крупнее, весомее своих современников и даже, многих своих потомков и продолжателей дела предков и предшественников.
Выше, мы уже говорили о том, что князь, используя современную терминологию, был экуменистом, а не обычным наблюдателем и просто рядовым сторонником объединения Церквей. Об этой стороне деятельности князя, много сказано правильных слов митрополитом Макарием (Булгаковым).
Однако, являясь сторонником соединения христиан, в том числе, православных и католиков, он вел открытую и честную политику против Брестской унии, методов ее насаждения и тех условий, на которых она была принята.
Владыка Макарий указывает, что князь «понимал унию несколько иначе, чем другие» и, ссылаясь на одно «замечательное послание» князя, цитируя его фрагменты, приводит княжескую «собственноручную заметку о тех условиях, какие считал необходимыми при заключении унии».
«Экуменическая» программа князя состояла в следующих его пожеланиях:
«1) чтобы прежде всего нам, т.е. православным, всецело оставаться при всех своих обрядах, какие содержит Восточная Церковь;
2) чтобы паны римляне церквей наших и их имений на свои костелы не отбирали;
3) чтобы по заключении унии они не принимали тех из наших, которые захотели бы перейти в католичество, а особенно не принуждали к тому при заключении браков, как обыкновенно делают;
4) чтобы духовные наши были в таком же почете, как их, а особенно чтобы наш митрополит и владыки имели место в раде и на сеймах, хотя и не все;
5) нужно переслаться с патриархами, чтобы и они склонились к унии и мы единым сердцем и едиными устами хвалили Господа Бога;
6) нужно послать к московскому и к волохам (т.е. к молдовлахийцам, или молдаванам и румынам – архимандрит Нестор), чтобы и они вместе с нами согласились на унию: всего лучше, по моему мнению, в Москву послать отца епископа Владимирского, а к волохам – Львовского;
7) нужны также исправления некоторых вещей в церквах наших, особенно касательно людских вымыслов;
8) весьма нужно позаботиться о школах и свободных науках, особенно для образования духовенства, чтобы мы могли иметь ученых пресвитеров и хороших проповедников, ибо оттого, что нет наук, в нашем духовенстве великая грубость умножалась».
Таким образом, заключает наш знаменитый святитель-историк, главным мотивом к заключению унии для кн. Острожского была «единственно его любовь к своей Церкви и к своему народу, та любовь, которая не могла без горести видеть их крайне тяжкого положения в Литве и надеялась найти в унии последнее средство к улучшению этого положения. А главнейшим условием для желаемой унии князь считал, чтобы она была заключена с Римом с согласия духовных представителей всей православной Церкви, а не одних литовских иерархов».
В отличие от князя Острожского, Король Польши и великий кн. Литвы Сигизмунд ІІІ Ваза был не столько детищем своего времени, с его недостатками, и порождением той идеологии, сколько той политики, которая создавалась Западной Церковью, Речью Посполитой и, в особенности, орденом Иисуса (создан в в 1540г. папой Павлом ІІІ).
Церковный историк Платон Николаевич Жукович (1854-1919 гг.), профессор и доктор кафедры русской гражданской истории, автор множества работ по истории католической Польши и западнорусской Церкви, дает красноречивую характеристику в нескольких словах королю Сигизмунду Вазе.
«Воспитанный иезуитами, всем существом своим преданный иезуитскому ордену, сам бывший членом этого ордена».
Профессор А.В. Карташев (1875-1960) пишет, по поводу избрания Вазы королем Речи Посполитой:
«По смерти 12-го декабря 1586 г. Стефана Батория, опять повторилось междуцарствие в Польше и соединенной теперь с ней Литве. Опять выборные сеймы открыли повод к вероисповедной войне. На Варшавском сейме еще в 1573 г. была провозглашена свобода совести. Но католики в порядке погрома разоряли протестантские церкви, и суды не принимали жалоб, ибо статей закона о «защите церквей» не существовала. Теперь на конвокационном сейме 1587 г. протестанты потребовали ввести в присягу будущего короля обязательно – опубликовать законы о защите свободы веры путем регулярных судебных процессов. Такая борьба протестантов всегда была на пользу православия. Католическому духовенству настолько была противна идея защиты чужой веры, что все клирики сбежали с сейма, чтобы не мешать светским римо-католикам принять такое предложение протестантов. Оно и прошло единогласно при одном только жертвенном голосе со стороны одного бискупа, оставленного собраниями в сейме лишь для демонстрации формального соучастия и духовенства в создании нового конституционного положения. Иначе по польской конституции один голос, представляющий депутатскую категорию и возражающий, – сорвал бы все дело.
Претендентами на престол были: австрийский эрцгерцог Максимиллиан, московский царь Федор Иоаннович и шведский принц Сигизмунд. Но православие московского царя заранее исключало возможность собрать нужное большинство голосов. Одолела сторона Сигизмунда. Ее сторону принял кн. К. К. Острожский. Таким образом, Сигизмунд обязан был своим избранием православной партии. Сигизмунд был воспитанником иезуитов, ибо мать его на протестантском троне была поль¬ской королевной. Сигизмунд, конечно, подписал конституцион¬ные обязательства, выработанные под давлением протестантов вместе с православными. За это поднесение короны голосами православных Сигизмунд осыпал милостями и кн. К. К. Острожского и стоящих за ним православных. Сигизмунд был еще г.р. 1587 – архимандрит Нестор),молод – всего 22-х лет ( невоинственен, набожен, мягок. Православные использовали момент его благоволения и испросили у Сигизмунда ряд льгот. Например, в 1589 году митрополит Онисифор испросил у короля право сохранения имущества митрополичьей кафедры по смерти митрополитов и передачи его во временное владение крылоса (капитула) соборной церкви до нового митрополита, как это делалось у латинской иерархии. А у православных в этот момент имущество кафедры захватывали гражданские власти и часто расхищали, были даже случаи уничтожения владельческих документов.
Но все эти милости Сигизмунда III ничуть не доказывали его положительного отношения к православию. Наоборот, как только появились в его царствование первые признаки оживления униатской интриги, так в Сигизмунде III они нашли горячего сочувственника и помощника. Именно он стал королем унии».
