Ноябрь, 2003
Дмитро Сагайдак, Верховний отаман козацтва запорозького: «Головним духовним здобутком нашого народу є канонічне православ’я»
ДМИТРО САГАЙДАК, ВЕРХОВНИЙ ОТАМАН КОЗАЦТВА ЗАПОРОЗЬКОГО: “ГОЛОВНИМ ДУХОВНИМ ЗДОБУТКОМ НАШОГО НАРОДУ Є КАНОНІЧНЕ ПРАВОСЛАВ’Я”
На фоні останніх подій навколо Почаївського монастиря багато людей з надією звернуло свої погляди на українське козацтво, як традиційного захисника православної віри. Верховний отаман козацтва Запорозького генерал Дмитро Сагайдак погодився розповісти про минуле, а тим більш про сьогодення нашого козацтва: чим воно живе і “що йому болить”.
Подробней…
Преподаватель Московского богословско-библейского института Ирина Языкова: «Икона — это учение Церкви в красках»
Преподаватель Московского богословско-библейского института Ирина Языкова: «Икона — это учение Церкви в красках»
— Ирина Константиновна, говорят, что далеко не каждый профессиональный художник может написать икону. С чем это связано?
— Это связано в первую очередь с тем, что иконопись — это творчество не личное, а соборное. Ведь не достаточно просто изобразить то, что человек сам увидел или пережил. Икона — это учение Церкви в красках. Поэтому человек, который собирается заняться иконописью, должен быть не только талантливым, но и церковным, должен хорошо знать православное богословие, чтобы безошибочно отображать его на полотнах. Кроме этого, написание икон не обходится без благословения священноначалия.
Подробней…
Єпископ Сарненський і Поліський Анатолій: «Протягом десяти років я змушений був постійно складати іспит»
Єпископ Сарненський і Поліський Анатолій: “Протягом десяти років я змушений був постійно складати іспит”
У жовтні 2003 року виповнюється 10 років з дня архієрейської хіротонії єпископа Анатолія. Шлях, який довелося пройти владиці за ці десять років, можна назвати справді хресним, адже доводилося буквально вибивати право на здійснення богослужіння у свої храмах і монастирях.
Подробней…
Благочинный больничных храмов Киева протоиерей Роман Барановский: «Чем нравственнее доктор, тем успешнее его медицинская деятельность»
Благочинный больничных храмов Киева протоиерей Роман Барановский: «Чем нравственнее доктор, тем успешнее его медицинская деятельность».
Восемь лет назад протоиерей Роман Барановский попросил у руководства Центральной клинической больницы небольшую комнату для проведения богослужений. Тогда верующие могли лишь совершать водосвятные молебны. Сегодня Свято-Михайловский храм одна из крупнейших больничных общин столицы, которая духовно окормляет пациентов нескольких отделений. Трудами верующих при клинике устроено православное сестричество и благотворительная столовая. Священники активно помогают докторам в их деятельности, а врачи, в свою очередь, поддерживают служителей Церкви. Вместе же они совершают общее дело — несут подвиг жертвенного служения ближнему…
Подробней…
Протопресвитер Борис Бобринский: «Наша задача заключалась в том, чтобы вернуть народу отечественное богословие»
Протопресвитер Борис Бобринский: «Наша задача заключалась в том, чтобы вернуть народу отечественное богословие»
— Отец Борис, мы сегодня проезжали мимо памятника Щорсу и вспомнили, что он стоит на месте, где в свое время, был памятник графу Бобринскому. Вы принадлежите к этому роду?
— Я прямой потомок графа Алексея Алексеевича Бобринского, который был внуком первого в нашем роде Бобринского – Алексея Григорьевича (1762-1813), сына императрицы Екатерины II и графа Орлова. У первых Бобринских было трое детей, от которых и произошли три разных ветви: одна, обосновалась в Богородицке Тульской губернии, другая в Петербурге, старший в роде получил огромнейшее имение в Смеле.
Подробней…
Диакон Андрей Кураев: «Отпадение от Бога — это отпадение в мир умирания, в мир агонии»
Диакон Андрей Кураев: «Отпадение от Бога — это отпадение в мир умирания, в мир агонии»
— На заре христианства аскетов, взявших обет пустынного уединения и молчания, называли ферапевтами. Сегодня есть терапевты и множество других медицинских специальностей. Но кого избрать человеку для исцеления — ферапевта или терапевта, священника или врача?
