К годовщине Чернобыльской катастрофы (из архива Пресс-службы УПЦ)

26.04.2016 news, top

Юрий Андреев – человек Победы

(памяти ликвидатора)

Василий Анисимов
Заметки журналиста

Знаменитый ликвидатор Юрий Андреев, четверть века возглавлявший Союз Чернобыль Украины, умер 11 мая 2014 года в возрасте 63 лет, потрясенный всенародным предательством Дня Победы. Впрочем, врачи настаивали на сугубо медицинской версии его гибели: опаленное радиацией, источенное болезнями и операциями тело, изношенные сосуды — жизнь Юрия Борисовича была лишь случайно отложенной смертью. Владимир Холоша, еще одна легенда Чернобыля, тоже говорит о сосудах, приведших друга к гибели, но вспоминает, что в последние свои дни «Юра выглядел подавленным».
Чернобыльские организации Украины и мира (Андреев возглавлял и международный «Союз Чернобыль», объединяющий ликвидаторов и пострадавших многих стран) указывают, что смерть была «скоропостижной». Алла Семеновна, супруга ликвидатора, рассказала, что в ночь с 9 на 10 мая Юрий разбудил ее, сообщил, что почувствовал недомогание. Вызвали неотложку, поехали в больницу на Петра Запорожца, посидели в приемной, затем пациента осмотрели, положили на обследование, перевели в реанимацию, где Юрий Борисович и скончался. Обыкновенная, как для нас, история: человек пришел в больницу и умер. В реанимации.

***
Память мобильного телефона (о диво!) сохранила дату и время нашего последнего разговора — 9 мая 10:28. Звонок был неожиданным. Я ждал внучку, чтобы идти с ней на празднование Дня Победы, который в Святошино всегда отмечался с особой торжественностью: возложение цветов на братские могилы, чествование ветеранов-победителей, митинг, салют, почетный караул школьников, полевая кухня, выступление народного хора, духового оркестра. Последний уже несколько дней репетировал у меня под окном, на площадке у Дома культуры, и в цветущем весеннем воздухе разливались звуки тухмановского «Дня Победы», гимна Украины, «Прощания славянки», щемящих мелодий песен Великой Отечественной.
Юрий поздравил с Днем Победы, а я удивился, почему он сидит дома, а не находится на праздничных торжествах с детьми и внуками? Он ответил, что у него в районе власть отменила традиционные торжества, и такое якобы по всей Украине, и был очень расстроен этим предательством. Для него, сына фронтовика и героя (его отец, машинист тепловоза, был удостоен звания Героя Соцтруда), все происходящее в стране представлялось цивилизационной катастрофой, отречением от героического прошлого, его высоких идеалов и устремлений. Ведь ликвидаторы – прямые наследники и продолжатели традиций воинской доблести и самопожертвования: они отдавали свои жизни и здоровье за Родину, человека и человечество. У них были свое 22 июня (26 апреля 1986 года), свои сражения, поражения, свой праздник Победы (День ликвидатора – 14 декабря).
Я усомнился во всеобщем предательстве. Власть может и Пасху с Рождеством отменить (как уже бывало), но кто ее послушает? В Святошино, по крайней мере, вот готовились к традиционному празднику, репетировали. Андреев спросил, как Православная Церковь относится к нынешней коллизии – день скорби или День Победы? Я сослался на проповедь и интервью тогда еще Местоблюстителя митрополита Онуфрия, которому после богослужения в парке Славы (а не скорби), журналисты задали такой же вопрос. Знаменитый митрополит даже удивился: конечно, это – День Победы! Подвиг воинов-освободителей сродни подвигу самого Христа Спасителя, поправшему смертию смерть. Они победили мировое зло! Это Победа правды и света, во имя которой они и отдали свои жизни!
Мы говорили еще о чем-то, но припоминаю, что Юра не был, как обычно, напорист, больше слушал, почему-то напомнил о нашей долгой дружбе. Сегодня мне кажется, что тот разговор был на самом деле прощанием.

***

Я иногда думаю о смерти как о некой отъёмности. Белла Ахмадулина когда-то рассказывала нам о знаменитом поэте Арсении Тарковском, что он, фронтовик-инвалид (после ранения ему ампутировали стопу), бывало, кричал ночами. Оказывается, тело «помнит» об отъятой части, и эта память возвращается болью, пронзительной или тягучей. Так, наверное, мы ощущаем утраты близких и дорогих людей. Был человек, составлявший часть (и не худшую) твоей собственной жизни, и его не стало. И мы живем с этой «отъемностью», и у каждого она своя. И Андреев у каждого из нас свой.
Сегодня, когда уже минул год, и мы уже приучили себя думать о Юрии Борисовиче как об умершем человеке, мне кажется особо важным не перелгать каким-нибудь неверным или лапидарным словом и его самого и вполне подвижническую жизнь великого ликвидатора.
Кем был Андреев? Прежде всего, Юра был «белым воротничком», инженером-атомщиком, принадлежал к самой продвинутой части советской научно-технической интеллигенции, стоящей на острие прорывных технологий, как тогда говорили – научно-технического прогресса, призванного преобразить не только страну, но и будущее всего человечества. Сама атомная энергетика, ставшая к середине 1980-х гигантской высокотехнологичной динамично развивающейся отраслью промышленности, была зримым осуществлением этой научно-технической революции, где мы находились впереди планеты всей. Андреев был высококлассным специалистом, представителем легендарной отечественной школы инженеров, для которых профессия была жизнью, они понимали и умели воплощать научные идеи в реальность. Сколько ума и таланта надо, чтобы, скажем, кусок урановой руды превратить в источник электрической энергии?
Андреев был компетентным специалистом с широчайшим кругозором. Как эксперт по проблемам атомной энергетики и безопасности АЭС он выступал на сессиях МАГАТЭ, научных форумах, в Европарламенте. Был среди разработчиков чернобыльского законодательства СССР и независимой Украины. Для журналистов, пишущих на чернобыльские темы, Юрий Борисович стал настоящей находкой. Ведь некомпетентность, бесконечные сенсации, одна страшнее другой, распространяемые СМИ в условиях наступившей свободы слова, стали настоящим бичом информационного пространства: люди панически боялись того, чего не стоило опасаться, и, напротив, не обращали внимания на реальные угрозы жизни и здоровью. Был даже анекдот, что люди больше умирали от информации, чем от радиации. Чернобыльские фобии распространились далеко за пределы Украины. Помню, в 1988 году, во время поездки в Софию, болгары, узнав, что мы из Киева, шарахались от нас, как от живых контейнеров с радиацией. Юра никогда не отмахивался от прессы, опровергал всякие небылицы, терпеливо растолковывал, давал консультации по всему кругу чернобыльских проблем.

