Союз Чернобыль Украины. Сорок восьмая, роковая…

26.04.2016 top

К годовщине Чернобыльской катастрофы (из архива Пресс-службы УПЦ)

Марина Анисимова

(Репортаж с транспарантом на шее)

Я шла, пробираясь через снежные завалы, в «последний и решительный бой», как и было решено в нашем «штабе» накануне пикетирования. 20 декабря завершались парламентские слушания по проекту бюджета на 2002 год. Злополучная 48-я статья, против которой уже три месяца боролись Союз Чернобыль Украины и солидарные с ней общественные организации инвалидов, ветеранов и афганцев, по-прежнему дамокловым мечом висела над чернобыльцами. Бюджетное финансирование государственных чернобыльских программ, несмотря на постоянные и бурные протесты чернобыльских организаций, как шагреневая кожа, сокращалось из года в год, а в 2000-ом вообще обернулось катастрофой: в спешке принятая программа правительства ликвидировала не только все чернобыльские льготы, но и даже минимальную социальную поддержку инвалидам Чернобыля, вдовам и сиротам ликвидаторов. В 2001-ом году удалось восстановить бюджетное финансирование чернобыльских социальных программ, однако, в «бюджете – 2002» появилась 48-я статья, снова «срезающая» льготы пострадавшим от аварии на ЧАЭС. Чернобыльцы собирались уже в четвертый раз пикетировать Верховную Раду, требуя отмены злополучной статьи.

19 декабря, наш «вождь» и бессменный президент Союза Чернобыль Украины Юрий Андреев (имевший равное количество государственных наград и судебных исков за несанкционированные митинги и пикеты) собрал весь штаб в своем прокуренном кабинете, чтобы разъяснить «дислокацию» и тактику борьбы за права чернобыльцев на текущей момент. Текущий момент требовал решительных действий. Он доложил, что «работа» с правительством и депутатами дает надежду на положительный результат: Кабмин готов «пожертвовать» 48-ой, а левые и руховские фракции согласились поддержать позицию чернобыльцев. Однако их голосов может оказаться недостаточно, поэтому особое значение приобретает мощная протестная акция у парламента с целью оказать давление на «неопределившихся» депутатов. «Это наш последний и решительный бой, — сказал Юрий Борисович, — никто не имеет права отсиживаться в окопах, в том числе и пресса!»

«Прессу», именуемую грозным и длинным сочетанием «Пресс-служба союза ветеранов, инвалидов, чернобыльцев и афганцев» олицетворяли две второкурсницы журфака столичного госуниверситета – я и Наташка. Мы немедленно заверили собравшихся и лично президента, что готовы не только словом, но и делом отстаивать социальные права ликвидаторов и пострадавших. Наташка тут же была откомандирована в группу по мобилизации на пикет низовых чернобыльских организаций. Мне же сам президент СЧУ поставил сверхответственную задачу: за час до начала работы сессии я должна прибыть к Верховной Раде, занять самый удобный для пикета плацдарм и удерживать его до прихода основных сил чернобыльцев и их союзников. Впрочем, на союзников особо рассчитывать не приходилась: ветераны и афганцы решили свои бюджетные проблемы уже при втором чтении Закона, 48-я статья их интересы почти не затрагивала, а потому их союзнический пыл почти погас.

По сложившейся в Украине науке парламентского пикетирования, самым удачным, «простреливаемым» всеми телекамерами и удобным для общения с народными избранниками, «пикетным местом», считается «тридцатиметровка» между двумя фонарными столбами напротив центрального входа в здание Верховной Рады со стороны Ватутинского парка. Разумеется, с пустыми руками захватить плацдарм невозможно, поэтому мы с Андреевым пошли в комнату, где хранился агитационный арсенал Союза Чернобыль Украины. Здесь были несколько десятков оранжево-желтых с черными колоколами флагов СЧУ, многочисленными плакаты и транспаранты, а также легендарный полутораметровый деревянный символический гроб, обитый черной драпировкой, на крышке которого красовалась надпись: «Чернобыльские программы». В СЧУ его назвали «дежурным» или «переходящим», поскольку чернобыльцы постоянно, начиная с правительства Павла Лазаренко, преподносили его руководителям Кабмина, а также отдельных министерств, прежде всего – Минфину, которые наступали на права ликвидаторов. С ним они не только пикетировали учреждения, но и перекрывали движение транспорта. Гроб, как вещественное доказательство правонарушений, неоднократно изымался милицией, но после оформления административных наказаний, его всегда возвращали Союзу Чернобыль.

