Валерий Лепахин. Воинство в древнерусской литературе и иконописи

01.05.2005 archive, Вестник №44, Тема номера

ВОИНСТВО В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ИКОНОПИСИ

Валерий Лепахин

Настоящая статья ставит своей целью выявление некоторых характерных тенденций в изображении воинства в древнерусской литературе XI-XVII веков, — тенденций, связанных с христианским пониманием ратного дела. В поле нашего внимания вошли не только воинские повести, но и произведения других жанров с эпизодически появляющейся военной тематикой (всего около шестидесяти произведений).
Названную тему начнем с былин, которые в ракурсе нашего вопроса можно разделить на два цикла: дохристианский — былины о Святогоре, о Миките Селяниновиче, о Вольге и христианский — былины об Илье Муромце, Добрыне Никитиче и других. Конечно, былины о Святогоре в более позднее время были христианизированы, поэтому такое деление носит условный характер. Само имя богатыря (Святогор) отсылает нас к христианству и святости. Святогор ездит по Святым горам, потому что на Святой Руси матушка сыра земля его «не подымет». И мотив положения во гроб Святогора можно рассматривать в христианском аспекте — как пострижение в монашество, как добровольный уход из мира сего, а три обруча, сковавшие его гроб, как троекратное отречение от мира. Согласно преподобническим житиям, некоторые монахи держали в своих кельях гробы, иногда и спали в них ради постоянной памяти о смерти, которая является одной из необходимых не только монашеских, но и вообще христианских добродетелей.
Связующим звеном между двумя циклами выступает былина о Святогоре и Илье Муромце: в ней ясно выражена идея преемственности дохристианских и христианских богатырей (Илья Муромец становится продолжателем дела Святогора). В одном из вариантов былины о Святогоре и Илье Святогор братается с Ильей, обменявшись золотыми нательными крестами; так они становятся крестовыми братьями. Перед смертью же Святогор вдунул в Илью свой дух богатырский и «силушку» и послал на Русь: «А сам ты поезжай да на Святую Русь».
В былинах об Илье Муромце появляются новые важные мотивы, которых нет в произведениях более ранних. Например, Илья получает свою силушку от калик перехожих, странников, а, согласно словарю Владимира Даля, калика — это богатырь во смирении, в убожестве, нищенствующий богатырь. В цикле былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче уже заметно выражена христианская идея самоотречения и полного нестяжания, они служат не ради награды или денег, у них часто трудные отношения с князем. Согласно преданию, перед кончиной Илья постригся в монахи; позже его причислили к лику святых, а мощи прп. Илии Муромца пребывают нетленными в Киево-Печерской лавре, в Ближних (Антониевых) пещерах. Имя его есть в церковном календаре, а празднование совершается Церковью дважды в год — 28 сентября и 19 декабря.
Если Святогор или другие богатыри дохристианского цикла былин охраняют родную землю, демонстрируют свою силу, удаль, свое превосходство над противником (кем бы он ни был), то, начиная с Ильи Муромца и его соратников, богатыри в былинах ходят в церковь, молятся перед иконами, умеют особым образом возложить на себя крестное знамение, венчаются в церкви, совершают паломничества по святым местам вплоть до Иерусалима и Царьграда, испрашивают благословение у отца с матерью, благословляют пищу перед едой. Здесь и далее приводятся примеры по книге «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Давыдовым», М., 1977.
Богатыри надеются на свою силу, воинскую доблесть и удаль, но перед боем они уже призывают на помощь Бога и святых, и их молитвы «доходны» к Богу. Так, приведем пример из былины об Алеше Поповиче: «Тут Алеша всю ночь не спал, // Молился Богу со слезами: // «Создай, Боже, тучу грозную, // А и тучи-то с градом дождя!»//Алешины молитвы доходны ко Христу. // Дает Господь Бог тучу с градом дождя, //Замочила Тугарина крылья бумажныя, // Падает Тугарин, как собака, на сыру землю…»
Богатырям покровительствуют святые и являются им наяву или во сне. «Гостю» Садко неоднократно является свт. Николай Чудотворец. И ездят богатыри не просто по Руси, а по Святой Руси, и сражаются они уже не просто за родную землю, а «за святорусскую землю».
Значительное место в древнерусской литературе (летописях, житиях, воинских повестях) занимает описание ратного служения князей. В сведениях об этом служении уже гораздо меньше легендарного, они более конкретны, точны, исторически верны, хотя нельзя не учитывать, что былины в прозаическом, переработанном виде стали источником некоторых летописных рассказов и сообщений. Образ князя Святослава (964-972) довольно близок к образам былинных богатырей. В повествовании о Святославе говорится о храбрости, доблести, военном искусстве, самопожертвовании князя. Он много воевал, он специально отбирал для дружины храбрых воинов, он легко снимался с места и отправлялся в поход, он не возил за собой кухню, брал с собой лишь запас вяленого мяса, не имел шатров. Спал он вместе с дружинниками на потнике с седлом под головой. Особенно подчеркивает летописец воинское и полководческое благородство Святослава: он предупреждал противника о начале похода (знаменитое «иду на вы»), в то время как неожиданность нападения считалась и считается поныне одной из самых важных военных хитростей. Князь любил оружие и презирал богатство, но дань брал большую, чтобы дружина не испытывала недостатка в оружии и в прочем снаряжении. Полная самоотдача Святослава ратному делу имела и обратную сторону, вынудившую киевлян написать ему: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ (покинув), малы бо (чуть было) насъ не взяша печенези, и матерь твою и дети твои». Этот упрек князю, напоминание о том, что главная его задача защищать земли, на которых он княжит, а не отвоевывать новые, хотя, конечно, следует иметь в виду, что Святослав был мало привязан к Киеву, о чем свидетельствует его желание перенести столицу на юг. Сравниться со Святославом как в количестве походов, так и в любви к ратному делу может, пожалуй, только Владимир Мономах.