***

Свой трудовой путь Андреев начинал в 1975 году старшим машинистом на Краснодарской ТЭЦ, куда пришел после окончания Краснодарского политехнического института и службы в армии. С 1978 по 1982 год работал на Смоленской АЭС в должности старшего инженера по эксплуатации турбинного цеха, а с 1982 по 1989 год на ЧАЭС старшим инженером управления турбин, начальником смены. Его смена заступала на вахту 26 апреля, о ночном взрыве реактора 47-тысячный город атомщиков Припять, где Андреев жил со своей семьей, знал уже в первые минуты – он находится в пяти километрах от станции. Однако силу взрыва и масштаб разрушений, по признанию Андреева, он осознал, когда подъезжал в этот же день к станции: взрыв сорвал крышку реактора, которая называлась «Елена», весом 2,7 тысяч тонн, перевернул и обрушил внутрь, что казалось невероятным.
С 16-00 26 апреля 1986 года и до 11 мая 2014 года, последнего дня своей жизни, Юрий Андреев был ликвидатором последствий Чернобыльской катастрофы. Первые пять лет он занимался техническими работами по ликвидации последствий аварии на самой станции и в чернобыльской зоне, а последующие 23 года – проблемами человеческими.
Ликвидаторы уже в первые часы после аварии вступили в свою главную битву. Взрыв четвертого энергоблока накрыл смертельной радиацией и саму станцию, и территории вокруг нее на десятки километров, разрушенный реактор дышал, как кратер, выбрасывая из своих недр огромное количество радиоактивных веществ. Его дыхание дошло даже до далекой Швеции, насмерть перепугав скандинавов. Взрыв привел к пожарам (их было около тридцати), разрушил или серьезно повредил общие коммуникации, системы обеспечения и объекты по всей станции, что привело их, в том числе и действующие реакторы, в аварийное состояние. Была реальная угроза потери контроля над всей ЧАЭС.
Первоочередная техническая задача заключалась в том, чтобы локализовать катастрофу четвертым реактором, привести станцию в безопасное состояние, затем блокировать главный источник радиоактивного загрязнения – разрушенный реактор, провести дезактивацию ЧАЭС и всей зоны. Андреев во всех этих работах принимал участие: в отключении 2-го энергоблока ЧАЭС, который находился в тяжелом аварийном состоянии, затем – в опустошении маслосистемы 7-го турбогенератора 4-го энергоблока. С июня был руководителем дезактивации помещений и светового двора турбинного цеха, в октябре принимал участие в пусках 1 и 2-го энергоблоков Чернобыльской АЭС. Каждая из этих работ, как и само пребывание в зоне, были связаны с большими рисками для жизни и здоровья, требовали огромного напряжения духовных и физических сил, самоотверженности и самопожертвования. Ведь люди получали «лошадиные дозы» облучения, прекрасно знали, чем рискуют и чем вся эта работа для них обернется. Не все были готовы к этому, не все выдерживали, многие бежали. «Если бы сбежал, то потом жить бы не смог, — говорил Юрий Борисович, — я понимал, что никто бы нас не заменил. Никто. Ведь никто не знал станцию так, как ее родной персонал».

***

Впервые Юрия Андреева я увидел в конце 1980-х на одном из собраний (их в то время было много, шумных и разных), на котором формировалось чернобыльское общественное движение, тогда еще общесоюзное. Собрание запомнилось только тем, что на нем было зачитано письмо-приветствие (или даже, как тогда было принято, телеграмма) академика Андрея Сахарова. Великий правозащитник полагал, что Чернобыль – столь гигантская и долговременная проблема (829 тысяч ликвидаторов, сотни тысяч переселенцев, миллионы жителей, в том числе и детей, Белоруссии, Украины, России, проживающих на территориях, попавших под радиоактивное загрязнение и т.д.), что решить ее без широкого общественного движения просто невозможно. Он предвидел, что права этих людей будут постоянно нарушаться, что вопросы (медицинские, социальные, юридические, экономические), связанные с обеспечением этих прав, будут всегда в загоне, на периферии государственных забот, и нужны мощные общественные организации, способные защищать эти права. В первый и в последний раз, по крайней мере, на моей памяти, правозащитники на таком уровне озаботились не политическими, а социальными проблемами человека, вернее, гигантского количества людей.
В 1990 году Андреев был избран президентом «Союза Чернобыль Украины», крупнейшей общественной организации, объединившей ликвидаторов и чернобыльцев страны. Это было удачное избрание, потому что большинство проблем, с которыми сталкивались чернобыльцы разных категорий, были и его личными проблемами. Он был атомщиком, работником станции, ликвидатором, получившим высокие дозы облучения, беженцем-переселенцем из Припяти, где его семья потеряла квартиру и все имущество, знал ЧАЭС и чернобыльскую зону, как свои пять пальцев, знал проблемы и зоны, и людей, хорошо ориентировался в различных нормативных и правовых документах, поскольку принимал участие в их разработке.
Юра был красивым человеком – худощав, скромен, подтянут, с офицерской выправкой, всегда в наглаженном костюме. Был и хорошим оратором, умеющим отстаивать свою точку зрения в любой аудитории, перед любым руководством. Очень мужественный человек, никогда не жаловался на болезни, хотя они его, инвалида-чернобыльца, порой сильно одолевали.
Ядром Союза Чернобыль были ликвидаторы, как тогда говорили, – спасатели (по аналогии с пожарными, идущими в огонь, спасая людей, горноспасателями, которые после аварий поднимались по тревоге, спускались в шахты, разбирали завалы, вытаскивали пострадавших), объединенные месяцами или годами (у кого как получилось) чернобыльской битвы в братство. Вполне героическое и романтическое, что отражено и в гимне Союза Чернобыль, который сочинил работник станции поэт-бард:
Нас все меньше, но все же нас тьмы,
Как ни сильно ряды поредели.
«Это мы, слышишь, Господи, мы,
Те, кто землю спасли в том апреле».
Будем жить, умирая стократ!
Одолеем и боль, и разлуки.
Дай мне руку, чернобыльский брат!
И да будут горячими руки!
Собрания чернобыльцев всегда заканчивались, как встречи однополчан: «сто наркомовских грамм» в пластиковых стаканчиках, поминали ушедших товарищей, ряды которых таяли на глазах, вспоминали прошедшие дни.
Они дорожили всяким глотком общения и дружбы, который оставляла им судьба, Чернобыль же был и остается главным событием их жизней.