Вполне оправданно вести диалог со всеми здравыми силами и светлыми умами о той колоссальной современной, богословско-исторической, церковно-общественной, межконфессиональной и, смею утверждать, государственно-политической проблеме, которую навязала нам униональная политика Римо-Католической Церкви в прошлом и настоящем времени, особенно, последствия Брестского униатского собора 1596 года.
Почему и в чем скрыты эти язвы борьбы, православных страданий и человеческой озлобленности, доходящие до болезненных переживаний, братских конфликтов, международных раздоров и братоубийственных войн?
В чем причина таких проблемных отношений и человеческой жестокости? Ответ очевиден. «Там, где одни радовались, другие – огорчались».

ЧАСТЬ ІІІ. ИСТОКИ И ПРОБЛЕМЫ УНИОНАЛЬНЫХ ПОПЫТОК РКЦ.
Корень зла и проблема унии находится в плоскости человеческих отношений, в психологии греха, в драматическом столкновении добра и зла, двух религиозных систем и религиозно-философском мировосприятии Востока и Запада, различном богословско-этическом мировоззрении православных и католиков.
Самая же главная и основная причина человеческих войн, религиозно-социальных конфликтов, возникновении ересей и расколов, заключается в человеко-диавольской злобе, зависти, в недостатке евангельской Любви.
Святой Климент Римский, свидетель свв. Апостолов, отец и учитель Древней Церкви, еще задолго до печального разделения Церкви Христовой (в 1054 г.), который называется даже великим расколом (действительно раскол греховный, ибо расколом разломано видимое Тело Христово, т.е. земную Церковь, единый богочеловеческий организм и единый фундамент, общество Церкви), этот св. отец и епископ Рима, принявший хиротонию из рук самого Ап. Петра, с горечью в душе и болезнью в сердце напишет такие строки: «к чему у вас распри; гнев несогласия, разделения, война? Не одного ли Бога и одного Христа имеем мы? Не один ли Дух благодати излит на нас, не одно ли призвание во Христе? Для чего раздираем и расторгаем члены Христовы, восстаем против собственного тела, и до такого доходим безумия, что забываем, что мы друг другу члены? Вспомните слова Иисуса Господа нашего. Он сказал: «горе тому человеку; хорошо было бы ему не родиться нежели соблазнить одного из избранных Моих; было бы лучше для него, если бы он повесил камень жерновный и ввергнулся в море, нежели соблазнить одного из малых Моих» Ваше разделение многих развратило, многих повергло в уныние, многих в сомнение, и всех нас в печаль, а смятение все еще продолжается».
Не вдаваясь в подробности исторических конфликтов и Церковных отношений между Востоком и Западом, Православной и Католической Церквями, приведем несколько фактов и положений, которые проливают свет на истоки тех расхождений, которые, в конечном счете, привели к разделению в 1054 г., и к печальным плодам Лионской (1274 г.), Ферраро-Флорентийской (1438-1439 гг.) и Польско-Литовско Брестской (1596 г.) уний.
Униональные попытки РКЦ были всегда не только горькими плодами для религиозно-эстетического вкуса, привыкшего к здоровой «пище» богословско-соборного происхождения единой эпохи и неразделенной религиозной почвы древних христиан, но и «догматически бесплодного унионального богословия», которое углубило до чрезвычайных масштабов «все важнейшие вероучительные расхождения между римо-католической и православной богословскими традициями», которые были сформулированы как свв. Фотием, патр. К-ским (+ ок. 890 г.), преп. Максим Исповедник (580-662 гг.) и Марк Евгеник, митр. Ефесский (1392-1444), так и соборами РКЦ, в особенности Ферраро-Флорентийским, в работе которого принимал учаситие среди прочих и Исидор Грек, митр. Киевский.
В качестве доказательства правоты православных и ущербности потуг западных писателей, делавших ссылки либо на позднее мнение, либо на подложные документы, как например «Дарственная грамота имп. Константина Великого папе Сильвестру» и подложные «Исидоровы декреталии», приведем совет Марка Ефесского римлянам, чтобы они в основание единения сторон взяли то место из письма преподобного Максима:
«Свидетельство римских отцов согласив с толкованием Кирилла Александрийского на Иоанна, «что Сын не есть вина Духа, ибо одна только вина Сына и Духа – Отец, единого по рождению, другого по исхождению»; а что у него говорится, якобы Дух происходит через Сына, сие для того, чтобы показать, что Они суть того же существа и без всякого различия, и признать это место догматической формулой» (Concil. Florent., Sess. XXXII, p. 384)».
После Флорентийской унии, отвергнутой православной Византией и православными Москвы, события неумолимо двигались к своему печальному финалу, который стал точкой отсчета в разделении Церкви Святой Руси на две митрополии: Киевскую и Московскую.
В 1458 году патриархом Констнтинопольским Григорием Мамой, униатам, жившим в Риме, был поставлен, по указанию Папы, Киевским митрополитом Григорий Болгарин, бывший ученик и протодиакон Исидора грека, для епархий Польши и Великого Княжества Литовского.
В 1596 году Люблинская государственно-политическая уния привела к союзу Польши и Литвы в объединенное государство Речь Посполитую, в результате которого Литва лишилась привилегий Великого Княжества, попала в зависимость польской Короны и Римского Папы. Отсюда началась и полная полонизация русских земель, и неминуемая латинизация, окатоличивание населения. Таков печальный итог Брестской унии.
Имеет смысл сравнить те важнейшие особенности жизни и положения Киевской Митрополии за период с 1458 до 1596 годов, которые привели к тайной сделке между епископами предателями и польским правительством, с тем средневековым невежеством и распущенностью нравов среди духовенства, которые привели Рим к «западной схизме» (1305-1417 гг.) и возникновению протестантизма в 1517 году.