Когда задумчивый взор президента остановился на гробе, у меня перехватило дыхание. От мысли, что мне придется одной, в метель, под фонарем Верховной Рады с этим символом СЧУ коротать время в ожидании основных сил, становилось не по себе. К счастью, Юрий Борисович сказал: «Это не берите. Во-первых, не донесете, а во-вторых, еще не время. Выберите транспарант подлиннее и берегите, как зеницу ока. Пикетировщик без плаката, что солдат без ружья». Подлиннее и в более-менее приличном состоянии оказался кумачовый транспарант, на котором красовался лозунг: «Инвалиды-чернобыльцы Днепропетровска требуют социальных гарантий!» Расчет простой – чем длиннее транспарант, тем больше соратников можно за ним разместить. Сложив транспарант в восемь раз, я кое-как смогла запихать его в свой бездонный рюкзак, который сразу стал напоминать баул челнока. С ним я и отправилась домой.

Как человек, приравнявший перо к штыку и плакату, в семь утра я уже коченела на остановке автобуса, а в 8-30 на деревянных ногах подходила заснеженными переулками Печерска к дому с куполом. Надо сказать, что для зимних пикетирований площадь у Верховной Рады совершенно не приспособлена. Даже при небольшом морозе поднимающаяся от Днепра сырость делает всякое стояние, а тем более – выстаивание прав народных, совершенно невыносимым. В это время даже птицы обледеневают и гибнут на лету. Однако главная неприятность заключалась в том, что на пикетной площадке уже вовсю орудовали закутанные в телогрейки люди, обустраивая плацдармы и завешивая поручни ограждений стягами и транспарантами. Весь межфонарный пролет был захвачен коммунистами. Я растерялась, не зная, куда нести печаль свою, и обратилась к двум пожилым женщинам и старику, устанавливавшим красный флаг: «Скажите, а где мне можно стать?». Они сурово уставились на меня, но видя, что я достаю полотнище красного цвета потеплели: «Становись рядом с нами!».

Прицепить транспарант на поручни ограждений тоже оказалось делом нелегким: при каждом порыве ветра он обрывался или закручивался вокруг поручня, а руки прилипали к ледяному металлу.

- Ты так всю кожу оставишь на железе, ну-ка давай свои ладони, обратился ко мне старик и плеснул мне на руки самогона, — а теперь разотри.

Затем он кликнул двух парней, которые принесли проволоку и плоскогубцы и прикрутили мой транспарант к поручню.

К 9-ти часам площадь перед парламентом была уже почти заполнена. Я оказалась зажатой на пятачке возле своего транспаранта в окружении коммунистов, которые прибыли из районов Киевской области протестовать против «преступного режима» и «антинародного бюджета». Справа расположились работники народного образования, требующие нового закона, слева – партия «Яблуко» со своим микроавтобусом, который был увешан требованиями отменить налоги. Однако чернобыльцев не было видно. Начали появляться народные депутаты, которые подходили, читали транспаранты и плакаты, вступали в разговоры с пикетчиками, подбадривали и заявляли о своей поддержке.

Наконец, пикетирующие начали митинговать, заводилами были, конечно, коммунисты. Пожилой человек вылез с мегафоном на подставку, громовым голосом продекламировал патриотические стихи о советской родине, а затем, распаляясь, начал произносить пламенную речь о погибающем народе и разворованной Украине.

- Смотрите, до чего вы довели не только трудовой народ, но будущее Украины, ее детей — громыхал он, обращаясь к парламентариям, проходящим по ту сторону барьера, — Вот перед вами стоит девочка, еще ребенок, а уже инвалид Чернобыля! Она одна приехала из далекого Днепропетровска за своей последней надеждой. Вы же лишаете ее не только возможности вылечиться, но и куска хлеба, обрекая на голодную смерть!

Я не сразу поняла, о ком идет речь, а, сообразив, опешила. Затем попыталась через головы пикетчиков докричаться до оратора и объяснить, что я не инвалид, а сотрудник пресс-службы союза ветеранов, чернобыльцев, инвалидов и афганцев. Видимо, он что-то расслышал, а потому их мегафона донеслось: «Эта девочка не только инвалид Чернобыля, но и дитя Афганистана, безжалостно разгромленного американскими имперо-глобалистами!»

Протестовать было бесполезно. Я с ужасом подумала, чтобы говорил обо мне этот оратор, если бы я стояла здесь не с плакатом, а с гробом чернобыльских программ!