***

Будни чернобыльцев, и ликвидаторов, и переселенцев, были далеки от романтики, они превратились в битву за выживание, постоянные унижения. Первые пять лет чернобыльские программы финансировала гигантская страна, она построила новый город атомщиков Славутич, финансировала социальные, медицинские, оздоровительные программы для чернобыльцев и их семей. После распада Советского Союза все легло на плечи Украины, поэтому всегда финансы пели романсы, бюджет всегда напоминал тришкин кафтан, чернобыльцам приходилось добиваться не только принятия общегосударственных социальных чернобыльских программ, но и их ежегодного финансирования. В полном и необходимом объеме они никогда не финансировались, иногда, как в 2000 году, вообще ни одна чернобыльская программа не получила финансирования, даже сироты (дети умерших ликвидаторов) остались без социальной поддержки. Да что там говорить, если до сих пор, 29 лет спустя после аварии, переселенцы из зоны стоят в очередях на получение жилья. В зоне их родные дома срыли бульдозерами в могильники, а замены все ждут и ждут.
Юрий Андреев не был радикальным общественным деятелем, как его иногда представляли, напротив, он всегда работал с правительством (их сменилось два десятка), с парламентом, с профильными комитетами. Со своим Центральным советом СЧУ постоянно подавал предложения, обращения в высшие органы власти, был советником и премьер-министров и президентов, но всякий раз, когда не удавалось отстоять финансирование чернобыльских программ или принципиальных бюджетных статей, ссорился с властью, начинал протестные акции. Подсчитано, что за четверть века, когда он возглавлял Союз Чернобыль Украины, было проведено более 120 всеукраинских протестных акций в защиту прав чернобыльцев.
Как руководитель, Юра был человеком дисциплины, причем той, советской партийной. Он был до 1991 года коммунистом, членом партбюро не то цеха, не то всей станции. Убеждал, что коммунисты со станции не только не побежали после катастрофы, но составляли костяк ликвидаторов, что лозунг «коммунисты, вперед!», как и в войну, был основой геройства и самопожертвования. Героизм ликвидаторов-коммунистов и, скажем, «геройство» правящей верхушки КПУ, которая сначала поддержала ГКЧП, а после провала путча с перепугу запретила КПУ (Л. Кравчук, главный идеолог партии, даже объявил себя победителем коммунизма), как-то мало совмещались. Но Андреев был сам участником ликвидации аварии, прошел через тяжелейшие испытания, и спорить с ним было сложно. Юра утверждал, что ликвидаторы сражались за Родину, а руководили всем коммунисты. Видимо, в то время по-другому и не могло быть.
После взрыва реактора начались пожары, и первыми ликвидаторами стали пожарники во главе с майором Телятниковым, они же первыми погибали. Пожарные должны тушить пожары, но тысячи сотрудников станции не обязаны были становиться ликвидаторами, подвергать свою жизнь опасностям. Ведь во время аварий на шахтах горняков эвакуируют, а ликвидацией последствий занимаются специальные подразделения – горноспасатели. У нас были войска химзащиты (только гражданская оборона держала в зоне двести тысяч людей, которые занимались дезактивацией), но они не умели и не могли приводить станцию в безопасное состояние, возводить саркофаг и т.д. – это делали работники станции, строители, шахтеры – специалисты.
После Фукусимы все вдруг с благодарностью и восхищением вспомнили наших ликвидаторов, оценили их самоотверженность и профессионализм: они в тяжелейших условиях не дали расползтись аварии на другие реакторы, чего японцы не сумели сделать, хотя технологические возможности за четверть века увеличились многократно. Не хватило самоотверженности (при всем легендарном самурайстве) и того же профессионализма.

***

Юрий Андреев говорил, что после аварии, полученных доз, не рассчитывал жить долго. Несколько недель, месяцев или год. Коварство радиоактивного облучения заключается в том, что оно не только вызывает определенные болезни, но и провоцирует в организме развитие хвороб, с которым человек жил (и жил бы долго) или был предрасположен к ним. Ликвидаторы – здоровые, крепкие люди, «мужики», как поется в чернобыльском гимне, — больных, тщедушных к работам в зоне не привлекали. И трудно предугадать, когда Чернобыль в человеке «выстрелит»: был здоровяк-балагур, а через месяц – скрутило, вымотало, еле ходит.
Юра был человеком с активной жизненной позицией, как тогда говорили, и полагал, коли судьба продлила его дни, то не для того, чтобы не отходить от больничной койки. Поэтому он и занялся общественной деятельностью. Вместе с тем он был человеком больших трагедий, которые мучительно пытался осмыслить. Ведь Чернобыль – это не только катастрофа, но и разрушенная мечта. Припять считалась городом будущего (она и была таким городом – современным, с молодым населением, светлым, легким, удивительно красивым), а ЧАЭС — станцией завтрашнего дня, воплощением всего передового, чего достигла атомная энергетика. Самая дешевая в мире электроэнергия! Виктор Брюханов, директор ЧАЭС, (я записывал интервью с ним после его освобождения) говорил, что они гордились своей работой. Гордился и Андреев, и все работники ЧАЭС. Хотели осчастливить человечество, а принесли большую беду. Это было потрясение, с которым они жили.
Андреев стремился утвердить «правду о Чернобыле», он считал, что Чернобыль оболган. Как известно, виновным в аварии был признан персонал станции: он проводил плановые исследовательские работы (такие же были проведены на третьем энергоблоке), совершил ошибку, что и привело к катастрофе. Советская техника не могла никого подводить, другое дело – человеческий фактор. Конъюнктурная пропагандистская машина сразу подхватила эту тему – появились статьи и даже романы о вопиющей бесхозяйственности, моральном разложении руководства ЧАЭС, что и стало причиной трагедии. Писали даже, что директор станции во время аварии прятался с любовницей в лесу, хотя на самом деле он с первых часов возглавил работы по локализации аварии, был очень порядочным человеком и выдающимся энергетиком (в 35 лет возглавил ЧАЭС). Сам Андреев считал, что причина аварии в конструкторских недочетах реактора, ведь он ни при каких обстоятельствах не должен был взорваться.
Ликвидаторы не простили лжи ни журналистам, ни литераторам. Помню, в каком-то году ночью 26 апреля на территории чернобыльского храмового комплекса проходили традиционные памятные торжества: возложение венков к мемориальной могиле, удар колокола, панихида по погибшим. Были руководители государства, депутаты, ликвидаторы. После службы чернобыльцы прямо на газоне устраивали поминки: на подстилках выставляли выпивку, снедь и рассаживались вокруг. Был среди гостей писатель Владимир Яворивский, один из глашатаев версии «морального разложения». Его все игнорировали. Он подошел и предложил подвести домой на своей машине, ликвидаторы так на меня уставились, что я поспешил отказаться. Если бы согласился – никогда бы не подали руки. Не простили романиста.
Третья трагедия Андреева – это Припять. Он мучительно любил этот город. Мы заходили в его квартиру в многоэтажке в центре города, брошенную и разграбленную. В подъезде стояло андреевское пианино: мародёры не смогли его утащить – оно застряло в проходе, и на много-много лет. Разграблены были не только Припять, но и все города и села чернобыльской зоны. Мы однажды снимали фильм о Чернобыле, заходили в селах в заброшенные хаты, но и они были «почищены» основательно. Кому понадобилось эти «звенящие», опасные для человека вещи, мебель, железо воровать и вывозить из зоны? Так что моральное падение тоже имело место, но уже после ликвидации.

