Вера и закон: выбор Владимира Святославича

29.07.2015 top

Академик Петр Толочко

(Доклад на международной конференции «Владимир святой и его место в отечественной истории», Киев-28-29 июля)

По названной теме у нас есть два источника. Один близко отстоящий от крещения Руси. Это «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, произнесенное им в1050 г. по случаю своего избрания на кафедру, и «Повесть временных лет» летописца Нестора, составленная в начале XII в., определенно, на основании более раннего летописания. Они практически тождественны в оценке личности Владимира Святославича и его крестительного подвига. В обоих произведениях он уподоблен византийскому императору Константину Великому и прославлен как человек, принесший спасение своему народу.

Что касается его приобщения к Богу, то осмыслено оно в названных произведениях по-разному. В «Слове» это результат дивного прозрения Владимира, случившегося произволением Божиим, тогда как в «Повести» -сознательный и рациональный выбор, потребовавший от князя длительных раздумий. Различно в них и толкование таких понятий как «вера (благодать) и закон». В «Повести» они, практически, тождественны одно другому, в «Слове» — различны. Закон явлен миру через Моисея, а благодать и истина -через Иисуса Христа. И хотя то и другое от Всевышнего, ценностно вера для Илариона выше закона, о чем он вполне определенно и заявил. «Законъ бо прѢжде бѢ и вознесеся въ малѢ, и отииде. ВѢра же хрисгианьская, послѢжде явльшися, больши первыа бысть и расплодися на множьство языкъ»[1].

Из летописного повествования следует, что Владимир в выборе веры действовал, как рассудительный государственник. Сперва он выслушал предложения миссионеров из Волжской Булгарии, Хазарии, Рима и

Византии, а затем в каждую из названных стран отправил свое посольство для «испытания веры». Судя по тому, что события эти в летописи описаны в статьях 986, 987 и 988 гг., выбор осуществлялся по принципу: «семь раз отмерь, один раз отрежь».

Больше всего Владимир был впечатлен речью греческого философа. Особенно рассказом о Судном дне, когда Бог воздает каждому по делам его. «Праведным царство небесное», а «грѢшникамъ мука огненна». Вздохнув,

князь сказал: «Добро симъ о десную, горе же симъ о шуюю»[2]. На замечание философа, что если хочешь быть о десную, то крестися, Владимир ответил: «Пожду еще мало».[3]

Как видим, суверенное право Владимира в выборе новой веры не было никем ограничено. Мог выбрать любую из четырех испытанных, но все же склонился к византийскому православию. Решающим здесь, согласно летописи, было мнение русских послов, восторженно отозвавшихся о церковной службе в Константинополе. Когда мы прибыли в греки, — заявили они, — и слушали службу Богу, то «не свѢмы, на небѢ есмы были, были на земле: нѢсть бо на земли такаго вида ли красоты такоя».[4] В летописи не сказано, в каком храме русские послы слушали службу божию, но учитывая, что она правилась по просьбе императоров Василия и Константина самим патриархом, можно думать, что демонстрация красоты церковной имела место в Софии Константинопольской. «Си слышав патреархъ, повелѢ созвати крилосъ, по обычаю створиша праздникъ, и кадила вожьгоша, пѢнья и лики съставиша. И иде с ними в церковь, и поставиша я на пристраньнѢ мѢстѢ, показающе красоту церковную».[5]

Определенно, восторженность послов произвела на Владимира впечатление, но еще больше он мог быть удовлетворен тем, какой чести они удостоились в Константинополе. Принимали их по высшему разряду, по

существу, как официальную правительственную делегацию. По прибытии в Константинополь они получили аудиенцию одного из императоров: «Придоша Царюгороду и внидоша ко царю».[6] Еще раз Василий и Константин приняли русских послов перед отбытием на родину, при этом одарили их великими дарами и честью. «И призваша я царя Василий и Константинъ, рѢста имъ: «ИдѢте в землю вашю» и отпустиша я с дары велики и съ

честью».[7]

Разумеется, все лавры крестителя Руси увенчали Владимира Святославича, но если взглянуть на проблему шире, то окажется, что посильную лепту в это внесли и его предшественники. В литературе много внимания уделяется крещению Руси в 60-е годы IX в., так называемому Аскольдовому. Русские летописи его не знают, но в греческих источниках о нем говорится вполне определенно. Патриарх Фотий в энциклике867 г. утверждал, что на Русь в это время был даже отправлен церковный пастырь. Константин Багрянородный называл его архиепископом и полагал, что это событие случилось при патриархе Игнатии около874 г.