Святослав был язычником, и на предложение матери — святой равноапостольной Ольги — креститься ответил отказом, ибо боялся, что дружинники будут над ним насмехаться. Но вот в древнерусской литературе появляется образ князя-христианина — это святые Борис и Глеб. И совершенно по-новому начинает звучать воинская тема. Напомним коротко основные события по «Повести временных лет»: в 1015 году умирает князь Владимир; Борис возвращается из похода, не найдя печенегов; у него сильная дружина; киевляне не любят Святополка, дружина хочет сделать Бориса великим князем киевским. Однако Борис по нескольким причинам не хочет начинать борьбу («Воинские повести Древней Руси», Л., 1985). Первые три причины, можно сказать, носят мирской характер. Во-первых, Борис не хочет идти против старшего брата: «Не буди ми взяти рукы (поднять руку — Авт.) на брата своего, еще же и на стареиша мене». Во-вторых, Борис не хочет полагать начало междоусобной войне. В-третьих, он не хочет гибели людей (и своей дружины, и воинов Святополка), думая, пусть лучше он сам погибнет. Другие причины, не менее важные, носят христианский характер. Борис воспринимает собственный поступок как мученичество: «Аще пролiеть кровь мою (Святополк), то мученикъ Богу моему». Он совершает этот подвиг в подражание Христу: «Господи Исусе Христе, … изволивъ волею взити на крестъ и прiемъ страсть (страдание), … сподоби и мя прияти страсть». Князь молится за Святополка — за братоубийцу, как Христос молился о распинавших его на кресте. Первые слова Христа на кресте были: «Отче, отпусти имъ: не ведятъ бо что творятъ» (Лк. 23, 34). Борис перед смертью молился так: «Но Ты, Господи, вижь и суди межю мною и межю братомъ моимъ и не постави имъ греха сего». Он первым показывает приверженность идее непротивления, произнося в молитве: «Веси бо, Господи мои, веси, «ко не противлюся ни въпрекы глаголю». Св. Борис умирает не за Христа, но в смерти своей добровольно и сознательно во всем подражает Христу, и так добровольно принятое невинное страдание, согласно сказанию, становится мученичеством. У автора сказания и у самого Бориса в этом нет никаких сомнений. Но поскольку такие сомнения были у тогдашней иерархии Киевской Руси, византийской по происхождению, то свв. Бориса и Глеба прославили как страстотерпцев. Канонизация святых братьев положила начало новому чину святых — страстотерпцы: они убиты не за Христа, но в смерти своей следуют Христу и понимают ее как следование Христу. Борис и Глеб не подняли меч ни для борьбы за власть, ни для защиты своей жизни, однако очень скоро, практически сразу после гибели, они становятся покровителями русского воинства и предводителями небесного воинства наряду с архангелом и архистратигом Михаилом, святыми великомучениками Георгием Победоносцем и Димитрием Солунским. И в этом факте просвечивает одна яркая особенность отношения к воину в Древней Руси. Самое ценное в подвиге любого воина не победа над врагом и не победа любой ценой, а жертвенность, самопожертвование, готовность отдать свою жизнь «за други своя» (Ин. 15, 13). Ярослав четыре года боролся со Святополком Окаянным и победил его, отомстил за смерть братьев, получил от современников прозвание Мудрый, но не был причислен к лику святых, не стал святым (канонизирован он будет Синодом Украинской Православной Церкви лишь в 2004 г.).
Военная тема в «Повести временных лет» интересна многими своими аспектами. Мы остановимся на трех: отношение к вражескому нашествию, к поражениям, к противнику; отношение к своей победе; заключение мира и крестоцелование. Летописец ищет взаимосвязь между событиями военной истории, поражениями и победами, но это не прагматическая, не временная причинно-следственная связь. Он находит объяснение смысла событий в другом измерении — не во времени, а в вечности. Видимое и невидимое для летописца неразрывно связаны. Человек (или народ) грешит, но грех его — это не просто нарушение человеческой морали, а нарушение божественной заповеди. Грех имеет метаморальный характер, любой грех умножает силу космического зла. Итак, человек грешит по попущению Божию, и ему посылается возмездие, наказание. К житейской, земной стороне события относится лишь следующее: когда, в чьем лице, насколько суровое, на какой срок и кому посылается наказание. Примеры такого объяснения событий в «Повести временных лет» довольно многочисленны, можно даже сказать, что это единственный вид объяснений. Например, в записи под 1068 годом о нашествии половцев читаем: «Грехъ же ради нашихъ пусти Богъ на ны поганыя, и побегоша руськыи князи, и победиша половьци. Наводить бо Богъ, по гневу Своему иноплеменьникы на землю, и тако, скрушенымъ имъ, въспомянутся къ Богу; оусобная же рать бываеть от соблажненья дьяволя. Богъ бо не хощеть зла человекомъ, но блага; а дьяволъ радуется злому убiиству и крови пролитью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы. Земли же согрешивши которей любо, казнитъ Богъ смертью, ли гладомъ, ли наведеньемъ поганыхъ, ли ведромъ, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будемъ…».
Промыслительное значение события для летописца выявлено поражением, и, объясняя нашествие и победу, скажем, половцев собственными грехами пострадавших русичей, он выступает лишь как свидетель явления воли Божией. Поэтому и выход из тяжелого положения летописец видит не в призыве князей к объединению, а в призыве к покаянию как основе объединения. Грех совершен перед Богом, и наказание — от Бога. Значит, надо начинать не с борьбы против врага и не с объединения для этой борьбы, а с покаяния перед Богом и испрашивания прощения, с возвращения к Богу, с исполнения Его заповедей. Отсюда проистекает и довольно нейтральное и даже мягкое отношение к половцам, а позднее к монголам и татарам не как к заклятым врагам (хотя они, конечно, «поганые», т.е. язычники), а как к «бичу Божию». Внешняя причина бед — нападение половцев (татар); внутренняя — наши собственные грехи. Попытка устранения внешней причины — ложный путь, путь умножения зла и греха. Стремясь в данный момент силой освободиться от врага, человек показывает, что он не принимает наказания Божия, противится ему, идет против воли Божией, не желает пострадать за свои же грехи. Логика летописца такова: устрани внутреннюю причину и внешняя устранится Божиим произволением.
Неверно воспринимать наказание Божие, говорит летописец, как свидетельство ненависти Бога к согрешившему человеку. Опираясь на Священное Писание (см. Откр. 3, 19; Евр. 12, 6; Прит. 3, 12), летописец утверждает, что Бог наказывает того, кого любит. Наказывает, чтобы вернуть заблудшего на путь истинный. Страшно поэтому не наказание, ведь оно есть свидетельство внимания, попечения, заботы, промысла и более того — любви Божией, а страшна богооставленность.
Вторая особенность состоит в том, что, как и в былинах, русские князья, начиная с Владимира Великого, молятся перед походом, выбирают день, в который выступают в поход или на который наметили сражение, а после победного сражения воздвигают «обетный» храм. Так, Владимир по обету воздвиг храм в честь Переображения Господня, поскольку после битвы спасся от превосходящих сил печенегов именно в этот день; так позже Мстислав, схватившись с касожским князем Редедею, дал обет Богородице в случае победы воздвигнуть храм в Ее имя и построил церковь в Тмутаракани. Или вот как говорится в записи под 1107 годом об обычаях князя Святополка Изяславича: «…И възвратишася (русскiи вои) всвояси съ победою великою. Святополкъ же приде въ Печерьскый манастырь на заутреню на Успенье Святыя Богородица… Такъ бо обычай имеяше Святополкъ: коли идяше на войну, или инамо, оли поклонивъся у гроба Феодосiева и молитву вземъ у игумена, то сущаго, то же идяше на путь свой».