***

Юрий Андреев был общественным деятелем диссидентского типа. Как правозащитники занимались своими трудами на обшарпанных кухнях, так и Союз Чернобыль в своем офисе на Обсерваторной. Друзья ему не раз говорили: ты уже не из прокуренной бытовки где-нибудь в зоне руководишь горсткой ликвидаторов, а в центре столицы крупнейшей организацией, объединяющей сотни тысяч людей. Допотопная затертая мебель, советские туалеты, как ты будешь здесь принимать Хилари Клинтон? Она же упадет в обморок. Нужна какая-то респектабельность, евроремонт! Он молча указывал на огромную стопку прошений о помощи, постоянно находящейся на его рабочем столе. Чернобыльцы просили прежде всего денег, которых никогда не хватало. И это не десятки, а сотни и тысячи людей. Однажды Андрееву присудили международную награду за служение человеку и человечеству, организаторы прислали приглашение на церемонию вручения, но не упомянули об оплате проезда. Я ему сказал, что это само собой разумеется, но он сомневался, а уточнять было неловко. Прикинули, во сколько обойдется поездка. «Это же два с половиной протеза!» — воскликнул Андреев. По-моему, он так никуда и не полетел. Но это характерная черта президента Союза Чернобыль — измерять стоимость трат в таких единицах, что и кусок ливерной колбасы в горле застрянет.
Впрочем, однажды Андрееву подарили офисное кресло, о чем он сам сообщил, созывая журналистов для освещения очередного заседания Центрального Совета СЧУ: приходите, увидите! Обыкновенное кресло, черный дерматин, высокая спинка – скорее всего, б/у в хорошем состоянии, но на фоне всего прочего допотопья оно, конечно, смотрелось. Над ним на стене были прикреплены флаг СЧУ (красное полотнище с черными колоколами) и портрет покойного В. Готовчица, ликвидатора, первого чернобыльского министра, друга Андреева. Юра расположился в кресле, победно окинул нас взглядом и произнес: «Вот теперь я настоящий президент!» Это было на 15-ом году его президентства.
Андреев был человеком органичным для времени советского аскетизма, когда люди вообще не понимали смысла комфортного существования и уже тем более – роскошества. Они ценили товарищеское плечо, ум, способности, знания, а не антураж. Высоцкий в своей «двушке» с семьей и родителями на крошечном столике написал больше и лучше, чем иные творцы в особняках и усадьбах.

***

Андреев был демократом старой закалки, постоянно собирал свои «Центральные советы», а это те же ликвидаторы-инвалиды, возглавляющие областные чернобыльские организации. Из двадцати правительств, которые были у нас за время независимости, пожалуй, не было ни одного, с кем бы ни конфликтовали чернобыльцы. На советах вырабатывалась позиция СЧУ по отношению к госбюджету, правительственным социальным программам и инициативам, составлялись требования и обращения, с которыми Андреев затем ходил в Кабмин, профильные министерства и комитеты парламента. Здесь же принимались решения о проведении протестных акций – пикетов, митингов, демонстраций.
Как человек, большую часть жизни проживший в СССР, я к любым собраниям и заседаниям относился негативно, поэтому недоумевал: можно ведь по телефону все согласовать, выслать документы, а не стягивать всякий раз инвалидов-ликвидаторов из регионов в Киев на многочасовые заседания. Но Андреев был непреклонен — люди должны коллективно, открыто — глаза в глаза, — а не сепаратно, подковерно, телефонно обсуждать все вопросы и принимать решения.
Юра обладал поразительным качеством, которым я сам не обладаю и не припомню, чтобы вообще встречал в его людях, властных, сановитых, богатых, творческих, общественных – любых. Это энергичное деятельное участие в чужих бедах и проблемах. За четверть века нашего знакомства мы пересекались по самым разнообразным вопросам: в 1990-е почти десять лет были задействованы на строительстве храмового чернобыльского комплекса в Дарнице (были членами «двадцатки»), помогали восстанавливать наш храм в Чернобыле, проводили чернобыльские памятные акции, проблемные круглые столы, конференции в Киеве и самом Чернобыле. Как журналист, ведущий в газете чернобыльскую тематику, я получал много писем и принимал пострадавших, которые приходили со своими разнообразными бедами. Часто вообще не понимал, как можно человеку помочь, поэтому направлял к Андрееву. Он сразу назначал встречу, и не было ни единого случая, когда бы он не помог. И так по всем другим вопросам: поделишься с ним возникшей проблемой, он уже завтра звонит – оказывается, уже куда-то съездил, созвонился, с кем-то встретился, и вот решение. И это по делу, о котором он еще вчера не имел ни малейшего представления! Поразительно! У него, действительно, была психология спасателя, который должен оказать человеку помощь, как можно скорее, а не тогда, когда у спасателя будет время, возможности и желание. И я ведь не относился к кругу его соратников или близких друзей. При этом он никогда не вспоминал и не напоминал о том, что кому-то помог (а это тысячи людей и организаций), а как-то сразу забывал.
По зрелому размышлению, мне представляется, что такими и должны быть общественные правозащитные организации и их лидеры. Им должно вручать нобелевские премии, государственные награды, поощряя тем самым людей на бескорыстное и мужественное служение человеку.