К сожалению, в реальной русской жизни об этом крещении практически никаких следов не осталось. И не потому, что оно, как утверждали некоторые исследователи, было цензурировано окружением Владимира, а потому, что не получило должного развития. Скорее всего, Аскольдово крещение коснулось лишь небольшой части боярской элиты, а вся страна оставалась языческой. После убийства Аскольда, можно полагать, христианская община и вовсе прекратила свое существование. Как считал Д. Оболенский, эта первая церковь, основанная Византией на Русской земле, была затоплена в конце IX в. волной язычества.

Подтверждением этому могут служить договоры Руси и Византии, заключенные князем Олегом. Из них следует, что для византийцев русичи были язычниками. Олег и его дружина клялись «по Рускому закону оружьемъ

своим, и Перуном, богом своим, и Волосомъ, скотьимъ богомъ»[8]. Русский закон здесь означает русскую веру, несомненно языческую. Из летописи следует, что перед отъездом из Константинополя император Лев почтил русских послов «дарами, златомъ и паволоками и фофудьями», а также велел показать «церковную красоту … и страсти господня и венець, и гвоздие, и хламиду багряную, и мощи святых, учаще я к вѢре своей и показующе им истинную вѢру».[9] Определенно, здесь не только простая демонстрация красот церковного обряда, но и попытка расположить руссичей «к вѢре своей».

Как отреагировали послы на это, из летописи неизвестно, но можно предполагать, что какой-то след в их душах остался. Когда происходила церемония клятвы верности договору 944 г., часть дружины Игоря была уже христианской и исполняла это действо в церкви св. Ильи. Е. Голубинский считал, что и сам Игорь был «тайным христианином», правда, никаких свидетельств об этом у нас нет.[10]

Несомненно, важным этапом в приобщении Руси к византийскому православию были годы княжения Ольги, крещенной в Константинополе самим патриархом. Это не был акт государственного значения, и за ним не последовало крещения всей страны, но он определенно легализовал христианское вероучение на Руси. По существу, активной проповедницей стала сама Ольга, учившая сына Святослава «креститися». «Аще ты крестишися, вси имуть тоже сотворити» — сказано в летописи.[11] Он не внял наставлениям матери, ориентируясь больше на мнение дружины: «А дружина моа сему смѢятися начнуть»[12]. Став самостоятельным князем, Святослав и вовсе превратился в неистового язычника.

Есть основания полагать, что больше свободы христиане получили в годы княжения Ярополка Святославича, отношение которого к христианству определялось, по-видимому, воспитанием бабушки Ольги, а также влиянием «жены грекини». Некоторые исследователи склонны даже считать Ярополка христианином, однако свидетельство летописи1044 г. о том, что перед тем как перенести его останки в Десятинную церковь, над ними был осуществлен обряд крещения, не позволяет принять такой вывод.

Приведенные примеры проникновения христианства довладимировой поры, несмотря на их фрагментарность, убедительно свидетельствуют о том, что Русь постоянно находилась в сфере притяжения Византии. И не только экономического, но и духовного. Очень убедительно об этом сказано в «Слове» Илариона. «Паче же слышано ему (Владимиру — П.Т.) бѢ всегда о благовѢрнии земли ГречьскѢ, христолюбиви же и силнѢ вѢрою»[13]. В переводе это означает, что Владимир непрестанно слышал о православной Греческой земле.

В церковной литературе крещение Руси Владимиром Святославичем, чаще всего, оценивается с позиции рождения новых русских людей, познавших Бога и приобщившихся к вечной жизни. «Хвалимъ от русьскых сыновъ, пѢваем въ Троици, а дѢмони проклинаем и от благовѢрных муж и от верных женъ, иже прияли суть крещенье и покаянье въ отпущенье грѢховъ, новые людье хрестьяньстии, избрании Богомь»[14]. В посмертном панегирике Владимиру летописец отмечает: «Аще бо онъ не крестилъ бы насъ, то нынѢ были быхомъ в прельсти дьяволи, яко же и прародители наши погынуша».[15] Далее автор высказывает пожелание, что если бы люди усердно молились за Владимира, в день его представления, то Бог прославил бы его. Иларион счел возможным обращаться к Владимиру, как к блаженному. » ТѢм же съ дрьзновениемь и несуменно зовем ти: о блажениче!».