— Я думаю, что еще не забыта формула Маркса: «Религия — опиум народа». Совершенно справедливая формула. Надо отделить эту формулу от советской ее эксплуатации. Когда Ленин, как всегда, все опошлил и сказал: «Религия — дурман для народа». У Маркса нет в формуле «для». Это очень важно. Для народа — это когда какая-то ненародная группа вырабатывает, а потом навязывает народу. «Опиум народу» — это скорее то, что вырабатывает сам народ.
Второе: контекст статьи Маркса, где он употребляет эти слова, очень возвышен. «Религия — это вздох угнетенной твари, религия — это душа бездушного мира, религия — это цветы, которыми украшаются кандалы, религия — это опиум народа». То есть в целом — цветы, вздох, душа, опиум… Высокий ряд оказывается. Следует помнить, что выражение «религия — опиум» изначально принадлежит не Марксу, американский епископ начала ХІХ века это сказал. Еще важно помнить, что в Европе ХІХ века опий — это не наркотик, а анестетик. И вот, скажем, в ХХ веке замечательный испанский писатель, интеллектуал Мигель де Унамуно написал на эту тему рассказ с таким сюжетом: служит в селе священник, пожилой человек, очень отзывчивый, добрый, участливый. Народ считает его просто святым. Он при жизни как святой почитается. И вот однажды одна девушка, разговаривая с этим священником, слышит от него страшное признание: «А вы знаете, я ведь атеист». Это ее потрясает: «Как же так, вы атеист и служите Богу?». Я знаю, что один из создателей теории социальной революции сказал, что «религия — опиум народа. Опиум, опиум, опиум и есть. Так дадим же народу опиум!».
Что за всем этим стоит? Во всех культурах, любая религия — это, помимо всего прочего, средство для очеловечивания человека. Задача религии — дать человеку смысл его существованию. Смысл, в том числе смысл его боли, смысл его смерти. Потому что смысл жизни может придать только то, что придает смысл смерти. В отличие от животного человек живет в двойной реальности. В том, что в реальности смысл. И человек так устроен, что он может вытерпеть любую боль, но если он знает, что она осмысленна. И задача религии — это смысловое измерение внести во вселенную человека. Соответственно, я думаю, что врач-христианин, который сможет придать некий смысл страданиям больного человека, делает доброе дело. Он поможет больному. Я думаю, любой врач согласится — болеть можно по-разному. Человек, который относится к своей болезни как к какому-то досадному приключению, постоянно раздражается, с нетерпением ждет, считает дни, часы, когда все кончится, ему хочется сорваться и вернуться к обычному образу жизни. Такой человек, скорее всего, будет дольше выздоравливать, чем тот человек, который внутренне спокоен, который, как говорится, стоически приемлет те невзгоды, которые выпали на его душу. Так что дает чистый психотерапевтический эффект? Я думаю, что имеет смысл взаимодействие медицины и религии.
— Между болезнью и человеческими возможностями существуют некие сокровенные отношения. Я имею в виду мудрость и болезнь, творчество и болезнь. Раскрытие творческих возможностей у болящего происходит благодаря или вопреки болезни?
— И то и другое может быть. Напомню слова Б. Окуджавы: «А душа уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосердней, праведней она». В христианской же традиции традиционный образ — это лен. Для того чтобы из жесткого по своей природе льна получить мягкую, замечательную ткань, из которой можно шить распашонку для малыша, его надо долго мять. И Господь, бывает, мнет долго неудачами нашу душу, чтобы она стала мягче.
— А как связаны между собой болезнь и грех?
- Бывает, конечно, что болезнь оказывается следствием греха. Я не говорю о вульгарном (скажем, следствием пьяной ночи оказался сифилис). Как сказал американский писатель Льюис «Бог шепчет нам голосом любви, говорит с нами в полный голос через голос совести и кричит нам через мегафон страданий». Бывает, что действительно болезнь, боль приходит в жизнь человека, потому что он раньше причинял эту боль другим людям, какую-то другую боль…
Отпадение от Бога — это отпадение в мир умирания, в мир агонии. Болезнь — это и есть первая судорога агонии. Но с другой стороны, все, что я сказал до сих пор, может сказать и какой-нибудь исповедник диагностики кармы. А христианин здесь может сказать еще иначе: нельзя считать, что любая болезнь — это наказание за грех или следствие греха. Это не так. Потому что сейчас в нашу жизнь приходит нечто не из нашего прошлого, а из нашего будущего, когда, может быть, Господь даст болезнь ради того, чтобы те люди, которые рядом с тобою, могли в опыте ухода за больным человеком, в опыте сострадания исцелить свои души. А может, Господь прикасается к боли, для того чтобы твоя душа изменилась в этом опыте. Чтобы ты потом, по ту сторону болезни, стал бы способен вместить в себя большее, нежели был способен вместить до болезни. Так что очень важно для христианина не поддаваться на такую провокацию. Поймите, если я, заболев, скажу: «Да, Господи, я достойно по делам моим приемлю», это будет нормальная формула, нравственная. Но если я подойду к другому больному человека и скажу: «Ты болеешь. Значит, в твоей жизни были грехи, и ты за них расплачиваешься» — это будет пошлостью.