***

Мир так устроен, что мы боимся чужих трагедий, боли, несчастий. Лучше всего соприкасаться с ними мысленно, виртуально. Блаженнейший Митрополит Владимир рассказывал, что, мечтая стать священником, он не мог и предположить, какой это горький хлеб. Став батюшкой, начал исповедовать прихожан и от услышанного не мог спать ночами. Чернобыль – это одна большая беда, и всем, кто занимается пострадавшими, необходимо немалое мужество. Считается, что журналист должен быть в меру циником: беспристрастно, документально фиксировать трагические события и ситуации. Однажды в конце 1980-х во Владимирском соборе решили отслужить панихиду по детям, жертвам Чернобыля. Я приехал, встретился с несчастными матерями, достал блокнот и стал набрасывать их истории, на третьей осекся: мать, рассказывающая о гибели своего ребенка, — что может быть ужаснее и абсурднее? Какими глазами смотрел ребенок, что говорил матери, как он хотел жить. Это что-то запредельное, что ни словами, ни репортажем не передашь. Я так и не написал материал, и не стоило делать этого. Как нельзя и по телевидению показывать нечто подобное.
Но Юрий Андреев каждый день встречался с такими трагедиями, с отчаяньем людей, безысходностью. Даже в своем ближайшем окружении. Вот его заместитель – генерал Анатолий Вовк, мужественный человек, прошел Чернобыль, но беда настигла в любимом внуке. Рак крови, родители продали квартиру, уплотнились со стариками, насобирали на операцию в Малайзии. Через некоторое время опять пришлось искать средства на операцию, дорогостоящее лечение, но мальчик все равно умер. Это было лет пять назад. Вымотанный, не сдерживая слез, Анатолий Антонович говорил мне: «Посмотри, какая судьба ликвидатора! Людей спасал, сам выжил, а самое дорогое не смог спасти».
Чернобыль — это ведь еще и огромное государственное свинство. Гигантский разрыв между словом и делом практически по всем вопросам. По той же чернобыльской медицине. Современные центры высокотехнологичной медицины по онкологии построены в Белоруссии, в России, они есть на Кубе, больше всего – в Германии, в высокоразвитых странах Юго-Восточной Азии. С разорительными для наших граждан расценками на операции и лечение. А вот в Украине за три десятилетия стенаний так ни одного центра и не построили. Хотя, казалось бы, где, как не у нас? Журналисты, пишущие на чернобыльские темы, состарились в постановке одних и тех же вопросов.
Юра не только ставил вопросы, но решал их, как мог, для конкретных людей – ликвидаторов и пострадавших. Ноша эта не из легких. Однажды мы условились с Андреевым встретиться у него в офисе, я приехал, а он задерживался. Помощница наболтала мне растворимый кофе в стаканчике, и я вышел из Юриного кабинета на лоджию. Стоял летний знойный день, улица была пуста, и я увидел Юру, который шел со стороны улицы Артема один, с поникшими плечами, медленно, задумчиво и как-то обреченно. Я ему потом сказал, что он вдруг напомнил Сартра, который поднимался на холм Монмартра, «неся на плечах груз удела человеческого». Юра заинтересовался сравнением. Я рассказал, что таким увидел философа в Париже поэт Межелайтис. Мы с друзьями тоже были в Париже жарким августом, шли той же, закрученной на холм, улицей, и говорили о Сартре. Но представить поднимавшегося медленно в гору старика, постигшего весь трагизм человеческого существования, в шумной праздничной туристической атмосфере не получалось. А вот Юру увидел в Киеве, на Обсерваторной – и образ как-то сложился.
Сартр считал, что никто не имеет права усугублять и без того трагический удел человеческий войнами, социальной несправедливостью, нищетой. И звал к бунту. Чернобыль был фатальным усугублением трагедии человеческого существования, но против кого бунтовать? Против человеческого разума, своеволия? И вот судьба интеллектуала – нести груз трагической мысли, а ликвидатора — груз конкретных трагедий, своей и других. Кто в какую смотрит бездну? Куда с такой ношей? Поэт указывает на ориентиры. Монмартр – самая высокая точка Парижа, священный холм, на котором находится Сакре Кер, базилика Святого Сердца. Философ шел к храму. Юра шел той же тяжкой дорогой. Обсерваторная улица тоже ведет к семи киевским священным холмам.

***

Есть расхожая фраза о том, что «в огне Чернобыля сгорел наш атеизм». Но он сгорел не сразу. Во время ликвидации аварии о Церкви не думали. Помню, академик Евгений Велихов, один из отцов «саркофага», когда мы стояли на 25-летие катастрофы у Свято-Ильинского храма в Чернобыле, вдруг признался: я столько месяцев провел здесь и даже понятия не имел, что в городе есть храм, еще и какой!
В Чернобыле рухнул великий просвещенческий миф о всесилии человека и человеческого разума. Это было мировоззренческое потрясение. А вот тяга к Церкви стала повсеместной, когда «считать стали раны», задумываться о смысле катастрофы, обрушившихся бедствий и страданий. Первым храмом, построенным в Киеве после 1917 года, стал чернобыльский храм – церковь Входа Господня в Иерусалим в Дарнице, его в 1992 году освятил Блаженнейший Митрополит Владимир. Сейчас это храмовый комплекс, где уже 20 лет проходят памятные чернобыльские торжества с участием первых лиц государства.
Его история любопытна. В советское время на Левом берегу в новых районах Киева вообще не было православных храмов, и вот дарницкая община молодых энтузиастов (В. Макарчиков, С. Герук и др.), вдохновленная перестройкой и свободой, замахнулась возвести величественный храмовый комплекс в честь Архистратига Михаила, небесного покровителя Киева, посвященный 1000-летию Крещения Руси. Общину поддерживал епископ Ионафан (ныне – митрополит Тульчинский), тоже дарничанин. Место под строительство выбрали в парке советско-финской дружбы, а первый храм комплекса решили посвятить чернобыльцам (десятки тысяч чернобыльцев-переселенцев получили квартиры в новых районах).
В это сегодня трудно поверить, но первые годы после аварии правящая партийная номенклатура все время пыталась как-то замалчивать масштабность катастрофы. И дело не столько в секретности (в зоне действительно находится так называемый «Чернобыль -2» — гигантская антенна, которая сканировала огромные пространства, включая чуть ли восточное побережье США), сколько в политике. С демократизацией общества, появлением оппозиции, объявившей Чернобыль преступлением коммунизма, правящей коммунистической власти в Украине нелегко было оставаться у руля.
Из-за Чернобыля произошел фактический разрыв дарницкой общины с тогдашним Киевским митрополитом Филаретом (Денисенко), ныне анафематствованным. Он всегда прислуживал власти, поэтому заявил, что «никакого Чернобыля нам здесь не нужно». Община была зарегистрирована помимо Филаретовой воли, и помогали ей в этом демократы (скажем, Юрий Мешков, будущий президент АРК), даже руховцы, тот же Сергей Головатый. Не только община, но все чернобыльское движение крайне негативно относилось к Денисенко, считая его чистым аферистом: «прихватизировал» санаторий в Плютах, построенный для детей священников из зоны, вовсю крысятничал с международной гуманитарной чернобыльской помощью. Андреев считал также, что и чернобыльские партийные деньги «замутили» Филарет с Кравчуком (Горбачев из партийной кассы КПСС выделил 1 миллиард рублей чернобыльцам, в том числе Союзу Чернобыль – 200 млн., но они растворились на счетах КПУ). Впрочем, дело не только в мошенничестве. Три крупнейшие общественные организации Украины (ветераны Великой Отечественной войны, чернобыльцы и афганцы) на дух не переносили Филарета и филаретовщину, чувствуя в них внутреннюю гниль, и когда Кравчук начал гонения на УПЦ, однозначно встали на защиту Православной Церкви.
Парк советско-финской дружбы был отдан под строительства храмового комплекса при содействии самого Михаила Горбачева. Община обратилась к главе Финской Православной Церкви, тот обратился к Михаилу Сергеевичу с посланием, в котором указывал, что лучшего символа дружбы наших народов, чем православный храм, и придумать невозможно. Власти отдали общине землю.