15 Там же. — С. 89.

Разумеется, благодатные последствия крещения Руси были достаточно впечатляющие. Но только ли в этом было его значение? Митрополит Иларион в своем «Слове» отметил, что истине и благодати предшествовал закон, уставленный Богом «на предуготовление истине». «Яко законъ привождаше възаконеныа къ благодѢтьному крещению, крещение же сыны своа прѢпущаеть на вечную жизнь».[16]

Владимира, судя по всему, в большей мере заботила жизнь земная. Обращаясь к Богу после крещения киевлян в Днепре, он произнес: «И мне помози, Господи, на супротивного врага, да, надѢяся на тя и на твою державу, побежю козни его».[17] «Супротивный враг» здесь, несомненно, злокозненный дьявол, сеявший вражду между князьями. Когда, Ярослав, боясь отца, привел из-за моря варягов, а киевский князь неожиданно заболел, летописец радостно отметил: «Но Бог не вдасть дьяволу радости».[18]

Из общения с миссионерами из разных стран видно, что для Владимира выбор был не столько вероисповедальным, сколько жизнеукладным. Он искал правила, по каким Русь должна жить в будущем. Язычество, на которое Владимир сделал ставку, взойдя на киевский стол, уже изжило себя. Видимо, окончательно он убедился в этом в983 г., когда, во время треб языческим богам в честь победы над ятвягами, на его глазах были растерзаны два христианина Иван и Федор.

Только к болгарским послам Владимир обратился с вопросом: «Како есть вѢра ваша?». У папских послов поинтересовался: «Кака заповѢдь ваша?», а у хазарских евреев — «Что есть законъ вашь?». На боярском совете после возвращения послов, ходивших в другие страны испытывать веру, Владимир также вел речь исключительно о законе. «Се приходиша ко мнѢ болгаре, рькуще: «Приими законъ нашь. Посемь же приходиша нѢмци, и ти хваляху законъ свой … Се же послѢже придоша грѢци, хуляще вси законы, свой же хваляще». Определившиеся с выбором бояре заявили Владимиру, что если бы был плохой «законъ гречьский», то его бы не приняла баба твоя Ольга, которая «бѢ мудрѢйши всѢх человѢкъ».[19] В связи с сказанным становится понятным, почему Владимир так интересовался тем, как та или иная вера предписывает жить человеку на этом свете и какая из них больше соответствует славянскому образу жизни. Услышав от болгарских проповедников, что по их вере нельзя есть мясо и пить вино, он, будто бы, воскликнул: «Руси есть веселье питье, не можемъ бес того бытии».[20] Решительное неприятие вызвали у Владимира и иудейские обряды. Особенно насторожило его заявление еврейских послов о том, что Бог разгневался на их отцов и расточил по разным странам. Отвечая им, он резонно заметил, что если бы Бог любил «васъ и закон вашь, то не были бы вы расточены по чюжимъ землямъ».[21] Из ответа папским послам неясно, чем не подошла Владимиру римокатолическая вера. В нем он только сослался на то, что еще раньше ее не приняли «отци наши».

На боярском совете неожиданно оказалось, что для Владимира важным было не только выбор страны просветителя, но и места принятия крещения. Спросив бояр: «ГдѢ крещенье приимемъ?» и получив ответ: ‘ГдѢ ти любо», он пошел на греческий город Корсунь и овладел им. Здесь он и принял крещение от корсунского епископа и константинопольских священников. После этого обвенчался с сестрой византийских императоров Анной, что определенно было одним из условий Владимирового крещения. Оба события обусловили вхождение Руси в византийское содружество православных народов.

Удивительно, что при столь разном представлении о побудительных мотивах крещения самого Владимира, оба древнерусских автора — Иларион и Нестор, фактически, одинаково оценили сам акт христианизации Руси, выразившийся в коллективном крещении киевлян. Они специально подчеркнули, что оно стало возможным исключительно благодаря жесткой воле Владимира. И если для Нестора, рассказавшего о сомнениях и раздумьях самого Владимира, это естественно, то для Илариона, полагавшего, что все исходит от Бога, который один творит чудеса и пестует человеческое естество, уклоняясь от языческого многобожия, такое признание несколько неожиданно.