— Феофан Затворник говорил, что «любовь, проповедуемая миром сим, — болезнь. И опасна она тем, что больному хочется болеть до безумия». Наша повседневная жизнь подтверждает прежний диагноз, и с каждым днем болезнь прогрессирует. Есть болезнь, должно быть и лечение. Какое оно это самое эффективное лекарство?
— Для того чтобы понять эти слова, надо вспомнить церковное значение слова «страсть». Страсть в церковном смысле — это не сильное чувство, это не влюбленность, это не страдание. Страсть — это страдательный залог. То есть то, что вторгается в мою жизнь, а не то, что я делаю. Действительно, любовь в этом смысле — это страсть, как то, что владеет мною. И человек влюбленный действует, не замечая, что иногда чем-то странным управляем. Не сам собою руководит. Видимо, об этом измерении чувства влюбленности, о том, что там появляется элемент несвободы и неосознанности, — это то состояние медиумичности, пассивности, которое Феофан и называл болезнью.
— «Лучше нам умереть, чем к врагам Бога идти, какая польза тело исцелить, а душу губить…». Это высказывание Иоанна Златоуста можно применить по отношению к народным целителям?
— Можно, но не ко всем. Если этот целитель лечит травками, мануальной терапией, то ничего страшного в этом нет. А вот если ко всему этому накладывается какое-то религиозное осмысление подобное: эта травка хороша, потому что была собрана, когда Луна была в третьей четверти, и это произошло ровно в полночь, потому что духи слетелись к этой ромашке, — в таком случае это магия. Тогда к этому прибегать нельзя.
— Какова мотивация неприемлемости нетрадиционных методов лечения?
— Я думаю, что во всех трех случаях нет безусловного неприятия. Что касается гомеопатии, то мы знаем таких святых, как Феофан Затворник, Иоанн Кронштадтский, которые прибегали к гомеопатическим методам лечения и сами лечились так. Проблема остается в том, что и сами гомеопаты не могут объяснить на научном языке, как же и почему они действуют. Это во-первых, во-вторых, слишком часто прибегают к оккультному…
Иглорефлексотерапия — похожая ситуация. Я так думаю. Представьте, что какой-нибудь город захватили совершеннейшие варвары, не знающие, что такое электрический свет. А в этом городе работает автономная станция, которая сто лет проработает без контроля. Свет кое-где есть, но все провода оборваны. И вот варвары со временем замечают, что если нажать кнопочку, то зажигается лампочка. Они четко понимают, что какая-то связь здесь есть, но не знают, как связана кнопка и лампочка. Они разрабатывают мифологию: дух этой двери влияет на дух Солнца, и если принести жертву, да еще плюнув через левое плечо и, проскакав на правой ноге, принести связку бананов, тогда можно нажать вот эту кнопочку. То есть в основе лежит вполне реальные наблюдения, а мифология уже наслаивается. Мне кажется с иглотерапией похожая вещь. Со временем, я полагаю, возникнут вполне материалистические объяснения связей между внешними покровами и внутренними органами. Поэтому если врач использует иглотерапию без использования китайской философии, я думаю, что это допустимо.
Относительно гипноза: опять все зависит от того, кто и с какой целью его использует. Одно дело чисто медицинский гипноз, задача которого избавить человека от навязчивого воспоминания о некоей травм. Но в целом у Церкви негативное отношение к любым ситуациям, когда ты входишь в некое состояние и не контролируешь, что происходит с тобой. Надо быть чрезвычайно разборчивым, а уж тем более, когда тебя пробуют гипнотизировать люди типа Алана Чумака или Кашпировского. Ни в коем случае открываться перед ними нельзя.
Беседовал Владимир Сорока
«Киевская Русь Телевидение»