Третья тема — заключение мира между князьями и крестоцелование. Повесть очень эмоционально осуждает нарушение крестного целования. Приведем один пример из записи под 1068 годом: «Всеславъ же седе Кыеве. Се же Богъ яви силу крестную: понеже Изяславъ целовавъ крестъ и я и (и схватил его); темже наведе Богъ поганыя, сего же яве избави крестъ честный. Въ день бо Въздвиженья Всеславъ, вздохнувъ рече: «О кресте честный! // Понеже къ тобе веровахъ, //избави мя от рва сего». // Богъ же показа силу крестнуюна показанье земле Русьстей, // да не преступаютъ честнаго креста, // целовавше его; // аще ли преступить кто, // то и зде прiиметь казнь // и на придущемь веце // казнь вечную. // Понеже велика есть // сила крестная: // крестомъ бо побежени бывають // силы бесовьскыя, // крестъ бо княземъ // въ бранехъ пособить, // въ бранехъ крестомъ согражаеми // вернiи людье побежають // супостаты противныя, // крестъ бо вскоре избавляеть от напастiй // призывающимъ его съ верою. // Ничтоже ся боять беси, // токмо креста. // Аще бо бывають от бесъ мечтанья, // знаменавше лице крестомъ, // прогоними бывають».
Поводом для написания этого отрывка послужил конкретный факт избавления Всеслава из рук нарушившего крестоцелование Изяслава в день двунадесятого православного праздника — Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня. Нельзя не заметить поэтических достоинств этого отрывка и его особую ритмику. Это настоящий гимн кресту: Бог являет силу креста, и через крест Бог являет Свою силу, крест — оружие против нечистой силы, крест ведет князей к победе в сражениях, он же охраняет ратников на поле битвы, верующие крестом побеждают любых противников, крест избавляет от всяких напастей, если с верою призывать его на помощь в молитве. Но все это, как подчеркивает летописец, действительно лишь в том случае, если человек верит в божественную силу креста и не нарушает крестоцелования. В противном случае преступившего крестное целование ждет наказание от Бога и в этой, и в будущей жизни.
Из жизнеописания князя Ярослава Мудрого рассмотрим только один эпизод из времен его княжения в Новгороде. Варяги, дружинники Ярослава, «насилье творяху новгородцемъ и женамъ ихъ», новгородцы же восстали и перебили их. Ярослав обманом пригласил новгородцев в село Ракомо и там коварно уничтожил их. Тут Ярослав узнал, что отец умер, что Святополк — в Киеве, что он убил их брата Бориса. Ярослав собрал остатки новгородцев. Они ему сказали: «Аще, княже, братья наша исечена суть, можемъ по тобе бороти». К Ярославу пришли тысяча варягов и сорок тысяч «прочих воинов», а дальнейшее известно. Возможно, это одно из первых зафиксированных в древнерусской литературе столкновений между профессиональной «армией» и обществом. Вероятно, в то время были и другие случаи таких конфликтов, поскольку дружины — не только князя Ярослава — часто состояли из варягов. Характерно также, что «армия» представлена в данном случае наемниками-иностранцами.
Владимир Мономах (1053-1125) был воинственным князем. В своем «Поучении» (1117 г.) он сообщает, что совершил 83 больших похода против половцев, ляхов, против других князей, число же малых походов – не помнит. Он победил и посек около двухсот лучших половецких мужей, а примерно сто половецких князей взял в плен и отпустил. Но в заслугу себе князь ставит и перемирия, которые он заключал с врагами. Замечательно, что свои походы, свои ратные подвиги князь Владимир несколько раз в «Поучении» называет трудом или трудами. Для него поход есть такой же необходимый труд, как и любое мирное занятие: выращивание хлеба или строительство жилья. Мало того, князь считает этот смертельно опасный труд своим главным делом и ставит себе в заслугу, что он «хрестьяныхъ людiй деля (для — Авт.), колико бо сблюдъ по милости своей и по отчи молитве от всехъ бедъ».
И другое, что бросается в глаза в «Поучении»: князь начинает и заканчивает его изложением христианской мудрости и завещает детям исполнять христианские заповеди. Владимир Мономах особо подчеркивает, не упоминая о других князьях-клятвопреступниках, что он не нарушал крестного целования. И когда Мономах подробно рассказывает о своих «трудах», он не забывает подчеркнуть, что, например, он уступил своему родичу князю Олегу Чернигов, потому что «съжаливси хрестьяныхъ душь и селъ горящихъ и манастырь». Владимир молится перед походом и во время похода, упоминает о церковном празднике, случившемся в день битвы или в день выступления в поход, он призывает святых на помощь в ратном деле, а после победы не забывает воздать хвалу и славу Господу, как, например, после сражения на Белой Веже: «И Богъ ны поможе и Святая Богородица». Своим покровителем князь Владимир считал св. Бориса: «Богъ и святый Борисъ не да имъ (половцам — Авт.) мене вь користь». И в конце «Поучения» князь на основе собственного опыта заверяет читателя, что в любом случае «Божiе блюденье леплее есть человечьскаго». Владимир Мономах был не просто хорошим христианином, молитвенником, защитником вдов и сирот, согласно заповеди Христовой, но и глубоко церковным человеком, хорошо знавшим церковные службы: «…Церковнаго наряда и службы самъ есмъ призиралъ».
Эпоха междоусобиц, наступившая после княжения Владимира Мономаха, вносит в понимание воина и воинского подвига новые особенности и приметы. В памяти и литературе жива трагедия сыновей великого князя Владимира. Зачинатели междоусобных раздоров сравниваются прежде всего с братоубийцей Святополком Окаянным — они делают дело окаянное. В древнерусской литературе прослеживается четкое противопоставление князей на религиозном уровне: мирным князьям помогает Бог, окаянных подстрекает сатана. Жертвы княжеских междоусобиц становятся воинами Царя Небесного, они воспринимают от Бога мученические венцы, они предают души свои как агнцы непорочные. Сами убийцы приготовляют им Царство Небесное, а себе готовят вечную муку. В таком понимании роли и посмертной участи князей слышны мотивы из «Сказания о Борисе и Глебе», а также напоминание о словах Христа: «И не убойтеся от убивающихъ тело, души же не могущихъ убити» (Мф. 10, 28).