Западные соборы во Франции, 994, 1000, 1022 и 1023 годах, а до этого в Германии и других странах напрямую занимались вопросами борьбы с безнравственностью, возникновением различных ересей и суеверием, которые были порождением не только невежества и язычества, но и шаткостью западного вероучения. Этой борьбе не помогали даже такие крайние меры, как сожжение на костре. И было это еще до возникновения и «работы» папской Инквизиции.
О «темных веках» средневековья свидетельствуют западные летописцы Глабер и Гумбер де Нойан. Еп. Ратериус (Х век) оставил следующее свидетельство о нравах своих собратьев.
«Итальянские епископы проживали во дворцах, блиставших золотом, пурпуром и бархатом; ели, подобно принцам, на золотых блюдах, вино пили из драгоценных чаш или рогов. Церкви же их стояли закопченный сажей, а бочки украшались живописью. На пирах взор их услаждался танцовщицами, а слух музыкантами. Оставляя свои алтари, пред которыми со шпорами в сапогах и с привешенными сбоку кинжалами совершали они мессу (литургию), они отправлялись на соколиную охоту, сидя на украшенных золотом конях и на сексонских седлах». В самом Риме, как пишет католически ученый о. Мерсенье, следовал ряд пап, прославившихся своей скандальной жизнью: «Между св. Фотием и Керуллариемъ (886-1043) в Византии сменилось 16 патриархов, из коих многие были поистине выдающимися, в то время как в Рим чередовались 44 папы и антипапы, из которых 22 царствовали меньше года, 8 умерли насильственной смертью и 6 были низложены. Ничего нет удивительного в том, что Восток, блиставший утонченной цивилизацией, презирал таких первосвященников, так мало уважавших свой собственный сан и свой город, ставили театром подобных безобразий. Папство стало добычей императоров-потомков Карла Великого, римских баронов и отпрысков Альбериха Рускулумскаго». Любопытно, что в начале 11-го века, накануне дерзкой демонстрации легатов папы Льва в Византии, в Риме неистовствовали три папы, поделившие столицу на три части и проклинавшие друг друга…».

ЧАСТЬ ІV. СТИЛЬ ЖИЗНИ, ПОВЕДЕНИЯ И БЕСПОРЯДОК В ДУШЕ, КАК ГЛАВНЫЕ ПРИЧИНЫ ВНЕДРЕНИЯ УНИИ 1596 Г.
Те же тенденции к установлению западного образа жизни и порядка в поведении, а вернее будет сказать, полного морального и духовно-нравственного беспорядка видит в истории западнорусского духовенства и епископаты накануне секретной подготовки и заключения унии в Риме и Бресте (1590-1596 гг.).
Такие наши великие и замечательные историки, как митр. Макарий Булгаков, Пл. Н. Жукович, М.О. Коялович, А.В. Карташев и другие, внесли свой особый вклад и оставили свой неповторимо яркий след в историографии унии и Православия на Руси.
Сравнивая Церковь православную и Церковь латинскую, митр. Макарий пишет:
«Но не своею древностию, не числом своих чад, не количеством костелов и епископских кафедр сильна была в Литве Церковь латинская – во всем этом она уступала Церкви православной, – а была сильна и несравненно сильнее православной по другим условиям. Во главе православной Церкви в Литве стоял Цареградский патриарх, вся деятельность которого по отношению к ней почти до конца периода ограничивалась лишь тем, что он поставлял Литовско-русского митрополита или, вернее, присылал свое благословение на его постановление; во главе латинской Церкви в Литве стоял папа, имевший могущественное влияние не только на местную иерархию и народ, но и на самое правительство. Православные епископы и митрополит пользовались в Литве только церковного властию и значением, но вовсе не допускались к участию в гражданских делах и государственных; латинские иерархи, напротив, особенно Виленский, были ближайшими советниками великого князя и короля, заседали в сенате и оказывали сильнейшее давление на решение вопросов правительственных. Как ни многочисленно было сравнительно православное монашество в Литве, оно не подготовляло и не выделяло из среды своей лиц, которые бы посвящали себя исключительно делу проповеди на защиту православия, на борьбу за него; напротив, латинское монашество в Литве состояло преимущественно из орденов, имевших целию поддержание и распространение католицизма, — довольно поименовать здесь одних иезуитов. Но самая главная сила католиков в Литве, дававшая им решительный перевес над православными, заключалась в государе. Литовские государи по отношению к православной Церкви действовали двулично. С одной стороны, они ясно видели, что их великое княжество есть не столько литовское, сколько русское. Русские, православные, составляли в нем большинство населения; русская народность и язык имели преобладающее значение. Но с другой стороны, литовские государи позволяли себе по отношению к ней и совсем другого рода действия. Сами они были католики, потому не могли сочувствовать ей и неизбежно подлежали более или менее влиянию своего латинского духовенства и папы, всегда враждовавших против православия. Да и как государи они не могли благоприятствовать православной вере в среде своих русских подданных, потому что она постоянно влекла их к Москве, тогда как литовским государям, напротив, желательно было всячески отклонить их от Москвы и сблизить с прочими своими подданными.Особенно же должна была усилиться не-расположенность литовско-польских королей к православию со времени последнего соединения (в 1569 г.) Литвы с Польшею, когда заветною мечтою этих королей сделалось слить оба государства в одно, обширное, могущественное, и когда они ясно сознали, что главным препятствием к тому может служить разноверие русских с поляками и что для полного политического соединения, или унии, тех и других необходимо соединение их по вере — уния церковная.