Нестор: «Посемь же Володимеръ посла по всему граду, глаголя: «Аще не обрящеться кто заутра на рѢцѢ, богат ли, ли убогъ, или нищь, ли работникъ, противень мнѢ да будеть».[22]

Иларион: «Сему же бывышу, не доселѢ стави благоверна подвига, ни о том токмо яви сущую въ немь къ Богу любовь. Нъ подвижеся паче, заповѢдавъ по всей земли крьститися въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, ясно и велегласно въ всѢхъ градѢх …, и всѢм быти христианомъ малыим и великыимъ, рабомъ и свободным, уныим и старыим, бояром и простыим, богатыимъ и убогыимъ. И не бе ни единого же противящася благочестному его повелѢнию, да аще кто и не любовию, нъ страхом повелѢвшааго крещаахуся, понеже бѢ благовѢрие его со властью съпряжено».[23]

По существу, содержательно оба высказывания тождественны и, не знай мы их авторов, могли бы подумать, что принадлежат одному человеку. Общий их смысл в том, что своим крещением Русь целиком обязана государственной воле Владимира Святославича. В обоих произведениях он удостоен высокого сравнения с императором Византии Константином. Нестор: «Се есть новый Константинъ великого Рима, иже крестивъся сам и люди своя, тако и си створи подобно ему».[24]

Иларион: «Подобниче великааго Коньстантина, равноумие, равнохристолюбче, равночестителю служителем его!».[25]

Интересно, что в конце восторженного панегирика Владимиру митрополит Иларион вновь возвращается к теме закона. Теперь уже применительно только к Руси. В отличие от Нестора, полагавшего, что Владимир изначально выбирал закон и веру, Иларион утверждает, что эту задачу князь решал последовательно. Приведя параллель с Константином, он утверждает, что как тот «со святыми отци Никейскааго Събора закон человѢкомъ полагааше», так и Владимир «с новыми нашими отци епископы сънимаяся чясто, съ многымъ съмирѢниемь съвѢщаваашеся, како в человѢцѢхъ сихъ ново познавшихъ Господа законъ уставити».[26]

Кажется, Иларион здесь противоречит самому себе. Ведь в зачине «Слова» он подчеркивал различие закона и благодати. Но это противоречие кажущееся. Там шла речь о законе для израилевых племен, здесь — о новом законе для всех людей, основанном на благодати и истине, дарованными Иисусом Христом. Здесь Иларион вновь выходит на широкие исторические обобщения. Владимира, принесшего с бабой своей Ольгой крест из Нового Иерусалима, Константина града, и по всей своей земле «утвердиста. вѢру», он уподобляет императору Константину и его матери Елене, которые принесли крест из Иерусалима и затем прославили новую веру по всему миру.

Из сказанного выше следует, что выбор Владимира далеко превзошел узкие вероисповедальные рамки. Он стал, по существу, выбором образа жизни, предопределившим духовное и культурное развитие восточных славян на тысячелетия вперед.

[1] Митрополит Иларион. Слово о законе и благодати. Киев, 2015. — С. 19. Здесь Иларион говорит только о том законе, который Бог дал вождю и пророку израильских племен Моисею.

[2] Повесть временных лет. Ч.1. М.-Л., 1950. — С. 74.

[3] Там же.

[4] Там же. — С. 75.

[5] Там же. — С. 75.

[6] Там же. — С. 74.

[7] Там же. — С. 75.

[8] Там же. — С. 25.

[9] Там же. — С. 29.

[10] Голубинский Е.Е. История русской церкви. М., Т. 1. — С. 68.

[11] ПВЛ. Ч. 1. – С.46.

[12] Там же.

[13] Митрополит Иларион. «Слово» …, -С. 33

[14] Там же. -С. 83.

[15] Там же. – С. 89.

[16] Митрополит Иларион. «Слово» …, -С. 14.

17ПВЛ. Ч. 1.-С. 81.

[18] Там же. – С. 89.

[19] Там же. – С.83.

[20] Там же. – С.60.

[21] Там же.

[22] Там же. – С.80.

[23] Митрополит Иларион «Слово …». – С. 34.

[24] ПВЛ. Ч.1.-С.89.

[25] Митрополит Иларион «Слово …». – С.39.

[26] Там же.

Послания и поздравления иерархов братских Поместных Православных Церквей, произнесенные на торжествах в честь 1000-летия преставления св. князя Владимира в Киево-Печерской Лавре.

КИЕВ. Блаженнейший Митрополит Онуфрий совершил молебен на Владимирской горке