Поражение новгород-северского князя в столкновении с половцами («Слово о полку Игореве») обычно объясняется неудачным стечением нескольких обстоятельств, в частности междоусобицей. Но прислушаемся к самому князю и проследим еще раз, по каким причинам он начинает поход: а) желает посмотреть синий Дон; б) хочет «копие приломити» на поле половецком; в) «испити шеломомь Дону»; г) его воины ищут себе чести, а князю славы. Здесь мы видим лишь удаль и готовность сложить голову в битве. С таким же настроением выступает в поход и буй-тур Всеволод. В словах киевского князя Святослава (а он цитирует Игоря или Всеволода) раскрывается и еще одна причина: князья хотели «похитить» победу киевского князя над половцами, одержанную в предыдущем году и в том же году ранней весной, а славу своей будущей победы «разделить между собой». Итак, у Игоря нет высокой цели, ради которой он совершает поход и которая всегда бывает, например, у былинных богатырей или князя Владимира Мономаха. Поэтому одну из последних строк «Слова» можно понять как упрек Игорю. «Здрави князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя пълки!» — говорит автор; здравица возглашается здесь не вообще князьям, которые совершают военные походы, а тем, которые идут на битву за христианство, за христиан против язычников. Можно думать, что она не относится к Игорю, поскольку он сражался не за христианство, а кроме того, не поборол «поганых». Итак, одна из причин поражения Игоря (и его трагедии) состоит в том, что он сражался не за веру, не за храмы, не за христиан, не за землю русскую, а ради славы и удали.
Надо сказать, что в Ипатьевской и в Лаврентьевской летописях образ князя Игоря более привлекателен. В них ничего не говорится о похвальбе князя Игоря. После первой — временной — победы над половцами, одержанной до подхода основных сил противника, Игорь предлагает выступить в обратный путь, чтобы выиграть ночь. Когда другие князья не согласились с ним, он остался с ними. Утром же, увидев бесчисленные половецкие полки, отказался ради спасения жизни ускакать с дружиной на конях и бросить пеших воинов, а в плен он попал, пытаясь вернуть бежавших с поля боя ковуев. В плену Игорь вспоминает междоусобные войны и во всем обвиняет себя, принимая это поражение как наказание Божие: «Помянухъ азъ грехы своя предъ Господомъ Богомъ моимъ, «ко много убiйство, кровопролитье створихъ въ земле крестьянстей, якоже бо азъ не пощадехъ хрестьянъ… Се возда ми Господь по безаконiю моему и по злобе моей, на мя и снидоша днесь греси мои на главу мою» («Библиотека литературы Древней Руси», С-Пб., т. 4, 1997). Далее в летописи появляется мотив мученичества. Игорь продолжает: «Се ныне вижю другая мученiя веньца приемлюще, почто азъ единъ повиньный не прияхъ страсти (страдания) за вся си?» Игорь считает своих погибших воинов мучениками, а себя недостойным мученического венца. Понимание гибели в бою как мученичества проходит далее в древнерусской литературе устойчивым, даже настойчивым, мотивом. Отметим также, что, будучи в плену, Игорь вызвал из Руси священника, который совершал богослужения для него и его слуг. Перед побегом он молился перед иконой и крестом и взял их с собой в дорогу.
Особый интерес по причине своей взаимосвязи с иконописью представляет «Слово о знаменiи Святыя Богородица въ лето 6677». В «Слове» рассказывается об осаде войском св. Андрея Боголюбского Новгорода в 1170 году. Во время осады города на стены города была вынесена чудотворная икона Божией Матери «Знамение». Когда же в нее полетели стрелы, икона повернулась в сторону города, и из очей Богородицы потекли слезы. После этого суздальцы ослепли и начали биться между собой, новгородцы же вышли из-за крепостных стен и легко победили осаждавших. На иконе «Чудо от иконы Знамение» (посл. четв. XV в., ГТГ) в нижней части иконы впереди новгородского войска, выступающего из ворот, изображены св. вмч. Георгий и свв. Борис и Глеб. Их легко узнать по нимбам и традиционной иконографии. На другой более ранней иконе с таким сюжетом (60-е годы XV в., Новгородский музей) впереди войска осажденных написаны св. вмч. Георгий, свв. Борис и Глеб, а также св. Александр Невский; в небе же навстречу головному отряду суздальцев летит Ангел с поднятым мечом; в нем можно видеть архангела Михаила. Итак, покровители русского воинства из литературы переходят на иконы.
Взаимосвязь ратного дела с помощью Божией или, точнее, тщета и бесплодность военного искусства без помощи Божией ясно показана в житии св. блгв. кн. Александра Невского. Перед началом выступления в поход против шведов он идет в церковь Св. Софии для молитвы и благословения («Житие Александра Невского» — ПЛДР., т. 3, М., 1981). Как и Владимир Мономах, св. Александр «имеяше веру велику къ святыма мученикома Борису и Глебу». И это замечание автора жития предваряет описание видения, которого удостоился Пелугий, во святом крещении Филипп. Старейшина увидел Бориса и Глеба в красных плащах, как мучеников (так, как они изображаются и на иконах), спешащих помочь в ратном деле своему «сроднику» Александру.
Кроме того, св. князю помогали и ангелы. После победы на другом берегу Ижоры, где не было новгородской дружины, обнаружили много побитого шведского войска. И тогда вспомнил автор жития, что так уже было во времена царя Езекии: ассирийский царь Сеннахирим окружил Иерусалим, но внезапно явился Ангел Господень и побил 185 тысяч из войска ассирийского (см. Ис. 36-38). То же случилось и в битве на Неве. Господь помог правым и наказал напавших. Здесь можно также отметить, что косвенно Новгород сравнивается с Иерусалимом. Также и на Чудском озере, как рассказывал автору жития очевидец, виден был «полкъ Божiй на воздусе», пришедший на помощь Александру. Автор «Жития» много говорит о доблести, силе, военном искусстве св. Александра, но не забывает подчеркнуть, что все это дар Божий, а его победы — следствие помощи и покровительства Господня.
В рамках нашей темы житие св. Александра Невского интересно еще по одной причине. При описании битвы на Неве впервые в древнерусской литературе называются по именам «шесть мужей храбрых», особо отличившихся в битве, говорится об их должностях при князе и происхождении, об их подвиге во время сражения. Так некоторые из простых безвестных героев русской истории обретают свое имя, свое лицо, свой образ.
Как и Владимир Мономах, князь Александр предпочитал войне перемирие; и в мирное время он воздвигал храмы, отстраивал заново сожженные города, собирал разбежавшийся или разогнанный люд. Он был искусен в военном деле, но никогда не делал его своей профессией, как, например, ранее Святослав. Наконец, отметим, что Александр перед смертью принял монашеский постриг с именем Алексий, поэтому существует два основных иконографических образа благоверного князя: в княжеском одеянии и в схимническом.