Ничем, однако ж, столько короли эти не наносили вреда православию в своем государстве, как злоупотреблением усвоенного ими себе права «патронатства» по отношению к православной Церкви, и в частности права «подавания» архиерейских в ней кафедр, монастырей и церквей. В литовских епархиях, еще до отделения их от Московской митрополии, избрание епископов совершалось уже не так, как в Москве, не Собором иерархов, по изволению великого князя, а самим королем при участии князей, бояр, священников и всего людства той епархии, для которой избирался архипастырь8. Мало-помалу участие местного духовенства и мирян в избрании епархиальных архиереев почти прекратилось и назначение последних перешло в исключительную власть литовско-польских королей, которые допускали при этом ходатайства только своих сенаторов и других знатных лиц и вообще дворянства. Пользуясь таким важным правом, короли-иноверцы раздавали архиерейские кафедры большею частию не духовным лицам, способным к святительскому служению, а светским, искавшим только захватить в свои руки архиерейские имения, и раздавали иногда в виде награды за какие-либо заслуги, военные или гражданские, иногда по ходатайству сильных особ, нередко прямо за деньги. А очень нередко короли отдавали как свои монастыри, так и церкви со всеми их имениями прямо в арендное содержание на несколько лет или и в пожизненное владение то духовным, то мирским людям, даже латинского исповедания. Примеру короля следовали князья, бояре и вообще паны, имевшие под своим патронатством православные монастыри и церкви. Некоторые из этих патронов — между ними были и иноверцы — вместо того чтобы заботиться о своих монастырях и церквах, об их устройстве и благосостоянии и пособлять им, сами только пользовались их имениями или отдавали эти имения в аренду другим и доводили до совершенного разорения, предоставляя себе в то же время право по своему произволу распоряжаться в самих церквах и монастырях, принимать и удалять приходских священников и монашествующих, к крайнему стеснению епархиальцой власти».
А далее, следует вывод историко-логического и церковно психологического уровня.
«Такои порядок, вернее, беспорядок в раздаче архиерейских кафедр и в управлении монастырями и церквами продолжался в Литовской православной митрополии в течение всего периода и имел самые гибельные для нее последствия. Это была страшная внутренняя язва, которая незаметно подтачивала самые главные силы Церкви и неизбежно вела ее к расслаблению и изнеможению. У Церкви отнята была даже возможность иметь достойных архипастырей и духовных вождей и борцов, которые бы ревностно и мужественно отстаивали е православие и права; ей давали таких святителей, которые преследова¬ли преимущественно собственные интересы и из-за личных выгод спо¬собны были пожертвовать всем. И этим-то злоупотреблением своей власти назначать православных архиереев и распоряжаться православными монастырями и церквами, этим-то постепенным ослаблением и обессилением православной Церкви литовские государи несравненно более, нежели всеми другими мерами, подготовили в своем государстве для латинян ту победу, какую одержали они наконец над православными».
Архивные и прочие источники открывают нам ту историко-правовую основу, которая была положена в традицию практики патроната и «подаванья».
«Право «патронатства» и, в частности, право «подаванья» основывались на владельческом праве. Литовские государи признавали себя верховными владельцами и господарями всех земель великого княжества Литовского, следовательно, и всех находившихся в нем земель и имений церковных, которые принадлежали кафедрам православных архиереев, православным монастырям и церквам. На этом основании литовские государи усвояли себе право подавать, или раздавать по своему усмотрению, архиерейские кафедры, монастыри и церкви и считаться их патронами, почему и называли себя «верховными подателями столиц (столов-кафедр) духовных и всех хлебов духовных», также «верховными подавцами и оборонцами церквей Божиих» и под. (Архив Юго-Западн. России. Ч. 1. Т. 1. № 13; А. Зап. России. 4. № 19 и др.). Впрочем, по отношению к монастырям и церквам право подаванья литовско-польских королей было ограничено: они пользовались этим правом по отношению только, во-первых, к тем монастырям и церквам, которые находились в их собственных, королев¬ских имениях, и, во-вторых, к тем, которые не находились в имениях других владель¬цев, светских или духовных, а находились вообще на государственной территории, принадлежавшей королю. По примеру своего государя и все прочие землевладельцы в Литовском крае, как светские, так и духовные, усвояли себе право патронатства и подаванья по отношению ко всем тем монастырям и церквам, которые находились в их имениях. Наконец, король нередко жаловал право патронатства и подаванья по отношению к монастырям и церквам, находившимся в его собственном господарском «шафунку» (распоряжении), не только частным лицам, светским и духовным, архиереям, протопопам и др., но и целым обществам того или другого города и церковным братствам».
Орест Левицкий, в предисловии к «Архиву Юго-Западной России», о политических пружинах и внутренних причинах истории возникновения и заключения унии сказал так:
«Коренных причин этого печального явления следует искать не во внешних условиях тогдашнего положения Западно-Русской Церкви… а внутри ее самой, в порче коренных основ ее организации, в тех страшных внутренних язвах, которые разъедали ее организм и делали ее легкой добычей для каждого из ее врагов. Главный источник и корень этого зла лежал в беспорядках тогдашней цешювной иерархии и в крайней деморализации ее представителей».
Те, кто желает более подробно узнать подробности личной и общественно-социальной жизнедеятельности этих исторических, отрицательных и отвратительных персон, отсылаем к трудам выше перечисленных и некоторых современных авторов-историков.
Мы же переходим к весьма важному аспекту исторической жизни православных в Польско-Литовском государстве, активным участником которой был К.К. Острожский. Имеет в виду издательскую и просветительскую деятельность князя и его типографии.

ЧАСТЬ V. РЕЛИГИОЗНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПРАВОСЛАВНЫХ БРАТСТВ

Для начала обратимся к некоторым аспектам деятельности православных братств и духовного просвещения.
Православные братства «как общественно-церковные союзы, своими духовно-физическими корнями уходят в глубь истории не только русского Православия, но и вселенского, в особенности, в те дела милосердия и благотворительности, которыми жили первохристианские общины, учрежденные свв.Апостолами.
Родоначальником русского благотворительного монашества был игум.Феодосий Киево-печерский, а созданная свв. Антонием и Феодосием Киево-Печерская лавра, стала первым центром не только благотворительности и милосердия, причем бесплатным, но и рассадником науки, культуры, просвещения, книгопечатания. Из этого духовного источника потекли целые реки религиозной духовности и миссионерства.
После татаро-монгольского нашествия, после разорения Киева, духовность, милосердие и благотворительность стали предметом особой заботы и попечения таких центров тогдашней Руси, как Владимиро-Волынское княжество, Владимиро-Суздальское великое княжество и в особенности начиная с XIV в. В пределах Московской Руси.
