Борис Чичибабин: «Боже мой, таимый с колыбели, на земле покинутый людьми!»

01.03.2003 archive, Вестник №18, Церковь и культура

К 80-летию со дня рождения поэта

Борис Чичибабин: «Боже мой, таимый с колыбели, на земле покинутый людьми!»

Долгое время имя замечательного поэта Бориса Чичибабина (1923-1994) было известно лишь небольшому кругу счастливых обладателей нескольких книжек, вышедших в годы хрущевской оттепели, да диссидентам: стихи поэта высоко ценила эмиграция, они часто звучали по «вражеским радиоголосам». Тоталитарная же власть старательно глушила его чистый и светлый голос, а дважды официально отлучала поэта от литературы. Сначала, в 1946 году, присудила ему «пятилетку» лагерей за «антисоветскую агитацию и пропаганду», а в 1973-ем исключила из Союза писателей Украины. Исключила за стихи, в которых обнаружили украинский национализм («С Украиной в крови я живу на земле Украины», сионизм (Стихи «отъезжающим»), антисоветчину («Памяти Александра Трифоновича Твардовского»).
Более двадцати лет, с конца 60-х до конца 80-х, Чичибабин не напечатал ни одной строчки но, пожалуй, именно в этот период написал свои лучшие стихи. «… хоть обстоятельства отучали заниматься литературным трудом, — писал он позже, — отучить быть поэтом невозможно; это так же, как и со свободой. Если есть у человека внутренняя свобода, он будет свободен и в тюремной камере, где пять шагов в длину и пять в ширину. И эту свободу никто у него не отберет — никакие лагеря, никакие тюрьмы, никакие преследования».
Родил Борис Алексеевич в Кременчуге, большую часть своей жизни прожил в Харькове, где умер и похоронен. С 1941- 45 служил в авиации Закавказского фронта, после демобилизации поступил на филфак Харьковского университета, а через год уже был арестован, осужден за свои стихи и пять лет провел в Вятлаге. Чичибабин считал этот срок «по тем временам смехотворным» и свидетельствующим о том, что арестован он был «воистину ни за что». Однако самыми тяжелыми годами поэт считал не тюремные и лагерные, а после выхода на волю, без права продолжать учебу, без профессии и сносной работы. В 1963 году он, наконец, издал свою первую книжку в Москве (три книги было издано в Харькове), в 1966 принят в Союз писателей, в1968 году в Москве выходит вторая книга и –– снова опала.
Борис Чичибабин устроился в отдел снабжения харьковского трамвайно-троллейбусного парка, где до середины 1980-х работал мастером, кладовщиком, бухгалтером. Там он откладыва на время бухгалтерские отчеты, заявки, деловые письма и воспарял к высотам поэтического творчества, которое воспринимал как таинство и которому был трогательно и неизменно предан.
Слава выдающегося поэта, «совести литературы» пришла к Борису Чичибабину во время «перестройки», когда были изданы его книги. Бела Ахмадулина и Булат Окуджава добились его восстановления в Союзе писателей. Ему была присуждена Госпремия СССР в области литературы, которая оказалась последней премией исчезающего государства. Но и здесь Чичибабин остался Чичибабиным: вместе с академиком Сергеем Аверинцевым они решили отказаться от нее в знак протеста против насилия в Вильнюсе. Акция эта не состоялась из-за уважения к Михаилу Горбачеву, и без того добиваемому со всех сторон несчастному президенту-реформатору. Чичибабин не любил власть (да и за что ему было ее любить?), однако высоко ценил деятельность человека, даровавшего свободу. После развала Союза, падения «Горби», когда только ленивый, включая вчерашних холуев-«письменників», не старался побольнее лягнуть некогда всесильного Генсека, Борис Чичибабин пишет стих, где рефреном идет строка: «Шепчу: спасибо Горбачеву». Опять против течения, против политической конъюнктуры и «злобы» времени. Как и полагается интеллигенту и поэту.
Он действительно был воплощением совести литературы, продолжателем той традиции, к которой принадлежали и Пушкин, и Некрасов, и Шевченко, и Ахматова. Когда после обретения Украиной независимости наше номенклатурное «письменництво» бросилось в угар словесного «державостроительства», голос Чичибабина снова был одиноким. “Ось, дивиться, знову перш за все –– країна! А коли ж буде –– людина?”, –– с горечью восклицал он. Поэт, начиная с ГУЛАГа, под патетическую трескотню уже строил одно великое государство, где человек был лишь кирпичиком, щебнем и пылью, и опасался, что независимую Украину ожидает та же участь.
Борис Алексеевич был неудобен для любой «генеральной линии», за что постоянно подвергался нападкам. Когда наша конъюнктурная писательская братия в панике побросала партбилеты и вместо обычной своей борьбы с украинским национализмом занялась шельмованием русского языка, русской культуры, России, поэт возвысил свой голос в их защиту, написав прекрасные стихи о России, ее великом культурном и духовном наследии. Разумеется, он тут же был окрещен вчерашними партпевцами «шовинистом». Самого же Бориса Чичибабина невозможно представить участником какой-нибудь идеологической травли или просто судящим и осуждающим. Однажды, записывая с ним интервью, мы коснулись темы «таланта и злодейства»: в прессе как раз появились разоблачительные материалы о сотрудничестве верхушки Украинского союза писателей с КГБ (в частности письмо самого Лаврентия Берии с рекомендацией побольше публиковать Дмитрия Павлычко). Казалось, поэт-лагерник «наедет» по полной программе на всю эту изолгавшуюся стукаческую камарилью павлычек, драчей, мовчанов, при любых властях не выползавшей из президиумов, в то время как свободное слово с кляпом во рту пребывало в лагерях, ссылках и троллейбусных парках. Ничуть не бывало! Он даже назвал Павлычко «великим поэтом». Быть может, он, как христианин, просто считал всех их несчастными людьми.
В 1993 году юбилейный (в честь 70-летия) и, видимо, последний творческий вечер Бориса Чичибабина в Киеве вела Лина Васильевна Костенко. Два разных и в тоже время близких по отношению к слову и правде выдающихся поэта одновременно были на сцене. Борис Алексеевич вдохновенно, в своей размеренной манере читал стихи, отвечал на записки и снова читал. Он предпочитал стихи разговорам о жизни и творчестве. Полагал, что все его знания, раздумья, чувства, –– то, что он понял и вынес из своей жизни, сосредоточено в его поэзии. Она –– это то, что намного длинней его жизни. После смерти поэта харьковчане назвали его именем одну из улиц своего города.
Поэзия Чичибабина христианская. По своему отношению к миру и человеку, по совестливости. Она начисто лишена гордыни, менторства и самовлюбленности. Поэт был очень скромен в оценке своих писаний («после меня останется очень мало стихотворений»). Но, вчитываясь в лучшее из того, что он сделал, понимаешь, что его талант отмечен «божественной добротой». Как сам Чичибабин говорил когда-то о своем любимом Пушкине.

В. Анисимов, В. Полищук

Игумен Гавриил (Рибальченко). Новгород-Северскому Спасо-Преображенскому мужскому монастырю 970 лет

Епископ Кировоградский и Александрийский Пантелеимон: «Надо не бояться лжи и свидетельствовать правду!»