В некотором смысле преемником св. Александра Невского становится св. Довмонт-Тимофей (1266-1299), хотя его деятельность и военные подвиги носят другой, более местный характер. В «Сказании о благоверном князе Довмонте и о храбрости его» подчеркивается его преемственность по отношению к св. Александру Невскому и родство с ним: он был женат на дочери Димитрия (сына Александра). По происхождению Довмонт был литовцем. Из Литвы он бежал в Псков. Крестился он в храме Пресвятой Троицы — соборном храме Пскова. Все его победы объясняются помощью Пресвятой Троицы и желанием Довмонта «постоять за дом Святой Троицы». На трех с половиной страницах «Сказания» храм Пресвятой Троицы упоминается 14 раз. Если Довмонт объединяется с новгородцами, то побеждает с помощью Святой Троицы и Святой Софии, поскольку именно ей посвящен соборный храм Новгорода. Часто упоминаются имена святых, на день памяти которых выдалось сражение (что мы уже видели в «Поучении Владимира Мономаха»): св. вмч. Георгий упоминается три раза, св. муч. Леонтий — также трижды, называются св. мч. Феодор Стратилат, св. мц. Иулиания. Победа объясняется не только помощью Пресвятой Троицы, но покровительством того святого, церковная служба которому совершалась в тот день. Так же, как и Новгород, Псков в «Сказании» косвенно сравнивается с Иерусалимом.
Монголо-татарское нашествие, естественно, вносит несколько новых моментов в понимание происхождения войн, в понимание необходимости и сущности защиты Отечества, в понимание воинского подвига. А.С. Орлов писал: «В истории развития воинских повестей большую роль играло монголо-татарское нашествие; оно было причиной усиления религиозной стихии, зачатки образов которой были даны сказаниями, посвященными борьбе со старыми безбожными врагами Руси — половцами». Вот некоторые особенности изображения нашествия в Лаврентьевской и Тверской летописях. Нашествие врагов понимается антиномично: это кара Божия за гордость, высокомерие русских князей и грехи народа, но вместе с тем это свидетельство любви Божией. Летописец напоминает, что «Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр. 12, 6; ср. Прит. 3, 12; Отк. 3, 19). Наказание выразилось через нашествие татар, но случилось это по нашей вине. Любовь же Божия проявилась в том, что Он, посылая страдания, призывает к покаянию, дает возможность очиститься от грехов, омыться кровью и вернуться к Богу, войти в Царствие Небесное.
В описании нашествия летописец всегда отмечает, что напавшие много церквей и монастырей разрушили, что князья выступают против татар «за веру христианскую». Как ранее Киев, Новгород и Псков, так теперь Владимир Залесский сравнивается с Иерусалимом. Очень заметно и сильно звучит мотив очищения грехов собственной кровью. Св. Георгий Владимирский совершил трагическую ошибку, но, что очень важно, он омылся от грехов своей кровью в сражении с врагами на реке Сити. Василько Ростовский, попав в плен, отказывается принять веру и обычаи татар и также смывает кровью свои грехи: «Сего бо блаженаго князя Василка спричте Богъ смерти подобно Андрееве (Боголюбского — Авт.); кровью мученичьскою омывъся прегрешенiй своихъ съ братомъ и отцомъ Георгiемъ съ великимъ княземъ». Приезжающий на поклон к Батыю в 1246 году небезупречный по человеческим меркам князь Михаил Черниговский (ранее, в начале нашествия Батыя на Киевскую Русь, он бежал в Венгрию) вместе со своим боярином Феодором не исполняет языческий обряд и, смыв свои грехи кровью, становится святым. Летописец помнит сам, напоминает читателю и потомкам слова апостола Павла: «И отнюдъ кровiю вся очищаются по закону, и безъ кровопролитiя не бываетъ оставленiе» (Евр. 9, 22).
Другой сходный мотив — пострижение в монахи. Перед решающим сражением с татарами многие защитники Владимира постригаются в монахи: князья и княгини, благочестивые мужи и жены. Принятие монашества, по православным представлениям, есть второе крещение, а крещение является омытием и прощением грехов. Таким образом, пострижение по своему содержанию и цели соответствует омытию грехов кровью (в житиях святых мучеников многократно говорится, что они крестились собственной кровью).
«Повесть о разорении Рязани Батыем» продолжает летописные темы и совпадает с ними в понимании сути происходящего. Русские полки бьются мужественно, «да противу гневу Божiю хто постоитъ». Мысль, заложенная в повести, проста: русское воинство не уступает татарам ни в воинском искусстве, ни в храбрости, ни даже иногда в числе, но проигрывает одно столкновение за другим, потому что гнев Божий нашел на Русь. «И сiа вся наиде грехъ ради нашихъ», — подчеркивает автор. Особо отмечается в «Повести» и другое — разорение храмов Божиих и пролитие крови в алтарях святых церквей. Автор утверждает, что татары хотят «Рускую землю попленити, и веру християнскую искоренити, и церкви Божiи и до основанiа разорити». Итак, под угрозой земля, вера, храмы.
Очень сильно звучат названные мотивы в Словах свт. Серапиона Владимирского. Постоянная мысль святителя: мы пострадали за свои грехи; не надо винить в этом ни татар, ни Бога; Бог наказывает того, кого любит, а татары лишь бич Божий; надо покаяться в грехах и начать по-христиански жить; если Бог не простит и не поможет, то никто не поможет; сопротивляться сейчас жестокому народу, под игом которого находимся, значит, идти против Бога, против гнева Его и ниспосланного Им наказания. Покаемся, призывает святитель, и Бог освободит нас от ига.
В «Слове о Меркурии Смоленском», с одной стороны, воскрешается русский былинный герой, а с другой — христианский мученик из жития свт. Василия Великого, когда по его молитвам св. мч. Меркурий побил войско Юлиана-отступника, хотевшего захватить Кесарию. Содержание «Слова» (по одной из редакций) вкратце таково. Когда к Смоленску подступили татары, пономарю Печерской церкви города является Богородица и повелевает позвать Меркурия. Меркурий, войдя в храм, видит Богородицу с Младенцем на золотом престоле. Она посылает его против Батыя. Богородица повелевает ему защитить город, а после победы отдать оружие прекрасному воину, который должен отсечь голову Меркурию. Смоленский богатырь в одиночку побеждает татар, прекрасный воин отсекает ему голову; Меркурий берет голову в руку, а в другую — повод коня и входит в город. Какая-то девушка, видя это, ругает его; тогда он ложится на землю, а конь исчезает. Три дня не могут отнести тело Меркурия в церковь. Но затем смоленский архиепископ видит, как из храма выходят Богородица, архангелы Михаил и Гавриил, переносят тело Меркурия в храм и кладут в гробницу. В этом сказании обращают на себя внимание следующие необычные мотивы и детали: Меркурий Смоленский побеждает только силой и помощью Божией (о его храбрости, военном умении ничего не говорится); Меркурий часто молится Кресту Господню, и здесь можно увидеть мотив совмещения и отождествления креста и меча как оружия и орудия победы не просто над врагом, а над врагом христианства; Меркурий погибает не от руки врагов, а от посланного Богородицей прекрасного воина (либо св. Меркурия Кесарийского, либо св. архангела Михаила); он герой и освободитель города, он спаситель святых церквей и веры христианской, но на нем лежит кровь убитых людей, хотя они «басурмане», «поганые», и Меркурий смывает ее своей кровью; победитель добровольно отдает свою жизнь, погибает как мученик, через отсечение главы.