***

Начало 1990-х, да и все десятилетие, справедливо считают бедственными для нашего народа. Сгоревшие сбережения, гиперинфляция, купоны, безработица, мизерные пенсии, нищета, годовые задержки с выплатами зарплат и т.д. Тем не менее, в это самое время был возведен храмовый комплекс (основной собор до сих пор построен лишь наполовину). Строили методом народной стройки, рывками, без какой бы то ни было бюджетной поддержки, в постоянном поиске средств. Над проектами практически безмездно работали лучшие архитекторы Украины — академики Асеев, Яблонский, Гусаков, Иваненко, Тоцкий. Чернобыльский (Входа Господня в Иерусалим) храм и храм-крестильня построены в стиле украинского барокко, Георгиевский – в классическом, а главный (недостроенный) Архангело-Михайловский храм — в древнем византийском.
На стене чернобыльского храма была установлена икона Божией Матери с разбитым колоколом, а внутри — плиты с фамилиями погибших ликвидаторов. Затем Андреев изготовил и передал храму 27 (по количеству регионов Украины) кожаных фолиантов, чтобы в них вносили имена умерших чернобыльцев для поминовения.
История мемориальной могилы-кургана связана с возведением мемориала героям-чернобыльцам на Митинском кладбище в Москве, где похоронены наши пожарные, погибшие от переоблучения радиацией. При реконструкции старые плиты заменили, и Андреев привез их в Киев. Их установили на кургане, добавив плиту с именем Валерия Ходымчука, дозиметриста, для которого могилой стал сам разрушенный реактор. Над курганом поставили две стелы из черного и красного гранита, а между ними повесили колокол, удар которого ежегодно 26 апреля в 1ч.23 мин возвещает о начале памятных мероприятий о чернобыльской трагедии. Перед этим руководители государства и священноначалие Православной Церкви возлагают цветы, зажигают свечи, служится панихида. Затем все идут в храм, молятся, ставят свечи. Была традиция общения лидеров державы с чернобыльцами, которые на траве расстилали скатерти, доставали снедь и выпивку и устраивали поминки. Иногда ставили столы под навесом. Помню, президент Виктор Ющенко больше часа общался с чернобыльцами: пил водку из пластикового стаканчика, говорил, спрашивал, отвечал.
Напротив кургана по другую сторону проспекта трудами Андреева был установлен памятник погибшим вертолетчикам и всем ликвидаторам-сотрудникам МЧС. Под чугунной ротондой, с лопастью вертолета, разбившегося у стен реактора. Утром траурные мероприятия продолжались уже здесь: возлагались венки, погибшим отдавались воинские почести, в завершение пожарные машины с включенными сиренами проезжали мимо памятника.
Традиция этих памятных торжеств не была спущена сверху, она родилась снизу, никогда не превращалась в митинги, а подкупала своей христианской простотой и человечностью. Молитва, свечи, колокол в ночи. Живая благодарная память. Для Юры в этом заключался смысл его многих трудов.
Затем были созданы мемориальный памятный комплекс в Святошино на Чернобыльской улице и мемориал на самой ЧАЭС у центрального входа в станцию.

***

Воцерковление чернобыльского движения тесно связано с Блаженнейшим Митрополитом Владимиром. Андреев как-то сразу проникся глубоким уважением к Предстоятелю Православной Церкви, дорожил его мнением и советами. А Блаженнейший Митрополит по-особому относился к нуждам чернобыльцев и Союза Чернобыль, я не помню, чтобы он хоть раз отказал в каких-то просьбах: как правило, сам правил чернобыльские службы, посещал зону, открывал выставки и конференции. По благословению Блаженнейшего Владимира была написана икона «Чернобыльский Спас», которой Андреев более всего дорожил как святыней всех ликвидаторов.
Блаженнейший Митрополит Владимир считал, что все, нужное Богу, непременно свершится, несмотря на сложности. Стабильной, постоянной помощи или содействия никогда не было, но всегда находись люди и организации, которые помогали чернобыльским церковным стройкам. Помню забавный случай. Я был в командировке, вернулся в Киев, и в редакции мне передали от нашей дарницкой общины текст анонса события о том, что в ночь на 26 апреля Блаженнейший Митрополит Владимир с первыми лицами державы откроют мемориальную могилу героев-чернобыльцев. Там было и ее описание – гранитные стелы, колокол, мраморные плиты. Я подписал материал в пятничный номер, а на следующий день где-то после обеда заехал посмотреть на мемориал, который через два дня должны открывать. Шел снег с дожем, дул пронизывающий холодный ветер, но самое неприятное заключалось в том, что и воскресная школа, и храм и огромная стройплощадка, обнесенная забором, были закрыты, нигде не было ни души. Как не было и самого мемориала. Тогда еще не изобрели мобилок, выяснить что-то было сложно, я достучался в окошко стройвагончика до заспанного сторожа, который ничего не знал, только пожимал плечами. Мы пошли по территории, недалеко от храма увидели кучу привезенного чернозема, а на заднем дворе стройки под запорошенными снегом бетонными столбами нашли длинные гранитные плиты. Было очевидно, что для сооружения мемориала, облагораживания территории нужны не дни, а недели, и, чтобы никого не подводить, открытие следует перенести по срокам.
С этой мыслю я и поехал в Лавру к Митрополиту Владимиру. Он выслушал, заулыбался и спросил, знаю ли я старый советский анекдот о том, чем отличается социалистический ад от капиталистического? И сам мне его рассказал: умер один трудяга, по грехам определили, что все-таки ему место в аду, но предложили выбор – капиталистический или социалистический? Он спросил, в чем разница? Ему растолковали: в капиталистическом каждый день, методично, в одно и то же время ему будут по одному гвоздю забивать в пятку. А в социалистическом – то гвозди не подвезут, то молоток потеряют, то мучители запьют, но в последний день каждого месяца все тридцать гвоздей непременно вобьют. Мы в социализме живем, напомнил Митрополит. Меня эта притча не очень-то убедила, вечером я созвонился с Андреевым, но он тоже никакого беспокойства не обнаружил. И оказался прав: на следующий день появились и строители, и техника, и курсанты, и солдаты, которые возвели мемориальную могилу, установили стелы, колокол, территорию убрали и даже устлали дерном. И так постоянно и во многих делах: помощь была ситуативной, но она всегда находилась.