Но вот объявили о начале сессии и трансляции на площадь. Следом пришла еще более радостная весть: депутаты решили принять бюджет до обеда. Значит, судьба 48 статьи будет рассматриваться максимум через час. Неожиданно у центрального входа появился президент СЧУ Юрий Андреев, который что-то горячо обсуждал с каким-то полковником милиции. Из своего плакатно-кумачового моря я кричала и махала ему руками, как Робинзон Крузо проходящему мимо кораблю. Он быстрыми шагами приблизился к пикетчикам

- Почему вы здесь, а не с Союзом? Сминаем плакат и несем его к нашим, — сказал он, не слушая моих оправданий.

От холода и сырости транспарант задубел. Мы открутили его от поручней и понесли в левую часть площади. Там стояли более сотни чернобыльцев с оранжевыми флагами и плакатами. Оказывается, они опоздали и уже не могли пробиться в центр пикетов. Они готовились перекрывать улицу.

- Юрий Борисович, я вам объясняю обстановку, — милицейский полковник не отставал от Андреева, — в городе заносы, километровые пробки. Если вы перекроите эту улицу, то парализуете движение во всем районе. Мы не можем этого допустить!

- А мы не можем допустить принятия 48-ой статьи! Вы это понимаете? Или в МВД нет чернобыльцев? Ну что, будем действовать? – Андреев обратился уже по мне.

- Не знаю, — я совсем растерялась, поскольку улицы, действительно, еще никогда не перекрывала.

В это время к президенту подбежал его помощник. Оказывается, в сессионном зале творилось нечто невероятно: депутаты с редкостной скоростью «щелкали» одну бюджетную статью за другой. Вот-вот настанет черед 48-ой, и желательно было бы его присутствие в Верховной Раде. Андреев колебался.

- Ладно, транспарант перенести на прежнее место. Здесь его видят только водители. Готовность не отменяем. Помогите вернуть девушку на место, — обратился он к полковнику.

- С удовольствием! — милиционер понял, что его подразделению, видимо, удастся избежать уличной потасовки с чернобыльцами.

Мы понесли транспарант вокруг всего парка, милиционеры пропустили меня на прежнее место, под одобрительные возгласы соседей: «Правильно сделала, что вернулась!» Они же помогли привинтить транспарант на прежнее место. Однако ход рассмотрения 48-ой статьи услышать по трансляции не удалось из-за «яблучников». Неожиданно из динамиков, установленных на микроавтобусе, понеслись песни советских времен, в которых слова «родина» и «партия» были заменены словом «яблуко». Причем, они заглушили не только ораторов, но и саму трансляцию. От такой наглости оторопели даже коммунисты. Немедленно была сформирована группа по нейтрализации провокационной выходки «младоолигархов», и после недолгой потасовки «яблучные» динамики умокли.

И в это время раздались аплодисменты. Никто не понимал по какому поводу. «48-я провалена!», — крикнул кто-то из стоящих у парадного входа журналистов. Оттуда же вышел Юрий Андреев в сопровождении нескольких телекамер и направился прямо ко мне, вернее к моему транспаранту. На его фоне он дал интервью, заявив, что благодаря настойчивости Союза Чернобыль Украины удалось провалить античернобыльскую 48-ю статью бюджета, и теперь сохранена минимальная социальная поддержка пострадавших от аварии на ЧАЭС, в среднем – это 12 гривен в месяц на человека.

Пикетчики потянулись с площади. Как и когда ушли чернобыльцы, я не заметила. Обо мне на радостях, конечно, забыли. «Ну, что, мой друг и товарищ, — обратилась я к транспаранту, превратившемуся в заледеневшую бледно-розовую доску, — ты, наверное, промёрз до ниток, а никто и не заметил нашего с тобой подвига. Теперь будешь отдыхать. До следующего пикета». Открутив от поручней, я кое-как, боясь поломать, свернула его и втиснула в рюкзак. Вроде бы даже как-то и потеплело. Конечно, думала я, волоча свой баул по расползающимся слякотным тротуарам к станции метро, 12 гривен ежемесячной социальной помощи пострадавшим, за которые мы вели изнурительную трехмесячную войну, – это кошкины слезы, но, быть может, они хоть как-то помогут нашим братьям-чернобыльцам, рассеянным по большой и холодной стране, выстоять и превозмочь. Ведь не в первой…

Марина Анисимова, II курс, журналистика, 2 гр.

К годовщине Чернобыльской катастрофы (из архива Пресс-службы УПЦ)

ЗАПОРІЖЖЯ. Військові активно підтримують благодійний проект «Любов милосердствує»