Христианское понимание войны и воинского дела очень сильно выражено в цикле произведений, посвященных Куликовской битве. В «Летописной повести о побоище на Дону» звучит на первый взгляд незаметный, но очень важный и новый мотив: долго длилось наказание Божие для Руси, но вот захотел Бог освободить род христианский молитвами Богородицы, пришло время Руси освободиться от ига. Сам Господь милостиво взглянул на христиан, осмелившихся встать за христианство. Христианские мотивы в повести при описании ратного дела часто выходят на первый план. Так, в ней говорится: «видеша бо вернiи, ко въ 9 часъ бьющеся, ангели помагаютъ крестьяномъ и святыхъ мученикъ полкъ, воина Георгiя и славнаго Дмитрiя и великихъ князей тезоименитыхъ Бориса и Глеба, въ нихъ же бе воевода свершеннаго полка небесныхъ вой архистратигъ Михаилъ. Двои воеводы видеша полци, тресолнечный полкъ и пламенныя ихъ стрелы». Здесь мы видим, как утверждается собор небесных покровителей русского воинства. Он почти точно совпадает с иконой «Чудо от иконы Знамение». А на последних трех страницах повести восемь раз упоминается христианский Бог, христианская вера, христианское оружие, христолюбие и помощь святых.
Еще более насыщена христианскими мотивами основная редакция «Сказания о Мамаевом побоище». Услышав о нашествии Мамая, князь Димитрий сначала молится перед своей домашней иконой: «И ставъ предъ святою іконою Господня образа, яже въ зглавiи его стояще и, падъ на колену свою, нача молитися». Еще до начала сражения он хочет пострадать за веру Христову, при этом пострадать даже до смерти. Общеизвестен факт поездки князя в монастырь: Димитрий «поеде къ Жывоначальной Троици на поклонъ къ отцу своему преподобному старцу Сергiю благословенiа получити от святыа тоа обители». Прп. Сергий призывает князя на Литургию, дает ему освященную просфору, окропляет князя и приближенных его святой водой, а инокам Пересвету и Ослябе дает оружие нетленное — крест (опять возникает мотив контаминации креста и меча при защите христианства). Возвратясь в Москву, великий князь молится в Успенском соборе сначала перед иконой Спасителя, потом перед иконой Владимирской Богоматери и у раки с мощами свт. Петра Московского чудотворца. В Архангельском соборе князь взывает к Богу перед иконой архангела Михаила. Будучи уже на Непрядве, князь и воеводы «взьехавъ на высоко место и увидевъ образы святыхъ, иже суть въображени въ христiаньскыхъ знаменiихъ, акы некiи светильници солнечнiи светящеся въ время ведра». Там князь слез со своего коня и «паде на колени свои прямо великому пълку чернаго знаменiа, на немъ же въображенъ образъ Владыкы Господа нашего Исуса Христа» и начал молиться». Князь Дмитрий многократно призывает на помощь свв. Бориса и Глеба, а перед самым сражением он молится перед крестом. Очень показательно, что князь Дмитрий сравнивается с Константином Великим, с царем Давидом, с Александром Македонским, с Гедеоном. Если в других произведениях цикла князь призывает умереть за Христианство, за святые церкви, то здесь на первое место выходит князь, и его соратники говорят, что они готовы головы свои положить «за тебе, Государя, и за святыа церкви и за провославъное христiанство». И далее в «Повести» соратники князя готовы смертью умереть «за святую веру христианскую», они кладут головы «за святые церкви и за православное христианство». А при возвращении с битвы уцелевшие воины поют псалмы, а также тропари мученикам и богородичны.
В «Сказании о Мамаевом побоище» (по Забелинскому списку) упоминается св. мч. Меркурий Кесарийский, при этом подразумевается, вероятно, и покровительство Меркурия Смоленского. Здесь воспроизводится мотив из жития свв. Бориса и Глеба; Дмитрий говорит: «Аще кто постражетъ ся (святой веры) ради, то во ономъ веце у Бога со святыми будетъ». Прп. Сергий предсказывает князю, что венцы многие плетутся русским воинам, но князь еще не будет венец смертный носить. В «Сказании» упоминается покровительство свт. Петра Московского и прп. Сергия. Князь Владимир Андреевич говорит Дмитрию: воины готовы головы свои сложить «яза святыя церкви и за православнию веру и за твою великую обиду». И сам князь Дмитрий свидетельствует митрополиту Киприану, что он пострадал «за святыя церкви и за веру православную, и за землю Рускую и за свою великую обиду».
Духовный стих «Дмитрий Донской» усиливает мотив гибели воина в сражении как мученичества. Перед смертью Дмитрию Донскому было видение в Успенском соборе: Богородица с апостолом Петром отпевает на Куликовом поле погибших и говорит: «Не в своем Дмитрей-князь месте, //Предводить ему лики мучеников, //А его княгине в моем стаде».
Так князь понял, что приближается его кончина. Жена его Евдокия, как известно, после смерти мужа основала Вознесенский монастырь в Кремле, в котором позже и постриглась. Итак, если князь Димитрий — предводитель мучеников, то все воины, умершие за христианскую веру, — мученики.
Общие наблюдения над циклом произведений о Куликовской битве можно свести к следующим. Очень заметно желание представить князя Димитрия мучеником, хотя он остался жив. Умер же он через несколько лет: согласно летописным данным и «Слову о житии», от тяжелой болезни, согласно преданию, от ран, полученных на Куликовом поле. В жизни и главном деле князя Дмитрия особенно велика роль иконы: а) перед битвой он молится перед иконой, стоящей в изголовье; б) затем молится перед иконой Спаса в Успенском соборе; в) приносит молитву иконе Владимирской Богоматери в Успенском соборе; г) иконе Архангела Михаила в Архангельском соборе, д) он молится перед иконой в монастыре Прп. Сергия; е) по пути на Куликово поле ему является икона свт. Николая Чудотворца; ж) позже он падает на колени перед иконой, вышитой на стяге, перед самым началом сражения; з) иконы Богоматери (Владимирской и Донской) присутствуют на поле Куликовом; и) народ и священство провожают на битву и встречают в Москве князя Дмитрия «с иконами чудотворными»; к) по возвращении с Куликова поля он идет поклониться иконе архангела Михаила, затем иконе Успения Богородицы, потом иконе Владимирской Богоматери, а на месте обретения иконы свт. Николая основывает Николо-Угрешский монастырь, куда и помещается чудотворная икона.