***

Особое место в трудах Юрия Андреева занимает возрожденный Ильинский храм в Чернобыле, единственный действующий в зоне отчуждения. После аварии в нем был склад, куда свозили церковную утварь из всех закрытых храмов зоны. Он неоднократно подвергался разграблению. Известно, что часть иконостаса Ильинского храма даже оказалась на антикварном толчке Киева, откуда ее выкупил и вернул в храм Блаженнейший Митрополит Владимир. К 2000 году церковь совсем обветшала, через проходившиеся купола вода заливала храм. Его возрождению мы обязаны чернобыльцу-ликвидатору протоиерею Николаю Якушину и Юрию Андрееву, который нашел финансы для его реставрации. Во время ее проведения были открыты фрески и найден бюст императора Александра II, на средства которого и был построен замечательный храм над Припятью.
На 25-летие катастрофы наши чернобыльские святыни (чернобыльский комплекс в Дарнице, чернобыльский мемориал у ЧАЭС и Чернобыльский храм в зоне) посетил Святейший Патриарх Кирилл, совершил богослужения, а чернобыльскому храму подарил колокола. Мы думали, что в Чернобыле, месте братского подвига ликвидаторов наших стран, будет заложена традиция ежегодных памятных торжеств, которые будут открывать президенты трех держав и духовные лидеры наших народов (Святейший Патриарх Московский, Блаженнейший Митрополит Киевский и Митрополит Белорусский). Так бы, пожалуй, и произошло, если бы не политика: Александр Лукашенко в последний момент отказался приезжать, обидевшись на Виктора Януковича. Тот, дабы угодить лидерам ЕС, не пригласил Лукашенко на международную чернобыльскую конференцию, проводимую накануне ООН в Киеве.

***

Андреев был человеком щепетильной порядочности. Он боролся с лжеликвидаторами, лжечернобыльцами, с коммерческими структурами, которые создавали множество схем, позволявшими пользоваться льготами и уходить от налогов. Один бизнесмен-ликвидатор как-то жаловался, что невозможно с Андреевым «работать»: столько вариантов предлагали, когда и бизнесменам было выгодно, и «Союз Чернобыль» не ходил бы с протянутой рукой – все отвергает. Известен скандал с головою Верховной Рады Иваном Плющом, которого Андреев обвинил в незаконном получении удостоверения инвалида Чернобыля I группы, которая позволяла получать наивысшую чернобыльскую пенсию. И. Плющ, безусловно, был ликвидатором, причем, одним из первых, был инвалидом, хотя, конечно, не первой группы. Однако он на протяжении двух десятилетий был одним из самых влиятельных политиков в Украине, с которым не стоило ссориться. Но Андреев был принципиален. Такая же история была с Генеральной прокуратурой Украины: Андреев считал, что прокуроры не имеют права считаться ликвидаторами, поскольку они занимались не ликвидацией последствий аварии, а осуждением ликвидаторов (судебный процесс над руководством станции проходил в Чернобыле). Но вот кто бы стал «бодаться» с Генеральным прокурором, когда закон был на его стороне?
Однажды Андрееву необходимо было срочно написать какой-то текст, мы договорились встретиться после работы в редакции и поработать над ним. Однако с номером была какая-то запарка, я поздно освободился, мы сели за текст, толком ничего не смогли сделать, поэтому решили ехать ко мне домой и там его добить, чтобы завтра к нему не возвращаться. Город был пустой, однако зима, поземка, тусклое «блокадное» освещение 1990-х, водитель-ликвидатор, который плохо ориентировался в нашем районе – и в результате пришлось пару раз нарушить правила дорожного движения, к радости гаишников, притаившихся на обочине. Они проверили наши документы, узнали Андреева и сказали, что они тоже работали в зоне, но никаких льгот не имеют. Юра стал выяснять, в каком подразделении служили, в каком населенном пункте зоны, в какое время стояли, и вдруг объявляет: так вы же мародеры! Вы же полностью разграбили какой-то цех (завод или колхоз – уже не помню), вас судить надо! Я опешил: мы виноваты, у нас море дел и мало времени, а он посреди ночи выясняет с ментами, кто и что украл в зоне десять лет назад! Но вот такой был Андреев, с его обостренным чувством справедливости, и он не боялся говорить правду и рядовому гаишнику и Генеральному прокурору.
Этим Андреев был «неудобен», его даже однажды власти попытались проучить и приручить, посадив на неделю в СИЗО. Центральный совет СЧУ распределял средства на операции ликвидаторам. На них заключались договора со специальными медучреждениями, которые эти операции делали. Одна фирма получила деньги на две операции, но их не сделала, а сама растворилась. СЧУ обратилось в прокуратуру, но там решили возбудить дело не против фирмы, а против СЧУ, причем не против всего Центрального совета, а против его председателя – президента СЧУ. В результате инвалид-чернобылец, живущий на медпрепаратах, провел неделю в одиночной камере, после чего был освобожден. Так что Андреев прошел все, что полагается общественному деятелю и правозащитнику, и тюрьму и суму.

