С. Богодеев. Жизнь — это игра или абсолютная ценность

01.04.2004 archive, Вестник №31, Православный взгляд

ЖИЗНЬ — ЭТО ИГРА ИЛИ АБСОЛЮТНАЯ ЦЕННОСТЬ.

Сергей Богодеев, кандидат богословия

В нашем плюралистическом обществе, живущем по двойным стандартам, само существование приобрело характер некой лукавой игры. «Жизнь — это игра, а люди в ней актёры» — так нынче реально звучит правда образа нашего бытия.
Сегодня весь мир похож на славно известную психбольницу «Канатчикову Дачу», шуточно изображённую в песне B.C. Высоцким, где цель всей жизни состоит в том, чтобы «уколоться и забыться», и уйти от серой повседневности. Именно она, эта постоянная обыденность, непомерная рутина, для большинства людей с неустойчивыми моральными критериями и неопределёнными абсолютными ценностями является причиной поиска новой т.н. лёгкой жизни. Человек фантазирует, создаёт для себя некий иной «виртуальный» мир, ища при этом чего-то непринужденного и безмятежного.
Сегодня взрослые не просто развлекаются, они играют на биржах, на стадионах, на сценах и подмостках, в конференц-залах и казино, играют в политику, на деньги, играют словами и обещаниями, играют в любовь и порядочность. Конечно, игра как таковая в какой-то мере воспитывает и формирует индивидуальность человека, развивает его воображение. Она также является и отдыхом, порою нам весьма необходимым. Однако, констатируя всем известный факт, мы менее всего обращаем внимание на иное: на опасность игры. Если обратиться к традиционной отечественной культуре, то окажется, что игры и игрушки для наших предков имели позитивный смысл только в контексте потехи, развлечения, праздника, а слова «игрок, игрун» по отношению к взрослому, приобретали негативный оттенок одержания, безумства. Игроков (актёров, лицедеев) даже хоронили вне церковной ограды, как самоубийц. В нашем поврежденном грехом мире любой Божий дар находится в опасности быть извращённым и употребляем не только на пользу себе, но и во зло. Фантазия и воображение тому не исключение. Именно эта область подсознания тесно сопряжена со страстями, которые всегда губительны для души. Через страсти на душу действуют тёмные силы, чья цель — погубить человека. Преп. Григорий Синаит предупреждал, что нет ничего такого духовного, чего нельзя было бы извратить фантазией. О такой тесной связи воображения с действием страстей в человеке также пишет известный писатель Монтень: «Душа, теснимая страстями, предпочитает обольщать себя вымыслом, создавая ложные и нелепые представления, чем оставаться в бездействии». Другими словами, душа стремится к состоянию игры. Она под влиянием страстных фантазий пытается всё глубже уйти в свой созданный «уютный мирок», пытается облечься в некоторую неопределённость, жить по стандартам двойной морали.
Вовлечённый в азарт игры мир стал двоиться. В нём всё часто претворяется, выдавая себя за то, чем не является по природе своей: ложь выдаёт себя за правду, зло прикидывается добром, порок объявляет себя добродетелью. Этому, как никто другой, споспешествует игра-окормительница двойных стандартов, всегда имеющая дело с мнимыми неабсолютными ценностями. Противоположную систему выстраивает религия. Здесь нет смешения добра и зла, здесь всё чётко и определённо. Грех в ней нельзя выдать за добродетель, её запреты непреложны, свет противостоит тьме. И как показывает опыт, это не всегда удобно для нас, слабых, соблазнённых, робких перед жизнью. По замечанию доктора богословия Михаила Дунаева: «Игра, когда она превращается в самоцель, становится системою удобств и выгод для не желающего бороться с грехом человека. Ведь это так тяжело — бороться. Игра, напротив, оправдывает грех, снимает само понятия греха. Основанная на плюрализме, она признаёт все ценности мнимыми (потому что как только хоть одна идея будет признана абсолютной, плюрализму конец)».
Наиболее ярко всю опасность игры мы видим в искусстве. Именно оно, являясь мощным средством познания мира, диктует настойчиво требование превратить игру в самоцель. Здесь особенно с помощью распространенных на телевидении различного рода популярных шоу-развлечений человек удаляется в мир мечты, где он становится кем угодно, тешит свои болезненные комплексы. Он полностью погружается в игровую стихию, предаётся её манящим чарам. Став самоцелью, игра облегчает человеку возможность самоутверждения, а это, как учил ещё доктор Фрейд, один из самых могучих стимулов (наряду с сексуальным влечением) жизненной деятельности человека. Однако задолго до дедушки Фрейда Святые Отцы, эти духовные мудрецы, прекрасно знали, какова природа подобной тяги к самоутверждению. Человеку, живущему безверием и богоотступничеством, всегда одиноко. А потому, чтобы доказать собственную значимость в этом мире, он создаёт некий суррогат полноты, лелея свою гордыню и тщеславие блёклыми иллюзиями реальности. Глубоко верующему человеку, напротив, не требуется самоутверждение, ибо он знает, что несёт в себе образ и подобие Божьи. Само воображение, фантазия в основе своей понятия вполне религиозные. Иначе сказать сакральные. Св. Максим Исповедник об этом прямо пишет: « Фантазия вытеснила память Божию после грехопадения, затмила душу образами». Из слов святого ясно, что воображение — это результат грехопадения. Мы вынуждены пользоваться им, поскольку утратили то знание, каким обладали наши прародители до грехопадения. Поэтому сама игра — свидетельство повреждённости мира и природы человека в его земном бытии.
Живя в мире, человек не замечает его ущербности и конечности. Находясь в игровом забвении, он полностью предаётся его грёзам и мечтам. Страх не только перед жизнью, но и перед смертью заставляет человека уходить в игровой мир. Туда, где ни то ни другое более не гложат сознание, не ставят терзающих его вопросов. Этот закон человеческой жизни открыл в новое время известный писатель Лев Толстой. В «Войне и мире» есть место, которое звучит для многих как суровый приговор: «Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятия, для того, чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими же солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно; только бы спастись от неё, как умею! — думал Пьер. — Только бы не видеть её, эту страшную её».
Итак, именно игра и является незаменимой для этой цели. Жизнь в игре уничтожает самое себя. Игра нивелирует все ценности: нет ни ничтожного, ни важного. Она всё мнёт под себя без смысла и логики. И лишь религия, несущая в себе систему абсолютных ценностей, противостоит игре. Не случайно именно в Православии звучит непреложное требование жить в памяти смертной. Только религия помогает осмыслить и жизнь, и смерть, радостно воспринимать и то, и другое.
Поэтому для того, чтобы не быть втянутым дьяволом — этим великим игроком — в омут игры, мы должны трезво оценивать всё, что происходит с нами. Мы, наоборот, должны ввести игру в надлежащие ей рамки и использовать её с пользою для себя. А это осуществимо только тогда, когда каждый признает непреложность истины Христовой.

Нанківська ікона Божої Матері

О. Яровий. Віра Кобзаря