Таков был начальный этап пути зарождения и возрастания духовного института милосердия и благотворительности, у истоков которого стоял наш великий и равноапостольный князь Владимир, Креститель Киева, фундатор триумфальной соборной Десятинной церкви (989-996 гг.), прозванный народом «Красным Солнышком», за его сердечную доброту, милосердие, бесплатные обеды и не в последнюю очередь за известную «десятину».
В XV-XVI веках на территориях, к западу и югу от Московской Руси, в Литве и Польше, населенных, как единоверными русским, православными, так и разноверными, например, язычниками Вильны и ее окраин, протестантами и католиками Польши; возникли церковно-общественные и религиозно-православные братства, главной целью которых было служение Церкви и народу. На базе церковных братств в XVI-XVII вв. возникли братские школы в Украине и в Белоруссии.
Первыми братствами стали следующие церковно-общественные образования: Луцкое православное братство (первоначально основанное около 1439 г.), Виленское (ок. 1458 г.), Львовское (в 1453 г.), Могилевское (1589 г.), Брестское (1591 г.), Минское (1592 г.), Киевское (первоначально учреждено было в 1589 г., затем, известная дата основания, 1615 г.).
Целью православных братств, или церковных общин, создаваемых при монастырях, храмах, либо объединенных в один приходской, церковный центр с несколькими другими приходами и ставших, таким образом, эпицентром борьбы с католической, униатской экспансией и прозелитизмом, а значит, главной целью братств была защита православной веры и чистоты христианской нравственности. Главным орудием этой защиты было Слово, Слово Божье и слово человеческое.
Как видим из братских летописей и уставов, в том числе и ставропигиальных, а так же библейско-богословских, религиозно-нравственных, полемических и других сочинений, обширные задачи и конкретные цели были выполнены, хотя, возможно, не в полную меру и не по вине самих братчиков.
Братства обеспечивали и поддерживали существование и деятельность православных храмов, моральный дух и материально-финансовое существование духовенства и их семей; учреждение школ и типографий; уход за престарелыми и больными.
Эту и другую многообразную и многостороннюю деятельность православных, которые благодаря католическим и униатским епископам и священникам, очень часто находились на грани жизни и стези», чаще выживали, а не жили, тем не менее, надо признать, что могло быть и хуже, если бы не благотворительная и бескорыстная помощь тогдашней аристократии, богатых и могущественных семей, таких, как Острожские, Курбские, позднее, род Петра Могилы и других.

ЧАСТЬ VI. ГЛАВНЫЕ ИЗДАНИЯ ОСТРОЖСКОЙ ТИПОГРАФИИ.

А теперь, приступим к краткому изложению истории Острожской типографии и деятельности князя Константина Константиновича в сфере просвещения, в особенности, духовного.
Итак, Острог – древняя вотчина князей Острожских. Древний восточнославянский град, «первое упоминание о котором в Ипатьевской летописи датируется 1100г.».*)
«Основанный на левом, высоком берегу р. Вилии при ее впадении в р. Горинь, Острог уже с XIV в. становится значительным политическим и экономическим центром. Он расположен на оживленных торговых путях, соединявших Украину, Польшу, Россию, Литву, Белоруссию, страны Балканского полуострова, что содействовало возрастанию значения этого волынского города.
В середине XIV в. в источниках появляются упоминания о князьях Острожских. Первый известный по дошедшим до нашего времени документальным известиям представитель этого феодального рода Даниил пытался сопротивляться восточной экспансии польских феодалов, а затем в 1366 г. поставил подпись под соглашением между польским королем Казимиром и литовскими князьями Ольгердом и другими. Политическое влияние князей Острожских в Литовском государстве, а затем и в Речи Посполитой, захватившей украинские земли, определялось их экономическим могуществом. Значительные военные и политические услуги Литве и Польше укрепили союз украинских магнатов Острожских с литовскими и польскими феодалами, несмотря на существовавшие между ними разногласия.
Князья Острожские занимали в Литве и Польше значительные административные и военные должности, фактически превратив их в наследственные на протяжении XVI в. на Волыни и Правобережной Украине. Так, Константин Иванович Острожский (1486-1530) в качестве первого в истории Литвы великого гетмана (в 1497-1500 гг., с 1507 г. до конца жизни) возглавлял литовское войско. Он был старостой Брацлавским, Винницким и Звенигородским, маршалком Волынской земли, Виленским каштеляном, Троцким воеводой. С 1522 г. его роду было разрешено ставить печать красным воском. Его сын Илья Константинович (1510-1539) был Троцким воеводой, старостой Брацлавским и Винницким. Высокие государственные и административные посты постепенно сосредоточил в своих руках и крупнейший представитель рода Острожских — князь Константин (Василий) Константинович (1526—1608), который с 1550 г. был Владимирским старостой и маршалком Волынской земли (последним), а впоследствии Киевским воеводой. Многочисленные грамоты и их реестры, «суммариуши» и описания (регесты), полученные Острожскими от польских королей и великих литовских князей, давали права на города, села, проведение ярмарок».
Что собой представляла Волынь в середине XVI столетия в социально-географическом разрезе, когда в Остроге работал «типограф и служебник его милости Константина князя Острожского», т.е. русский первопечатник Иван Федоров, который за неполных четыре года – с 1578 по 1581 г. – выпустил пять изданий и среди них известнейшую на весь Мир и прославленную Острожскую Библию.
Современные знания источников и литературы, которые проливают свет на ученый кружок К.К.Острожского, позволяют нам датировать основание типографии к. 1578 – н. 1579 г., а школы 1579-1580 гг.
Итак, в течение всего XVI в. «на Волынской земле — с юга гористой, а на севере равнинной — формируются крупные землевладения. Города и села, леса и пашни были поделены между крупнейшими феодалами-магнатами: Острожскими, Сангушками, Чарторыйскими, Вишневецкими, Корецкими… Как и по всей Украине, на Волыни растут города, развиваются ремесла. В середине XVI в. в Волынском воеводстве было 68 городов. Крупными торгово-ремесленными центрами становятся Луцк, Острог, Дубна, Владимир-Волынский. По Западному Бугу волынцы вывозят на Запад зерно, скот, лес, А изделия ремесленников».