***

Юра ушел с болью о попранном Дне Победы. Он, действительно оказался попранным. Мы с дочерью и внучкой со цветами пришли на братскую могилу к памятнику воина-освободителя. Ни митинга, ни людей. Лишь две учительницы-пенсионерки подсаживали свежие цветы на могиле. Они сообщили, что за час до традиционных торжеств местная власть доставила венок, священник отправил панихиду, на этом праздник и свернули. Причина – боязнь сепаратистов-экстремистов-провокаторов. Я им посоветовал сходить на могилы своих отцов (у обеих они – фронтовики) и сказать им, не стыдясь (если сумеют), что День Победы отменили из-за каких-то мифических сепаратистов.
30 лет назад у этого памятника за неделю до Дня Победы я встретил пожилую женщину, явно не местную. Весна была тоже ранняя, все цвело, молодая трава густо покрывала и холм, и могилу. Цепкий, плетущийся вьюнок, как символ неумолимого забвения, расползался по мемориальным плитам. Женщину душили слезы, и она с каким-то остервенением вырывала его, освобождая выбитые на плитах фамилии. Это была фронтовичка-медсестра Екатерина Васильева, приехавшая проведать однополчан из своей 218-ой Ромодано-Киевской стрелковой дивизии. Ее мучила какая-то обида.
- Вам это не понять, — говорила она с горечью и укором .- Эти ребята были такими замечательными, молодыми. Они все – моложе вас!
Мне самому было 25 и представить, что здесь, в братской могиле, лежат 175 парней, которые моложе меня или даже ровесники, было сложно. Погибшие герои всегда кажутся и старше, и мудрее нас. К тому же наше легендарное военное советское кино, на котором мы выросли, очень «старило» солдат: в нем всегда сорокалетние играли двадцатилетних. Затем я писал очерк об одном сожженном фашистами селе на Винничине, при освобождении которого погибло большое количество красноармейцев. Они лежали на льду замёрзшего Южного Буга. Местные жители (старухи и девчонки-малолетки, которых не угнали в Германию) вылезли из землянок и пошли стягивать тела к братской могиле в центре села. Они рассказывали: тянем, а сами плачем, не переставая – какие они молодые, красивые, их так много, и они мертвые!
У нас в мемориалах, на братских могилах, — а они есть в каждом городе и селе Украины, поскольку все, за небольшим исключением, были освобождены Красной Армией, — указаны, как правило, лишь даты гибели освободителей. Это неполная, а потому несколько искаженная информация: нет дат рождений. А статистика говорит, что 18 % (1млн.560,3 тыс. чел) погибших в Великую Отечественную красноармейцев и матросов – молодые люди 20-ти лет и моложе. Наибольшее количество (22 %), составляли парни и девушки 21-25 лет (1млн. 907 тыс. чел). Далее идут: 26-30 лет — 1млн. 517,0 тыс. чел. (17,5 %); 31-35 лет — 1млн. 430,3 тыс. чел. (16,5 %). Две трети из 8,7 млн. погибших воинов освободителей – это молодежь. Кому за 50 составляли один процент погибших – 86 тысяч.
Это очень важный момент для сегодняшнего восприятия подвига освободителей. Живущим суждено умирать и покоится на кладбищах на околицах городов и сел. Но когда мы видим на наших братских могилах огромное количество имен молодых людей, мы понимаем, что им-то суждено было жить, любить, творить, трудиться, растить детей, смотреть на солнце и звездное небо, а не лежать у нас здесь, под фанерною звездой, в сотнях и даже тысячах верстах от родного дома. Понятен подвиг наших земляков, у кого враги сожгли родную хату, убили семью (а Украина вся была оккупирована, разрушена, разграблена, порабощена) и которые сражались за свою Родину. Но еще более возвышен подвиг парней-сибиряков, азербайджанцев, грузин, уральцев, заволжцев, узбеков и т.д., которые сотнями тысяч лежат в нашей земле, отдав свои жизни за нашу свободу. Причем на их родной земле никакой войны не было.
Наш народ называл освободителей спасителями. Их могилы – святы. В каждой из них покоятся действительно небесные воины, десятками, сотнями и тысячами. Недаром их располагали в центрах селений, благодарные молодожены, учредители новых жизней, к ним приносят цветы. Красивая и достойная традиция.

***

Можно ли заменить День Победы, который для наших отцов и дедов был едва ли главным праздником, на День скорби по жертвам Второй мировой войны или День примирения стран и народов Европы, как это стремится сделать наша власть? Наверное, можно, но это будет неправда, несправедливость, историческая и человеческая. Назвать воина-освободителя жертвой войны – это тоже самое, что назвать человека, вынесшего ребенка из огня и погибшего при этом, жертвой пожара, а не героем и спасителем. В этом есть что-то изуверское. Нашей стране-победительнице, нашему народу-победителю, нашей армии-освободительнице не с кем мириться: мы не воевали ни с Германией, ни с Италией, ни с Румынией и прочими европейскими странами. Не воевали с их народами. Мы воевали с фашизмом, победили его и мириться с ним, надеюсь, никто не собирается. Удивительно, что эти инициативы исходят от властоимцев, чьи родители гарантировано погибли бы в газовых камерах и бабьих ярах, если бы не жертвенный подвиг воинов-освободителей.
Не менее поразительна и дискредитация Красной Армии. В ее свершениях есть то, что ни одному войску мира и не снилось – она разгромила все армии объединенной Гитлером Европы и водрузила над Рейхстагом красное знамя Победы. Пусть кто-то повторит ее подвиг, прежде чем разевает свою черную «пельку». Принадлежностью к славе, победам и традициям Красной Армии надо гордиться, что и делали наши отцы и деды, да и все, кто служил в ней после войны. Миллионы украинцев сражались в ее рядах за Родину, за свободу Европы, и это их победа – и умерших, и живых и не рождённых.
Юрий Андреев был до мозга костей человеком Победы, того возвышенного, жертвенного, благородного, что должен носить себе наш народ. Он и Чернобыль видел не только местом вселенской трагедии и скорби, но и полем битвы добра и зла, раскрепощенной смертоносной стихии и человека. Он (при Ющенко!) добился учреждения Дня ликвидатора (14 декабря), как Дня Победы чернобыльцев.
Победа – это наша священная история, и когда против нее восстали силы злобы, лжи, алчности и пресмыкательства, захватившие власть и развязавшие кровавые братоубийственные бойни в Украине, Юра был потрясен. В результате – скоропостижная смерть. Но воины не умирают, они, по слову поэта, превращаются в свет, «где после смерти — смерти нет».

***

В одной из поездок в Чернобыль, стоя на любимом Юрой дощатом причале на Припятской пристани, увидели на берегу свежевырубленные молодые деревья, поваленные то здесь, то там. В городе, в котором не живут и еще тысячу лет не будут жить люди, кто-то занимался малопонятной хозяйственной деятельностью. Оказалось, бобер. Может, укреплял, или, напротив, разрушал берег, возможно, заготавливал материал для запруды, а быть может, просто тренировал зубы – определить не удалось. Но всякий раз, приезжая сюда, мы без труда обнаруживали плоды его трудов, хотя самого никогда не видели. А вот три года назад, в последнюю поездку, следов его не обнаружили. Вдруг бобер погиб в минувшую холодную зиму или нору затопило весенним половодьем? Стало как-то не по себе. Не мог он так поступить с нами – утонуть или замерзнуть! Мы перебрались с причала на берег и среди разбухших диких трав стали искать признаки его существования. И таки нашли тонкую перегрызенную ольху со свежей розоватой стружкой. Как-то отлегло от сердца. Мы ударили по рукам: жив, курилка! И здесь, у бездны на краю, на живописной земле, с которой человечество само себя изгнало, невидимая живая сила, продолжала свидетельствовать о своем пребывании. Я сказал Юре, что мы стали, как дети, ищем и радуемся бобру.
- А как иначе?- ответил он. – Если живет бобер, значит, когда-нибудь здесь опять будут жить люди.

КИЇВ. Вийшов з друку черговий номер журналу Голосіївського благочиння “ГОЛОС”

Союз Чернобыль Украины. Сорок восьмая, роковая…