Нельзя не заметить, что все главные события Куликовской битвы связаны с православными праздниками: выход из Москвы планируется с таким расчетом, чтобы быть в Коломне на Успение, сама битва — на Рождество Богородицы, переправа через Дон по пути домой — на Воздвижение (опять мотив контаминации креста и меча), прибытие в Москву — на Покров Пресвятой Богородицы. Итак, этот период включает в себя три богородичных праздника (два великих — Успение и Рождество, а также Покров, но к ним между Рождеством Богородицы и Покровом присоединяется и покровительствует русскому воинству двунадесятый праздник Воздвижения Креста Господня.
Великий князь Дмитрий Иванович был причислен к лику святых лишь в 1988 году. Всего же к лику святых причислено около пятидесяти князей и княгинь как домонгольского периода, так периода междоусобицы и последовавшего затем ига. Причем большая часть святых князей приходится именно на период ига. В Православной Церкви есть особый чин «благоверных царей и цариц». В Византии это были цари, которые в эпоху Вселенских Соборов вставали на защиту Православия от ересей (созывали церковные Соборы). В этих канонизациях явственно видно проявление идеи теократии. Благоверный же князь на Руси, хотя он прославлялся в одном чине с греческими благоверными царями, представляет собой совсем другое церковное и духовное явление. Там защита Церкви и Православия сверху, здесь — защита-служение, и даже преимущественно служение, самопожертвование, пролитие крови, «труды», как выразился Владимир Мономах. И когда великий князь постепенно превращается в царя-самодержца, идея служения вытесняется идеей теократии. Княжеская святость кончается, пишет Г.П. Федотов, когда византийский идеал власти вместе с царским титулом переносится в Россию.
Г.П. Федотов справедливо замечает, что неверно утверждать, будто Церковь канонизирует только или преимущественно военные или политические заслуги. Общеизвестны большие, даже выдающиеся заслуги Владимира Мономаха и Ивана Калиты, но их имен нет в ряду святых князей, а Ярослав Мудрый и Дмитрий Донской, как уже говорилось, канонизированы соответственно только в 2004 и в 1988 гг. Да и то Ярослав прославлен лишь местно. С другой стороны, Муром дал святых князей, которые неизвестны русским летописцам. Из московских князей канонизирован только Даниил Московский и только в XVII веке, и тоже для местного почитания в построенном им Даниловом монастыре. Но канонизированы соперники или противники возвышения Москвы (например, св. блгв. кн. Михаил Тверской). Когда речь идет именно о канонизации князей, нередко встречаются попытки чисто политического объяснения той или иной канонизации. И все же, не отрицая наличия и политических мотивов в той или иной канонизации, следует согласиться с одним наблюдением Федотова: Церковь смотрит часто не на результаты, а на намерения и канонизирует даже политических и военных неудачников. В древнерусском понимании главный смысл княжеской власти состоит в искреннем общественном служении, завершившемся, как правило, жертвенной смертью.
Из каких черт складывается образ идеального князя, его словесная икона? На первом месте стоят христианские добродетели — христолюбие и братолюбие; на втором — благообразная внешность (князья сравниваются с библейскими царями Давидом и Соломоном, с Иосифом Прекрасным); на третьем — воинские достоинства: грозны, сильны, сверх меры храбры, ратному делу искусны; мужественный ум имели, врагам в сражениях страшными являлись, многих супостатов, поднимавшихся на них, побеждали и во всех странах имена свои прославили (здесь встречаются сравнения с ветхозаветными героями Самсоном, Иисусом Навином, Гедеоном или с Александром Македонским, римским полководцем Веспасианом); и лишь на четвертом — «труды» и победы за правую веру: с погаными (язычниками) часто бились за святые церкви и православную веру, отчину свою от врагов Христианства «безленостно» и неустанно оберегали.
Заметное место в истории Руси принадлежит «стоянию на Угре», которое произошло ровно через сто лет после Куликовской битвы. В своем «Послании на Угру» архиепископ Ростовский Вассиан Рыло (1467-1481) несколько раз призывает Ивана III постоять за православное христианство и за свое отечество. Как ранее Мамай, так теперь хан Ахмат обвиняется в стремлении «до конца разорити Христiанство». Поэтому великий князь и войско — не просто воины, но воины Христовы, и отказ от борьбы был бы предательством Христианства. Народ, пишет святитель Вассиан, есть духовное стадо словесных овец, врученное царю Богом, и он отвечает за них перед Богом. Великий князь, без всякого сомнения, как истинный пастырь, должен выступить против врага, обязан последовать примеру своих предков и сродников — князей Игоря, Святослава, равноапостольного Владимира и Владимира Мономаха. Особенно подробно Вассиан говорит о подвиге великого князя Димитрия Донского и его войска, несколько раз называя и подчеркивая мученический характер их подвига: они погибли за исповедание веры Христовой и за церкви, а потому «наравне с древними (первыми — Авт.) мучениками венцы приняли».
В «Повести о стоянии на Угре» победа русского войска объясняется как явное чудо помощи Божией, покровительства Богородицы и всех святых. Автор «Повести», признавая ценность и величие победы, делает важную оговорку: «…Да не похвалятся своимъ безумiемъ несмысленiи, глаголюще: «Мы своимъ оружiемъ избавихомъ Русскую землю», но дадятъ славу Богу и Пречистей Его Матери Богородицы, Той бо спасе…». Древнерусский книжник предостерегает современников и потомков: нельзя приписывать победы только себе, своей храбрости или военному искусству, чтобы Господь не наказал Русь, как наказал турецким владычеством многие народы.