И далее, говоря о центрах культурно-просветительской, от себя добавим, и религиозно-полемической деятельности, исследователь замечает следующее:
«Один из таких центров достаточно рано сложился в древ¬нейшем на Волыни Пересопницком монастыре, который в 1504 г. был отдан князьям Чарторыйским. Князья издавна собирали библиотеку, вскоре ставшую крупнейшим книжным собранием. В монастыре еще в 1559-1561 гг. было переведено на украинский язык и украшено замечательными миниатюрами и орнаментом прославленное Пересопницкое Евангелие. Чарторыйским принадлежало село Диков на речке Студенке. Небезынтересно, что в церкви этого села был найден Апостол 1574 г. Ивана Федорова.
Крупный центр рукописания сложился в Старом Загориве — имении шляхтичей Загоровских, которые были в родстве с Чарторыйскими. Отсюда вышел знаменитый Загоровский Апостол. Сохранились известия и о других книгах, переписанных здесь. Загоровские финансировали создание начальных училищ. В. П. Загоровский своим завещанием от 11 июля 1577 г. оставил средства на постройку «белой избы» для школы; в избе дьяк должен был учить детей, «которых на науку будут ему давати». В завещании подсчитаны все расходы на школу. Ежедневно должно было уходить «по три тетради дестных», «а на год полтораста тетрадей папери на то, киновари, орешков, копырвасу и кгумю на чернило». Нет никакого сомнения, что в учебном процессе этой школы использовалась Азбука 1574 г. Ивана Федорова. Училище это не было единственным на Волыни. В школе, которую в 1588 г. учредили при Владимирской соборной церкви, учителями были «бакаляры», т. е. бакалавры, люди с университетским образованием. Один из них учил детей «по-грецку», а другой — «по-словенску».
В 1577 году, т.е за год до выхода в свет острожской Азбуки, известный иезуит Петр Скарга (1536-1621), посвятивший кн.Острожскому свой полемический труд, которым подготовил теоретическую, идеологическую почву для унии и ее приверженцев, под названием: «Про єдність Церкви Божої під одним пастире (папою)», этот церковно-политический деятель Ватикана и патриот католической Речи Посполитой, архитектор и теоретик Брестской унии, заявил следующее:
«Со славянского языка нигде и никто ученым быть не может. Уже теперь почти никто его досконально не понимает. Ибо нет на свете нации, которая бы на нем, как в книгах написано, покорила, а своих правил и грамматик с толкованием для языка этого не имеется и быть не может».
Некоторые деятели и последователи Скарги заявляют нечто похожее и сейчас, но с поправкой на известный в Европе союз и с претензиями к русскому языку, с притязаниями к России…
Перечислим теперь эти известные пять изданий.
Азбука 18 июня 1578 г.
Псалтырь и Новый Завет 1580 г.
«Книжка собрание вещей нужнейших» 1580 г.
«Хронология» Андрея Рымши 5 мая 1581 г.
И самое важное издание, – это Библия с двумя выходными данными: 12 июля 1580 и 12 августа 1581гг.
Кроме того, по мнению ученых исследователей, не подлежит «сомнению, что изданные в Остроге в послефедоровский период деятельности острожской типографии более 20 книг, большинство которых было направлено против католицизма и унии, активная деятельность участников острожского кружка ученых и просветителей в идейной борьбе за сохранение родной культуры, языка и единства всех восточнославянских народов по праву заслужл признание современников и снискали славу «Острожским Афинам».
Даже, если учесть современные возможности книгопечатания и полиграфии и связанные с ними трудности и затраты, то издания диак.И.Федорова были не только материально-техническим и книгопечатным феноменом, но и духовно-издательским подвигом К.К.Острожского и его, окружения.

ЧАСТЬ VII. РЕЛИГИОЗНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ОСТРОЖСКОЙ БИБЛИИ.
В основу текста первопечатной церковно-славянской были положены тексты греческой Септуагинты (перевод 72-ух толковников), некоторые рукописи ветхозаветного еврейского текста, а так же чешские и польские переводы.
За образец были взяты текст LXX («звод древняго писания славнаго и глубочайшаго языка и письма еллинскаго от 72 блаженных и богомудрых преводник…), а так же список текста знаменитой Геннадиевской Библии, созданной в 1499 г. в Новгороде ученой дружиной под руководством свят.Геннадия, архиеп.Новгородского (+1505 г.), хранившийся в Москве и присланный по указу Ивана Грозного в Острог в 1575 г.
О важности Острожского издания Библии говорят следующие исторические факты.
«Закарпатский писатель XVII в. Михаил Андрелла-Оросвиговский утверждал, что «един листок» этой книги он «не дал бы за всю Прагу, Англию, немецкую веру…», перечислив с добрый десяток городов, стран, народов. Основоположник современного славяноведения Йозеф Добровский писал одному из своих корреспондентов: «Я отдал бы половину своей библиотеки за Острожскую Библию». Мечта его, увы, так и не осуществилась.
Острожская Библия чаще всего представляет русскую и украинскую старопечатную книжность за рубежом. Иван Грозный дарит ее послу английской королевы Елизаветы Джону Горсею, а князь Константин Острожский — папе Григорию XIII. Известен экземпляр, принадлежавший шведскому королю Густаву II Адольфу. Книга есть в библиотеках Белграда, Варшавы, Ватикана, Вашингтона, Вены, Вроцлава, Кембриджа, Кракова, Лондона, Манчестера, Нью-Йорка, Оксфорда, Парижа, Рима, Софии, Упсалы, Хельсинки и многих других городов.
Острожская Библия — едва ли не первое издание кирилловского шрифта, описанное в печатном каталоге, а именно в каталоге Бодлеянской библиотеки в Оксфорде, изданном в 1620 г.».
Соответственно научным исследованиям, которые были проведены в 70-80-е годы XX столетия такими учеными специалистами, как Я.Д.Исаевич, Е.Л.Немировский и Б.В.Сапунов, мы располагаем определенной достоверностью относительно более-менее общего тиража книг к. XVI в. После стольких событий, в том числе и в отношениях Украины с Россией и Польшей в XVII-XVIII столетиях, сейчас трудно сказать, каким точно тиражом была отпечатана Библия в Остроге и какое количество экземпляров находилось тогда во всем книжном фонде Московской Руси? Однако, кое-какие сведения и данные для расчетов имеются.
«Для реконструкции тиража Острожской Библии определенным аналогом могут служить данные начала — середины XVII в. А.А.Покровский, основываясь на архивных материалах, писал, что в первые десятилетия XVII в. тиражи обычно не многим превышали тысячу экземпляров — 1070, 1004, 1003, 1074, 1065. Тиражи менее 1000 единиц были, видимо, редкими и считались небольшими (два примера подобного рода изданий — Минеи служебные 1619 г. на сентябрь и октябрь, по 500 экземпляров). Часовники, учитывая их учебное назначение, печатали несколько большими тиражами — например Часовник 1640 г. был выпушен в количестве 1200 экземпляров и. Такой же тираж имел свод законов XVII в.— «Уложение» царя Алексея Михайловича. В послесловии к Кормчей книге (М., 1653) сказано: «… святых сих книг тысяча двести издано суть».
По мнению историков книги, писавших об Острожской Библии, тираж издания был выше среднего. А. А. Запаско считает, что Библия 1581 г. вышла значительным тиражом — в пределах 1500 экземпляров 15. Е. Л. Немировский полагает, что тираж был весьма большим и определяет его в 1000—1200 единиц16. Но для изданий конца XVI — начала XVII в. тысячу экземпляров нельзя признать большим тиражом. Если допустить, что в Остроге было напечатано 1200 экземпляров, то ошибка будет скорее в сторону занижения. Принимая количество книг этого издания, попавших в Россию до конца XVII в., за величину несколько большую 200 единиц, получим, что до начала XVIII в. в Россию поступило немногим более 20% тиража.
Определенное количество экземпляров Библии 1581 г., попавших в Россию в конце XVI или в начале XVII в., к середине XVII столетия в силу тех или иных причин могло исчезнуть. Издатели Московской Библии 1663 г. отмечали, что к тому времени осталось мало экземпляров Острожского издания, и это явилось одной из причин, побудивших светские и церковные власти в Москве предпринять новое издание Библии…
Среди украинских книг в русских собраниях XVII в. первое место занимали издания Киево-Печерской лавры. На втором, правда с большим разрывом, стояли книги, отпечатанные в Остроге. Не случайно первая московская печатная Библия 1663 г. была, по словам издателей, «елико мощно» правлена по Острожской Библии 1581 г.
Воевода И. А. Мещеринов купил Библию Ивана Федорова (в середине XVII в.) в Киеве. Приобретали ее и в самой Москве, через украинских книготорговцев. Летом 1672 г. Киево-Печерский архимандрит Иннокентий Гизель послал в Москву двух мастеров печатного дела Лавры, Алексея Мушича и Тимофея Кушву, с большой партией украинских печатных изданий. Помимо продукции друкарни Лавры, в их лавке в Москве имелось не менее 12 экземпляров Острожской Библии».
Для верующего человека, для церковного сознания, ищущего Источник воды живой, Библия является не просто книгой знаний и информации. Библия для нас – это источник Божественного Откровения и Разума, Полной и Абсолютной Истины и Настоящей Божественной Любви. Поэтому тяга, интерес и жизненная необходимость в этой Книге книг будут постоянными и всегда вечными, как к Солнцу, Воде и к Богу. Понятно, что есть здесь аспект религиозно-исторический и философско-культурный.
«Острожская Библия сыграла исключительно большую роль в истории культуры восточнославянских народов. В свое время она явилась для Запада своеобразным свидетельством идеологической и нравственной зрелости русских, украинцев, белорусов. Перевод Библии па национальный язык и издание ее на этом языке говорили о росте национального самосознания, укреплении позиций родного языка в его извечной борьбе с латинизмом католической экспансии. Острожская Библия — важная веха в борьбе восточнославянских народов с проникновением католицизма и ополячиванием. Важно подчеркнуть и роль этой книги в развитии естественнонаучных и технических представлений на Руси: Библия содержала сведения по астрономии и математике, химии и географии, биологии и медицине.
Острожская Библия отпечатана в лист. Общее количество тетрадей — 104. Лишь в двух из них (1-й и 91-й) — по 8 листов, во всех остальных — по 6. Первые 8 листов фолиации не имеют. На всех остальных она проставлена вверху, справа. В отдельных разделах книги — своя нумерация; таким образом, последовательной фолиации — от первого и до последнего листа — в книге нет. В нумерации первого счета (ненумерованные листы) — 8 листов, второго счета — 276, третьего — 180, четвертого — 30, пятого — 56, шестого — 78. Всего листов 628 (1256 страниц)».

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Совершив краткий экскурс в область далекого исторического прошлого и такого близкого нам по своему духовному и религиозно-культурному содержанию, церковно-родственному наполнению, бегло обратив взор на основные и главные этапы духовно-исторического подвига личности благоверного Кн. В. Острожского в защите Православия и в просвещении народов Беларуси, Украины, Польши, Литвы и России, нам остается сделать церковно-культурный и философско-исторический вывод. Итак, наше логически-духовное заключение будет состоять в следующем:
1. Догмат бытия Церкви, выраженный догматическими признаками Символа веры, а именно, верую… во Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, в силу своей евхаристической природы, в силу Апостольского преемства каждая Помесная Церковь, возглавляемая канонически-законным Предстоятелем (Патриархом, Митрополитом, Архиепископом) и каждая местная Церковь, возглавляемая канонически-законным епархиальным архиереем (в сане епископа, архиепископа или митрополита), а затем и каждое благочиние или приход, находящееся в евхаристически-каноническом преемстве со своими законными епархиальными возглавителями, вся эта онтологически-церковная крестообразная «цепочка» или Богочеловеческая видимо-невидимая «цепь» составляет единое Тело Христово, Св. Пятидесятницу.
Об этом, но более пространно мы говорили в докладе, посвященному 15-летию юбилейного Харьковского собора, в Киеве в 2007г. Поэтому сейчас имеет смысл повторить свят. Карфагенской Церкви Киприана, которого обычно цитируют в урезанном виде:
«Церковь не отступит от Христа, а ее составляет народ, приверженный священнику, и стадо, послушное своему пастырю. Из этого ты должен уразуметь, что епископ — в Церкви и Церковь — в епископе, и кто не с епископом, тот и не в Церкви. Потому напрасно льстят себе те, кто, не имея мира со священниками, думают своею вкрадчивостью расположить некоторых к тайному общению с собой: Церковь кафолическая одна — она не должна быть ни рассекаема, ни разделяема, но должна быть совершенно сплочена и скреплена связью священников, взаимно к себе привязанным»
Та же самая мысль, но еще более лаконично есть у св. Игнатия Богоносца, еп. Антиохийского.
«Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь. Не позволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви; напротив, что одобрит Он, то и Богу приятно, чтобы всякое дело было твердо и несомненно».
Сейчас нет времени у слушателей и нет места в нашем докладе, что бы внедряться в особенности восточного и западного миропониманий, в метафизику Единого-Многого древнегреческой философии.
Для нас важна та мировая тайна, которая содержится в Никео-Цареградском Символе веры, в особенности идея троичности Единого Бога, которой пронизано все православное мировосприятие и все грани нашего духовного бытия.
Православные, в том числе и выдающиеся церковные деятели, иерархи и священнослужители, не могут и не должны быть выше Церкви и важнее Св. Предания или свв. Отцов. Политика, нация, философия, — все должно быть подчинено Троичному Единству, Божественной Любви и Св. Евхаристии.
Православная Соборность в духе свв. Отцов Древней Церкви, — вот то зерно, из которого выросло Святое Православие.
В восточной соборности и евхаристической экклезиологии нет места западному приматству (от лат. primatus), со всеми его разновидностями (напр, Папа или Примас) и не должно быть.
Именно из мечтательной гордыни и болезненного себялюбия выросли и до сих пор растут, ереси и расколы.
2. Поэтому, грех раскола, грех унии не преодолены до сего времени.
Кстати, некоторые св. отцы унию называли ересью, напр., св. Феолипт Филадельфийский (1250-1324), о Лионской унии 1274 г., а раскольников одновременно именовали и еретиками, напр., св. Киприан Карфагенский о раскольниках-новацианах. Вот как об этом говорит проф. А.И. Сидоров:
«И вот, св. Феолипт, который был, безусловно, одним из главных представителей позднего Византийского исихазма, наряду с преп. Григорием Синаитом и св. Григорием Паламой, в своих «Двух словах против арсенитов» был вынужден коснуться одной проблемы, которая, мне кажется, имеет сейчас значение. Эта проблема соотношения ересей и расколов. Святой Феолипт говорит, что он ценит роль арсенитов в борьбе с латиномыслящими, и в то же время он отмечает, что когда закончилась борьба с унией (кстати, унию он называет ересью), то после этого раскольники стали являть себя хуже еретиков, т. е. раскол для него является чем-то худшим, чем сама ересь».
Далее, среди древних отцов западной церкви «блаж. Августин также указывает на незаметность границы, отделяющей раскол от ереси, Он говорит, что долго продолжающийся раскол превращается в ересь».
3. Личность и История. Церковь и человек. Христос и Человечество. Об этих категориях и понятиях, явлениях, данных нам в религиозно-историческом опыте, т.е. феномене, как философском понятии, напр., человеке рожденном от родителей и созданном Богом-Творцом, например, о феноменальной Личности, написано и сказано много.
Про феноменальную Личность, про одаренного человека, одинаково говорят: «этот рожден от Бога».
Есть и другие примеры в истории, которые укладываются в следующие дефиниции: «гений» и «злодейство». Не будем прибегать сейчас к обширной персонификации, потому что наша задача состоит в другом занятии.
Для нас, однозначно, что на фоне таких отрицательных персонажей, какими вошли в историю: епископы-изменники, епископы-«карьеристы» (по определению В.В. Болотова, правда к другим лицам иной эпохи) такие, как Ипатий Поцей, Кирилл Терлецкий и митр. Михаил Рогоза, индивидуальности, ставшие нарицательными персонажами нашей истории, есть, были и будут совершать совсем противоположное дело, будут вершить добрые дела, светлые поступки…
Имеет в своем мысленном и духовном кругозоре многих таких исторических, церковных, высоко духовных личностей и просто замечательных персонажей. Однако, всему свое время и свой почетный пьедестал.
В данное же время, в сей же час наши мысли и душевные порывы витают вокруг жизненного подвига и Личности церковно-исторической, имя которой Василий (Константин) Константинович, благоверный князь Острожский.
Его имя и его великие дела сродни великому ратному подвигу, навеки вписаны в летопись Православия на Руси.
Тема нашей конференции так же необъятна, как и тема Личности Кн. Острожского.
Закончить же свой доклад мне хотелось бы следующим замечательным высказыванием, которое отвечает и по духу, и по тональности теме нашей конференции. Открывая, однажды, ежегодную международную конференцию «Успенские чтения» в Киеве, высокопреосвящ. Митр. Минский и Слуцкий Филарет сказал следующее:
«Сознавая необъятность этой темы, мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми размышлениями о том значении, которое может иметь личный выбор отдельного человека в истории человеческого рода, в истории Церкви и в планах домостроительства Божия о нашем спасении.
Кроме того, не что иное, как личный духовный выбор лучше всего определяет историческое качество самой личности. А это позволяет дать достаточно точный ответ на вопрос современников: кто таков тот или иной человек в истории – он вестник Божий или сын противления?».

Александр Наумов, профессор Краковского университета(Польша). Состояние Православной церкви в эпоху князя Острожского

Петр Порошенко. «Юбилей – еще один шаг к вере и духовности»