О военном деле много и подробно рассказывается в «Казанской истории» (1564-1565). Перед походом на Казань Иван Грозный к ополчению, собранному из разных земель, «прибавляет» специально обученных «огненныхъ стрелцовъ много, и ратному делу гораздо изученныхъ, и главъ своихъ не щадящихъ въ нужное время». Непосредственно перед выступлением он устраивает военный смотр войскам. В «казанской истории» подробно рассказывается о численности и распределении обязанностей среди князей и воевод, командовавших отрядами, о численности тех или иных полков, о их вооружении, национальности и расположении в походе и во время осады (передовой полк, матица, полки правой и левой руки, сторожевой полк), о переходах и привалах, о переправах через реки и т.д. Так же подробно описывается и сама осада, ее приемы в разное время, военные и инженерные хитрости. Говорится и об особенностях военного искусства противника: «учени бо суть измаилтяне от начала своего бранемъ, учатся от младенства сицевымъ, потому же и сурови, и безстрашни, и усерды намъ бываху, смиреннымъ. От праотецъ своихъ благословени быша – от Исава и от Исмаила прегордаго – питатися оружiемъ своимъ; мы есмя – от кроткаго и смиреннаго изыдохомъ праотца нашего Iякова, тамъ силно не можемъ противитися и много смиряемся предъ ними, и яко Iяковъ предъ Исавомъ, и побеждаемъ ихъ оружiемъ крестнымъ, той бо есть намъ во бранехъ победа и утверженiе на противныя наша». Итак, автор подчеркивает, что одной из причин побед казанцев является их профессионализм: они с детства готовят себя к ратному делу, а с другой стороны — только этим и добывают себе пропитание. Как бы в ответ на это царь и создает профессиональные отряды стрельцов-пищальников.
При осаде Казани игумен Троице-Сергиева монастыря присылает к Ивану Грозному двух иноков (аналогия — Пересвет и Ослябя, посланные прп. Сергием со св. блгв. кн. Димитрием Донским на Куликово поле). Иноки принесли две иконы: Пресвятой Троицы и Явления Божией Матери прп. Сергию с апостолами Петром и Иоанном. В своей молитве перед иконами Иван Грозный просит помощи у прп. Сергия и вспоминает великого князя Димитрия Донского. И тогда произошло чудо: как осаждавшие (во сне), так и защитники города видели, как прп. Сергий ходил по городу, осеняя его крестом и подметая улицы и площади. Здесь мы видим тот же мотив: прп. Сергий выметает «басурманство» и готовит город к принятию Христианства. В то же время одному тяжело раненому боярину было видение: святитель Николай с апостолами молились Богу, чтобы Господь освятил город, и в него вселились православные люди. И другому боярину явился свт. Николай и повелел на праздник Покрова Богородицы идти на штурм города. Так особенно почитавшийся на Руси святой сам назначил день штурма.
В «Казанской истории» особенно часто упоминается крест Христов: крестное оружие упоминается в вышеприведенной цитате; крестом благословляет Ивана Грозного митрополит Макарий; Иван Грозный входит в Казань с крестом и молится перед ним со слезами; неоднократно говорится, что русские побеждают или крестом, или оружием креста, или крестным оружием. В этих выражениях опять повторяется мотив контаминации креста и меча, который вошел в православную литературу со времен царя Константина Великого, в житии которого впервые возникает эта контаминация, хотя в переносном смысле крест называли оружием еще в раннехристианские времена.
Сразу же после Казанского похода в 50-е годы была написана уникальная икона «Благословенно воинство небесного Царя», которую иногда называют неправильно «Церковь воинствующая». Она находилась в Успенском соборе возле царского места — Мономахова трона. Необычны ее тема, ее композиция, ее размеры: ширина иконы (3,96 метра) почти в три раза превышает высоту (1,44 метра). Мы отметим только две особенности. Первая связана с названием иконы. Оно представляет собой стихиру на стиховне пятого гласа на утрени понедельника: «Благословено воинство небеснаго Царя: аще бо и земнороднiи беша страстотерпцы, но аггельское достоинство потщашеся достигнути, о телесехъ нерадиша, и страданьми безплотныхъ сподобишася чести. Темже молитвами ихъ Господи, низпосли намъ велiю милость» (Октоих 1962, 27 об.). Идея стихиры состоит в том, что мученики не думали о своем земном теле, и, пострадав, приняв смерть, они из воинства земного перешли в воинство небесного Царя, т.е. в ангельский чин. Как видим, дорогая для древнерусской книжности идея воинского подвига как мученичества берет свое начало в богослужении: вначале погибшие воины приравниваются к мученикам, а затем мученики к ангелам. Причем эта идея не раз проводится в воинских повестях и летописях, вслед за тем в новосоставленных службах святым, а также, как свидетельствует этот образ, в иконописи.
Вторая особенность связана с составом персонажей. На иконе изображено шествие воинов из горящей Казани (земного града) в град небесный — Горний Иерусалим, где их встречает Пресвятая Богородица с Младенцем на руках. Младенец Христос держит на вытянутых руках мученические венцы. Ангелы берут их и увенчивают прибывающих воинов. Воинство разделено на три ряда. Впереди возле Небесного Иерусалима, обернувшись назад, как бы призывая всех следовать за собой, скачет св. Архангел Михаил. За ним с алым стягом и в алом плаще, также обернувшись, скачет, как полагает большинство исследователей, Иван Грозный. В центре иконы позади Ивана Грозного на черном коне возвышается самая крупная на иконе фигура (она больше и Богородицы, и Архангела Михаила), с большим крестом в руках. Общепринятая точка зрения состоит в том, что это Владимир Мономах, поскольку Иван Грозный называл его первым русским царем, а себя считал его преемником и наследником его царских регалий. Э.С. Смирнова полагает, что это, возможно, св. равноапостольный Константин. Мы также склонны считать центральную фигуру царем Константином. В руках он держит большой крест, а мы уже показали, какую большую роль играет крест в «Казанской истории». За царем Константином следуют св. равноапостольный Владимир с сыновьями Борисом и Глебом. Во главе верхнего ряда — св. Димитрий Донской и его покровитель св. вмч. Димитрий Солунский. Во главе нижнего войска — св. Александр Невский и св. вмч. Георгий Победоносец. На иконе в верхнем и нижнем рядах изображены также св. вмч. Феодор Стратилат, св. мч. Андрей Стратилат, св. мч. Михаил Черниговский, св. блгв. кн. Михаил Тверской, св. блгв. кн. Всеволод-Гавриил Псковский, св. блгв. кн. Довмонт-Тимофей Псковский, свв. князья Феодор, Давид и Константин Ярославские и другие святые князья-воины.
Все перечисленные покровители русского воинства названы и в «Послании под Казань» свт. Макария. Здесь икона и книжность находятся в полном согласии. Но «Послание свт. Макария» и икона лишь завершают формирование собора покровителей русского воинства, завершают, а не открывают. Начало же его формирования следует отнести ко времени крещения Руси, а собственно русского собора святых воинов — ко времени убийства свв. Бориса и Глеба. Общие же контуры, как мы видели, вполне определены в Куликовском цикле произведений.

Виступ Предстоятеля Української Православної Церкви Блаженнішого Митрополита Володимира на єпархіальному зібранні духовенства Київської єпархії

Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий