Митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим. Жребий, предначертанный Богом

01.06.2005 archive, Вестник №45, Юбилеи

60-летие священнического служения митрополита Харьковского и Богодуховского Никодима

13.05.2005. ХАРЬКОВ. Митрополит Никодим отмечает 60-летие священнического служения
Известный во многих странах мира церковный деятель, старейший иерарх Украинской Православной Церкви, ректор Харьковской духовной семинарии, почетный доктор ряда престижных учебных заведений, авторитетный богослов и выдающийся церковный писатель митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим (Руснак) отмечает 60-летие священнического служения. Подражая Божественному Агнцу Христу, пришедшему в мир, чтобы послужить роду человеческому, владыка Никодим всю свою богатую событиями жизнь принес на алтарь служения Святой Православной Церкви, многострадальному Отечеству и боголюбивому народу православному. Вот уже 60 лет, неся тяжелый крест священнослужения, мужественно перенося испытания суровой действительности и мудро окормляя вверенную ему многочисленную паству, Митрополит Никодим сохраняет живое чувство любви к ближним и силу искреннего пастырского сострадания к немощам человеческой природы.

Митрополит Харківський і Богодухівський Никодим (Микола Степанович Руснак) народився 4 квітня 1921 року в селі Давидівці Чернівецької області в селянській родині. Закінчив середню школу в 1935 році. У 1938 році став послушником у Свято-Іоанно-Богословському монастирі Чернівецької єпархії, де 6 січня 1945 року прийняв чернечий постриг.
29 квітня 1945 року був висвячений у сан ієродиякона, а 23 лютого 1946 року — в сан ієромонаха.
З 1950 до 1955 року ніс послух настоятеля Свято-Іоанно-Богословського монастиря.
З 1955 року навчався у Московській духовній семінарії, одночасно виконував обов’язки благочинного МДАіС.
У 1958 році ієромонах Никодим був призначений заступником начальника Російської духовної місії в Єрусалимі, там прийняв сан архімандрита.
10 серпня 1961 року возведений у сан єпископа і направлений на Костромську кафедру.
З 1964 року — єпископ Аргентинський і Південноамериканський.
З 25 лютого 1968 року — архієпископ, Екзарх Центральної і Південної Америки.
У 1970 році призначений архієпископом Харківським і Богодухівським, а у 1983-му — Львівським і Тернопільським.
9 квітня 1985 року возведений у сан митрополита.
З 27 грудня 1988 року — митрополит Львівський і Дрогобицький, священноархімандрит Свято-Успенської Почаївської Лаври.
13 вересня 1989 року повернувся на Харківську кафедру.
У квітні-травні 1992 року владика виконував обов’язки Предстоятеля УПЦ. У 1992 році очолив Харківський Собор Української Православної Церкви, на якому було засуджено розкольницьку діяльність колишнього митрополита Філарета.
З 20 червня 1992 року — постійний член Священного Синоду УПЦ, голова Комісії з канонізації святих УПЦ.

16.05.2005. ХАРЬКОВ. Блаженнейший Митрополит Владимир поздравил митрополита Никодима с 60-летием священнического служения
В ходе архипастырского визита на Слобожанщину в неделю святых жен-мироносиц Предстоятель Украинской Православной Церкви Митрополит Киевский и всея Украины Блаженнейший Владимир совершил Божественную литургию в Благовещенском соборе Харькова. После богослужения Блаженнейший Владыка поздравил митрополита Харьковского и Богодуховского Никодима с днем тезоименитства и 60-летием священнического служения. За заслуги перед Святой Церковью, многолетнее самоотверженное служение, литературную деятельность и достижения в богословской науке вручил владыке Никодиму орден Иоанна Богослова.

12.05.2005. ХАРЬКОВ. Виктор Черномырдин поздравил митрополита Никодима с 60-летием священнического служения
В своем поздравлении митрополиту Харьковскому и Богодуховскому Никодиму посол Российской Федерации в Украине отмечает, что жизнь владыки «является примером для подражания, поскольку всецело отдана Православной Церкви и Украине».

Митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим

Жребий, предначертанный Богом
(отрывки из книги)

Моя родословная
О моих предках по отцовской линии я могу сообщить лишь самые отрывочные сведения. Мой отец лишился своих родителей в детстве. Я помню, что у него был старший брат Макарий и сестра Евфимия, которая вышла замуж за Георгия Олиевского из села Гавриловцы. Но никто из этих близких родственников не заботился о моем отце в его детс-кие годы, и он рос как трава при дороге, не согрева-емый ни лаской, ни любовью. Фамилия моего отца — Руснак. Эта фамилия широко распространена в Бу-ковине. В именном указателе тома «История горо-дов и сел Украинской ССР», посвященного Черно-вицкой области, значится 18 моих именитых земля-ков с такой фамилией. Имя и отчество отца — Сте-пан Георгиевич. Ни одной фотографии отца у меня не сохранилось. Впрочем, их, скорее всего, и не было. От матери остались только две фотографии, сделан-ные незадолго до ее смерти. Да и я сфотографиро-вался в первый раз в 17 лет. Уже одно это говорит о той беспросветной нужде, в которой мы жили. Ведь с конца XIX века в богатых семьях было принято заводить фотоальбомы, которые часами разглядыва-ли гости дома.
О своей родословной по материнской линии я знаю со слов моей матери — Параскевы Георгиевны Кавьюк. Дед ее отца Матей (Матфей) был незауряд-ной личностью, храбрым воином, участником Рус-ско-турецкой войны. О какой войне — 1768—1774 или же 1787—1791 гг. — шла речь в семейном предании, мать не уточняла. Но, скорее всего, это была вторая из упомянутых войн, в которой русские одер-жали ряд блестящих побед над Османской империей в морских сражениях под руководством талантливо-го флотоводца Ф.Ф. Ушакова и в сухопутных сраже-ниях под руководством знаменитого полководца А.В. Суворова. Однако результаты войны не соответ-ствовали ни военным успехам России, ни понесен-ным ею жертвам. Правда, Ясский мирный договор зафиксировал присоединение к России территории между Бугом и Днестром. Но Бессарабия, Молдавия и Валахия были возвращены туркам-османам.
Так вот, во время Русско-турецкой войны мой прапрадед Матей, по всей вероятности, командовал воинским отрядом и героически сражался с турка-ми. Вполне возможно, он был в рядах тех, кто под командованием А. В. Суворова в 1790 г. штурмовал Измаил. Но затем воинское счастье изменило ему, и в одном из сражений он попал в плен. С пленны-ми, отрекавшимися от Православия и переходив-шими в мусульманскую веру, турки обходились ми-лосердно. Остальных они отправляли на каторжные работы в придунайские земли. Среди этих осталь-ных оказался и мой прапрадед Матей — ревностный христианин, не пожелавший променять свою святоотеческую православную веру на объедки от трапез тех, с кем он еще недавно доблестно сражался.
На турецкой каторге многие пленные быстро обессиливали. Этих несчастных людей турки убива-ли и затем кормили их мясом тех, кто еще в состо-янии был работать. Пленные удостоверились в этом, обнаружив однажды в пище человеческий палец. Но ни непосильный труд, ни побои и издевательства тюремщиков не сломили моего прапрадеда. Обла-дая незаурядными организаторскими способностя-ми, он склонил группу пленных к побегу. Более того, он уговорил повариху — православную женщину, угнанную в турецкую неволю, открыть ночью воро-та лагеря, где содержались пленные. Она согласи-лась на это при условии, что беглецы-каторжане возьмут ее с собою.
Побег удался. Мой прапрадед возвратился в род-ное село. Его имя пользовалось среди земляков чрез-вычайной популярностью. Всех членов его семьи ста-ли называть «Матейковы». Затем это славное имя, как бесценное наследство, закрепилось за всеми последу-ющими поколениями нашего рода. Моего прадеда, деда, маму и ее сестру в селе также называли «Матейковыми». А меня, когда я подрос, односельчане лас-ково звали «Русначок». И поскольку в селе были, кроме нас, семьи, которые носили фамилию Руснак, то, идя по улице, я иногда слышал за своей спиной такой разговор сельских кумушек: «А чий то Русна-чок?» — «Та то син Параски Матейкової”.
Мой прадед Стефан и дед, Георгий Степанович Кавыок, жили в те времена, когда Буковина находи-лась под австро-венгерским владычеством. Им дове-лось претерпеть немало невзгод, связанных с жес-точайшим преследованием в нашем крае православ-ных за их веру. Мой дед, о котором я вспоминаю с глубокой любовью, рано овдовел и остался с пятью детьми: двумя сыновьями (Иоанном и Николаем) и тремя дочерьми. Старшей из них была Екатерина, средней – моя мать Параскева и младшей – Мария.
Из-за неописуемой бедности Иоанн и Николай навсегда покинули отчий дом и уехали искать лучшей доли в Канаду. Мой дед со своими дочками остался вековать в родном селе.. Старшая дочь Екатерина жила вместе с отцом., а моей матери и ее старшей сестре Марии довелось идти «в люди»: матери — в служанки к сельскому священнику, отцу Иоанну Карпьюку, а Марии — в служанки к сельскому дьяку Цуркановичу.
Жизнь и быт в домах священнослужителей заметно отличалась от жизни и быта крестьян. Моя мать и ее сестра научились искусно готовить; разговоры, которые велись в домах священнослужителей, расширили их кругозор, впитанная ими сызмальства православная вера дополнилась знанием истории Православной Церкви. Старшая дочь отца Иоанна сильно подружилась с моей матерью.. В задушевных беседах, которые велись между ними, они постепенно. С помощью Божией, определили главную цель своей жизни: остаться в безбрачии, посвятить свою жизнь богу и вступить в один из буковинских женских монастырей.
Но эти планы разрушила начавшаяся в 1914 г. Первая мировая война. Буковина стала ареной ожес-точенных сражений российских и австро-венгерских войск. Власть в крае трижды переходила из рук в ру-ки. Людям, населявшим его, довелось переживать не-имоверные трудности. Священник, отец Иоанн Карпьюк с дочерью Ефросинией перебрался в Черновцы, а моя мать возвратилась в отчий дом. К тому времени ее старшая сестра Екатерина вышла замуж. На плечи моей матери легли все домашние заботы. Поэтому ей пришлось на долгие годы отложить осуществление своей девичьей мечты о вступлении в монастырь.
После окончания Первой мировой войны из-за крайней нищеты, царившей в родительском доме, мою мать выдали замуж за 18-летнего сироту Степана Ге-оргиевича Руснака, которому по наследству досталась полуразрушенная, крытая соломой, жалкая хатенка. Сиротство наложило заметный отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Он так и не смог стать самостоя-тельным хозяином. Да и возможностей для того, что-бы обзавестись собственным хозяйством, у него не было. Всю свою жизнь он работал на чужих людей и переби-вался случайными заработками, которые не приноси-ли в дом достатка. А все заботы о домашнем очаге легли на плечи моей матери. В 1921 году, 5 апреля старого стиля, 18 апреля нового стиля на свет появил-ся я. Ни о каких роддомах тогда в наших краях и по-мину не было. Принимала роды бабка-повитуха.

Жребий Божий и материнское благословение
В те времена в Буковине бытовал такой обы-чай. После первой купели перед младенцем раскла-дывали разные предметы. Считалось, что то, до чего он дотронется ручонкой, является предзнаменова-нием его будущей судьбы. Дотронется до уздечки — быть ему конюхом, до рубанка — столяром, до ко-шелька — богачом-купцом. Дальше этого мечты моих земляков не шли. Моя мать обшарила взглядом нашу убогую горенку и положила передо мною самое до-рогое, что в ней было — старинную Библию… И я дотронулся до нее!
Эта история, рассказанная мне позже матерью, произвела на меня глубокое впечатление. Но вместе с тем в детские годы я еще полностью не осознавал значения этого события. И только позже ко мне при-шло понимание того, что Библия, к которой я прикос-нулся своей младенческой ручонкой, была Знамением Божиим, символом жребия, предначертанного мне Богом. Вспоминая сейчас об этом событии, я воспри-нимаю его и как святое материнское благословение: жить по слову Божьему. И позже мать не раз повторя-ла мне: «С неправдой, сынок, и до края земли дойти можно, да вот только назад воротиться трудно будет». Значение этих слов я также осознал не сразу. Назад возвратиться трудно будет не только потому, что люди обличат тебя, как лжеца, а и потому, что ты потеряешь самого себя, предашь попранию жребий Божий — то, ради чего ты призван в этот мир.

Окончательный и бесповоротный выбор
В августе 1938 года, вскоре после того, как мне исполнилось 17 лет, я работал на уборке урожая у помещика Эгелеса. И вдруг, в разгар рабочего дня, я неожи-данно для себя самого прервал работу, застыл как вкопанный и воскликнул: «Все, хватит, я ухожу в монастырь!»
И уже в следующее воскресенье я отправился к нашему сельскому священнику,отцу Онуфрию Иванюку. До назначения в наше село он был настоятелем храма в селе Звеняче, которое граничило со Свято-Иоанно-Богословским Крещатинским монас-тырем. Отец Онуфрий был в хороших отношениях с настоятелем этого монастыря. Так вот, я пришел к отцу Онуфрию Иванюку просить его ходатайства перед настоятелем Свято-Иоанно-Богословского Крещатинского монастыря о том, чтобы меня приняли в число насельников этой святой обители. Отец Онуфрий Иванюк знал меня как усердного прихо-жанина и поэтому отнесся к моей просьбе с понима-нием. Но присутствовавшая при этом разговоре ма-тушка, которая была наслышана о многих моих про-делках, громко расхохоталась и, обращаясь ко мне, сказала: «Дивись-но, хто з1брався у монастир! Та ти ж там і двох тижнів не витримаеш!» Как знать, мо-жет быть, я не выдержал бы не только двух, но и одной недели монашеской жизни, если бы на мое монашеское послушание не было воли Божией!
Кроме священника, отца Онуфрия Иванюка, о своем решении уйти в монастырь я сообщил только моей матери. Отец об этом ничего не знал. Мать вна-чале пригорюнилась. Да и как ей было не горевать? Ведь я был у нее единственным сыном, который мог бы в ее старости стать ее кормильцем и утешителем. Но потом мать вспомнила о своем девичьем желании вступить в монастырь, об обстоятельствах, которые помешали ей осуществить это желание, всплакнула и дала мне свое материнское благословение на иночес-кое житие.
И вот, в конце августа 1938 года, в воскресе-нье, на рассвете, потихоньку, чтобы не разбудить отца, мать собрала мне узелок с чистым бельем и хлебом и проводила меня до конца нашего огорода. Мы немного постояли. Мать заплакала. А у меня и сейчас выступают слезы на глазах, когда я слышу песню на слова нашего известного украинского по-эта Андрея Малышко:
Рідна мати моя, ти ночей не доспала,
I водила мене у поля край села,
I в дорогу далеку ти мене на зорі проводжала,
I рушник вышиваний на щастя, на долю дала.
Расставаясь, я расцеловал свою мать, закинул за плечи котомку и пошел по дороге, которая вела меня в монастырь и в простирающуюся за ним, не-ведомую никому, кроме Бога, даль.
Безрелигиозному человеку или человеку, чья религиозность ограничивается посещением храма по большим церковным праздникам, трудно понять при-чины, побудившие меня к вступлению в монастырь. Возможно, некоторые скажут, что за монастырские стены меня толкнула беспросветная нужда. Но ведь как раз одним из главных монашеских обетов явля-ется обет добровольной бедности, нестяжания зем-ных благ. Может быть, кто-то заметит, что мне надо-ела бесконечная, однообразная, изнурительная кре-стьянская работа. Но ведь и удел монаха — это та-кой же, а может быть, и более тяжкий, чем в миру, физический труд и не прерывающееся ни на миг молитвенное служение Богу.
Нет, причины моего ухода в монастырь были намного глубже, чем эти поверхностные мирские суждения. Благодаря влиянию моей глубоко религиоз-ной матери и немногих встреченных мною в молодые годы, выделявшихся из общей массы людей, которые ощущали затхлость окружавшего их стоячего болота обывательского существования, мое влечение к мона-шеской жизни проявлялось в неуспокоенности моего духа, в его устремленности к высшим ценностям, в мо-ей приверженности к религиозной жизни и любви к православному храму, где я ощущал тоску по иной, прекрасной действительности, по своему истинному Небесному Отечеству.
Мои отроческие и юношеские чувства во время богослужения поразительным образом совпадают с прекрасно переданными Святым Иеронимом чув-ствами монахов, слушающих проповедь своего настояте-ля: «Тихо катятся по щекам слезы, и скорбь не преры-вается даже стоном. Когда же он (настоятель. -М. Н.) начинает вещать о царстве Христовом, о будущем бла-женстве и о славе, ты увидишь, как все слушащие сдерживают дыхание и поднятые к небу их глаза как бы говорят про себя: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя, я улетел бы и успокоился!»» (Пс. 54, 7). Каждое воскресенье и по всем церковным праздникам я вместе со своею матерью ходил в храм Божий. Осо-бенно запомнилась мне служба пятой недели Велико-го поста — чтение Покаянного Канона преподобного Андрея Критского. Это прекраснейшее церковно-богослужебное произведение до сего дня потрясает мою душу. Глубокий след в ней оставили также палом-ничества по окрестным монастырям, в которые моя мать непременно брала с собою меня.
Несколько раз вместе со своими тетями, род-ными сестрами моей матери, я совершал паломниче-ства в Сучаву для поклонения мощам Святого вели-комученика Иоанна Сучавского. До сегодняшнего дня мне помнится запах восковых свечей, ладана, смирны и святые богослужения в Святынях нашей буковинской земли.
Более чем через полвека, в 1988 году, меня пригласили в Румынию на форум «Люди и рели-гии». Во время пребывания в этой стране мне выпа-ло духовное счастье вместе с Предстоятелями всех Православных Церквей служить Божественную Литургию в знакомом мне с детских лет монастыре Святого Иоанна. Со слезами на глазах вспоминал я те далекие годы, когда Ангел Господень водил меня по этим дорогам, утверждая мою юную душу в люб-ви ко Господу и Его Святым угодникам, приготов-ляя меня к моей будущей монашеской жизни, пастырскому и архипастырскому служению.
Уже в детские годы я знал на память почти весь Православный молитвослов, постоянно читал Святую Библию. Как я уже упоминал, моя мать привила мне еще сызмальства самое трепетное отно-шение к этой Книге книг. И вот однажды, работая у Дионисия Бевцика на обмолоте пшеницы, я по нуж-де пошел в отхожее место и остолбенел, увидев на гвоздике, вбитом в дощатую стенку уборной, листки иллюстрированного детского Евангелия на румынс-ком языке. Таким образом Дионисий хотел выразить свое пренебрежение ко всему румынскому. Но я до глубины души был возмущен этим святотатством. Висевшие на гвоздике чистые страницы Евангелия я отнес домой, а использованные, грязные листки с помо-щью палки извлек из выгребной ямы, отмыл в ручье, высушил и сжег. С тех пор любые проявления слепо-го фанатизма всегда воспринимаются мною с него-дованием.
Конечно, читая в детские годы Святую Биб-лию, я понимал в ней далеко не все. Да и сейчас я не смею утверждать, что полностью постиг ее. Погру-жаясь в глубины премудрости этой Книги книг, я каждый раз открываю в ней что-то новое, недоступ-ное моему разумению раньше, черпаю из нее утеше-ние и вдохновение.
Начальные знания вероучительных основ Свя-того Канонического Православия мне и моим сверст-никам ревностно прививал наш сельский священник, отец Иоанн Смеречанский, которого очень уважали все сельчане. В предпасхальные дни парубки и девча-та, и я в том числе, украшали иконы нашего святого храма барвинковыми венками. Каждое воскресенье отец Иоанн проводил с молодежью занятия по Пра-вославному Катехизису. Я уже вспоминал, что в млад-ших классах я дружил с сыном отца Иоанна Ромчиком (Романом). Иногда он приглашал меня к себе. Истинное, не показное благочестие и благонравие, царившие в доме священника, восхищали меня и слу-жили мне надежным ориентиром в моих духовных поисках.
Таким образом, мое вступление в монастырь было предопределено как многими внешними вли-яниями, так и напряженными духовными поисками мятущейся юношеской души, которая искала ответ на «вечные» вопросы.
1938-1945 годы
Свято-Иоанно-Богословский Крещатинский мо-настырь располагался на крутом, скалистом берегу Днестра. На другом берегу реки начиналась Терно-полыцина. Там находился небольшой городок Залищики. Митрополия Буковины и Хотина, подчиненная Патриархии в Бухаресте, оказывала всяческую под-держку лишь монастырям с румынскими насельниками. А наш монастырь — единственный в Буковине православный монастырь, в котором жили монахи-украинцы, — никакой материальной помощи от Мит-рополии не получал и находился в бедственном поло-жении. В маленьком домике размещались келья на-стоятеля, кухня, трапезная; кроме того, в крохотной комнатушке жили четыре или пять послушников. Ос-тальные насельники ютились в бараке. Спали мы на соломе, как овцы.
Мы могли полагаться лишь на свои собствен-ные силы и на помощь православного населения из окрестных сел и городков. Все необходимое для жиз-ни мы добывали своим трудом. Мы пахали и сеяли, косили и молотили, занимались огородничеством и ре-меслом. Но при этом мы всегда следовали уставу св. Саввы Освященного и руководствовались наставле-нием Василия Великого: «В то время, как двигаются руки… посредством Псалмов, гимнов и духовных пе-сен славьте Бога, и во время работы творите молитву и благодарите Того, Кто дает нам силу рук для рабо-ты и мудрость разумения для достижения знания… Если этого не происходит, то как тогда согласовать слова Апостола: «Молитесь беспрестанно» (1 Фес. 5, 17) и «Трудитесь день и ночь» (2 Фес. 3, 8)?» Пита-лись мы два раза в день, а во время поста — один раз. В Великий пост у нас только по субботам и воскресе-ньям была пища с постным маслом, а в остальные дни этого поста мы довольствовались пищей сухой, без масла. Как правило, это была печеная картошка и хлеб. Далеко не все послушники смогли выдержать тяжесть монашеского подвига. Некоторые оставляли святую обитель и возвращались к прежней жизни. Монашеский подвиг оказался по силам лишь тем, у кого была глубокая, пронизывающая все закоулки их душ, вера. И оставшиеся в монастыре, при всей бедности своего быта, жили насыщенной и богатой внутренней жизнью.
Этим мы были обязаны настоятелю нашего мо-настыря, игумену Михаилу (Мензаку). Он был ро-дом из расположенного между Прутом и Черемошем села Русский Банелив, нынешнего Выжницкого рай-она Черновицкой области. Как я уже отмечал, игумен Михаил начинал свой монашеский подвиг в знамени-том буковинском монастыре Путна. Наш настоятель был ревнителем чрезвычайно строгой монашеской жизни. Он постоянно напоминал нам поучение Отца монашества, преподобного Антония Великого о том, что монах до конца своей земной жизни должен быть недоволен собой; аскеза для него — не заслуга, а обя-занность, дорога к цели; каждый новый день — это новое начало достижения бесконечной цели. Игумен Михаил каждодневно совершал все чиноположенные богослужения, работал в монастырском хозяйстве и, I кроме того, успевал в течение дня прочитывать всю Псалтирь, то есть 150 Псалмов.
Примером его строгой монашеской жизни Гос-подь помогал и нам. В меру наших возможностей мы старались подражать его любви к Церкви Христовой и упражняться в духе молитвы. Вдохновляло нас на это и назидание Святого Апостола Павла:
«Слово Христово да вселяется в вас обильно, со всякою премудростию; научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песня-ми, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол. 3, 16). Вечернее богослужение и повечерие проходили у нас в будние дни с 7 до 9 часов вечера. Затем мы ложились спать, но в 12 часов вставали на полуночницу и утреню, которая заканчивалась в по-ловине третьего ночи, а если служба была славословной, — то в три часа. Молитвенное усердие на-шего игумена настолько воодушевляло нас, насель-ников, что мы часто, собравшись вместе после окон-чания утрени, читали Псалтирь. И, благодарение Богу, такая жизнь, не оставлявшая нам ни минуты пусто-порожнего времени, заполненная непрестанным служе-нием Богу, не давала разбушеваться страстям моло-дости, и мы закалялись в своем благочестии, а вернее сказать, Дух Святой закалял нас для дальнейшего сложного и ответственного служения, которое было нам предначертано свыше.
В назидание молодым монахам мне хотелось бы привести один пример, свидетельствующий о стро-гом духовном воспитании, которое насаждал в мона-стыре наш игумен. Однажды моя мать, которая ви-дела, как скудно мы жили, принесла мне гостинец — чай и сахар. Заварив чай, я пригласил в келию своего собрата, иеродиакона Антония (Вакарика), ныне — Митрополита Черниговского и Нежинского. Но не успели мы отпить и глотка этого, казавшегося нам тогда необыкновенным лакомством, напитка, как в дверях келий показался игумен Михаил. Строго сдви-нув брови, он взял из наших задрожавших при его появлении рук чашки и, выйдя на балкон, вылил ароматно пахнувший напиток на землю. А потом, уко-ризненно покачав головой, заметил: «В монастыре тайноядением не занимаются!» Мы с отцом Антони-ем произнесли покаянные слова и запомнили этот урок нашего игумена на всю жизнь. Запомнились нам и его слова о преимуществах монашеской жизни по сравнению с жизнью мирской. «Мы, монахи, — не раз говорил он, — живем чище, спим спокойнее, окормляемся милостью Божией чаще, падаем реже, под-нимаемся легче, двигаемся осторожнее, умираем с большей уверенностью в свое спасение и вознаграж-даемся в Небесной жизни щедрее».
Благодаря строгому духовному попечению игу-мена Михаила укреплялась не только моя вера, но и вера моих собратьев. Духовная закалка, получен-ная нами в Свято-Иоанно-Богословском Крещатинском монастыре, очень сильно помогала нам в нашем дальнейшем служении. Мне хотелось бы назвать здесь несколько имен насельников нашего монастыря, ко-торые, выполняя затем разные церковные послушания, проявили себя как верные стражи Святого Правосла-вия и с честью выдержали нелегкие испытания, вы-павшие на их долю в пору страшных лихолетий.
Иеромонах нашего монастыря, отец Мефодий (Мензак), племянник нашего игумена, закончил Мос-ковские Духовные школы — Семинарию и Акаде-мию, — служил Епископом, а затем Архиепископом Черновицким, потом — Вологодским и, наконец, — Омским. В Омске трагически закончилась его зем-ная жизнь: в октябре 1978 года он был задушен в епархиальном доме. Его убийц не нашли.
С громадной пользой для нашей Святой Кано-нической Православной Церкви и боголюбивых со-отечественников наших распорядился ниспосланным ему свыше бесценным Божиим даром дорогой мое-му сердцу собрат Антоний (Вакарик), который в быт-ность мою настоятелем Свято-Иоанно-Богословско-го Крещатинского монастыря выполнял в нем по-слушание эконома. В 1962 году, после окончания Московской Духовной Семинарии и Академии, он определением Священного Синода Русской Право-славной Церкви был возведен в сан Епископа с наз-начением на Смоленскую Кафедру. Затем он был Епископом Симферопольским и Крымским, а впос-ледствии — Черниговским. Ныне Владыка Анто-ний — Митрополит Черниговский и Нежинский. Я не раз радовался и радуюсь трудам Митрополита Антония — и не только архипастырским, но и бого-словским. Его книги и проповеди — простые, понят-ные любому читателю, вдохновляют людей на то, чтобы непоколебимо стоять на страже Святого Пра-вославия.
Верными исповедниками веры Христовой в трудных испытаниях прошедших лихолетий всегда оставались архимандрит Владимир (Стренатка), ар-химандрит Кирилл (Штефьюк), схиархимандрит Димитрий, который доныне продолжает свой стро-гий монашеский подвиг в Свято-Почаевской Лавре.
Дружеские отношения со многими бывшими насельниками Свято-Иоанно-Богословского Креща-тинского монастыря я сохранял затем во все после-дующие годы и сохраняю сейчас — с теми из них, кому Бог судил дожить до наших дней. А тех, кто уже отошел к вечности, я неустанно вспоминаю в сво-их молитвах. Особенно тесным было мое духовное общение с уже почившим Владыкой Мефодием и с возглавляющим ныне Черниговскую и Нежинскую Кафедру Митрополитом Антонием. На праздники мы собирались вместе на моей Кафедре или на Ка-федрах Владык Антония и Мефодия, совершали торжественные Архиерейские Богослужения, объе-диняя и сплачивая тем самым наш народ, укрепляя его в стойкости и противостоянии воинствующему безбожничеству, которое неутомимо насаждалось светскими властями всех уровней. О нашем тесном духовном общении было известно в церковных кру-гах. Во время одной из моих встреч с крестным сы-ном уже отошедшего в вечность Патриарха Алексия I (Симанского), секретарем Московской Духовной Семинарии и Академии, протоиереем Алексием Остаповым, которого также уже нет среди живых, он поведал мне такую историю. По его словам, од-нажды к Святейшему Патриарху Алексию I при-шел один из иерархов нашей Русской Православной Церкви с жалобой на другого Владыку, с которым он, будучи иеромонахом, жил в одном монастыре. Святейший Патриарх, внимательно выслушав его, заметил: «Владыка, как же так случилось, что Вы жили в одном монастыре, а сейчас не любите друг друга? Осмотритесь вокруг себя, обратите внима-ние на то, как дружно живут Архиепископ Мефодий, Архиепископ Никодим и Архиепископ Анто-ний. Они также были насельниками одной обители и сохранили братскую привязанность на всю даль-нейшую жизнь: помогают друг другу, встречаются, служат и ободряют свою паству. Вы же на смех всем ссоритесь. Прекратите распрю и последуйте добро-му примеру, о котором я вам рассказал». Беседа с протоиереем Алексием Остаповым меня очень об-радовала. Приятно было осознавать, что Патриарх Алексий I ставил нас в пример другим Архиереям.
Но все это — и дружеское духовное общение церковных иерархов — питомцев одной обители, и бе-седа с протоиереем Алексием Остаповым, и добрые слова в наш адрес Патриарха Алексия I — было по-том. А пока, в конце 30-х годов XX века, мы неутоми-мо трудились в нашем монастырском хозяйстве и славили Господа своими молитвами и духовными пес-нопениями. Правда, через год после моего вступле-ния в монастырь наши моления и песнопения стали проходить под аккомпанемент первых грозовых рас-катов. Их провозвестием стало подписание 23 авгус-та 1939 года в Москве так называемого пакта Молотова — Риб-бентропа. Спустя год после этого фашистская Германия напала на Польшу. Началась Вторая миро-вая война. Через какие-то полмесяца с небольшим Красная Армия заняла Западную Украину. А затем, менее чем через год, подошла очередь Буковины. В июне 1940 г. Советское правительство предъявило правительству Румынии требование о возврате Совет-скому Союзу Бессарабии и Буковины. Это требова-ние было немедленно удовлетворено. 28 июня 1940 года в Черновцы вступили части Красной Армии. 2 августа 1940 года Северная Буковина была провозглашена Черновицкой областью УССР. Православ-ные храмы и монастыри этого края были подчинены юрисдикции Русской Православной Церкви. Начал-ся сложный и болезненный процесс советизации но-вой территории.
Изменение власти в Буковине круто измени-ло и судьбу моих родителей. Отец, поддавшись по-сулам сладкоречивых агитаторов, завербовался на работу на Челябинский тракторный завод. Однаж-ды бригада, в которой он трудился, не выполнила дневную норму. За это ее лишили ужина. Отец, в ко-тором всегда жило обостренное чувство справедли-вости, пошел добиваться правды. Но он не учел того, что имеет дело не с румынскими помещиками, с ко-торыми он не раз вступал в споры по поводу усло-вий своего труда и иногда добивался требуемого. Ранним утром следующего дня к общежитию рабо-чих подъехал «черный воронок» и увез моего отца. Назад он не вернулся. Люди, работавшие рядом с ним, написали моей матери, что его сразу же, без суда и следствия, расстреляли. Вот так «поужинал» мой отец в далекой стороне.
Моя мать осталась одна. Безрадостной была ее жизнь при старой власти. Новая власть принесла ей только новые беды. В годы войны на ее долю выпа-ли такие невзгоды, которые далеко не каждый в си-лах вынести. Вскоре после окончания войны моя мать закрыла дверь нашей покосившейся хатенки, перекрестилась, поклонилась на все четыре стороны и навсегда покинула родной очаг. Ее путь лежал туда, куда ее так влекло со времен юности, где осушают любую слезу и где жизнь человека наполняет-ся высшим духовным смыслом. Ее надежным, теп-лым приютом стал Свято-Введенский женский мо-настырь в Черновцах. В 1949 г. она была пострижена в Великую схиму с именем Мария Магдалина.
Довоенное преобразование жизни на советский лад проводилось в Буковине крайне жесткими мето-дами. Были частично уничтожены, частично вывезены в сибирские лагеря видные представители буковинской интеллигенции, многие священнослужители, да и те рабочие и крестьяне, которые не признали новую власть. Свидетелями одной из великого множества страшных трагедий довелось стать и нам, насельникам монастыря. Случилась она уже тогда, когда гитлеров-ская Германия напала на Советский Союз. Гитлеровс-кие бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз на буковинские города и села. Но советские «очи-стители» нашей земли от «вредных элементов» не уни-мались даже в это ужасное время. Последний эшелон с узниками формировался под Черновцами. Очевид-цы рассказывали, что возле одного из вагонов бегала собачка и жалобно скулила по своему хозяину, нахо-дившемуся в нем. Как знать, может быть, она пред-чувствовала ту кошмарную судьбу, которая была ему уготована.
Когда этот эшелон дошел до последней стан-ции буковинской земли — Стефанивки, гитлеровс-кие самолеты разбомбили железнодорожный мост через Днестр, который соединял Буковину с Тернопольщиной, а точнее, с городом Залищики. Со сто-роны Буковины берег Днестра очень крутой. Его высота более 200 метров. Железнодорожные пути, проложенные по этой крутизне к мосту, не пострада-ли от бомбежек. Конвой, который сопровождал уз-ников, узнав, что мост через Днестр разрушен, пере-гнал паровоз в «хвост» эшелона. А затем паровоз толкнул закрытые наглухо вагоны с людьми вниз, к Днестру. Развив большую скорость, вагоны, один за другим, посыпались со страшной крутизны в реку. Раздались крики и стенания погибавших страшной смертью людей. Эту неслыханную трагедию мы на-блюдали из нашего монастыря, расположенного, как я уже говорил, на буковинском берегу Днестра. |
22 июня 1941 года, в день нападения Герма-нии на Советский Союз, Румыния, наряду с Итали-ей, Словакией, Финляндией и Венгрией, вступила в войну на стороне Германии. 6 июля 1941 г. немец-кие войска вошли в Черновцы. Оккупация длилась в Буковине 2 года и 9 месяцев. В марте 1944 г. Буковина была освобождена от фашистов войсками Первого украинского фронта.
Я не буду вспоминать здесь о тех трудностях, которые переживали в годы войны насельники на-шего монастыря. Ведь неимоверные лишения пре-терпевали тогда миллионы людей на фронте, в тылу и в оккупации.
Незадолго до окончания войны в моей жизни произошло знаменательное событие. 6 января 1945 г. я принял в нашем Свято-Иоанно-Богословском Крещатинском монастыре монашеский постриг с именем Никодим. По монастырскому уставу после постриже-ния во монаха полагается на протяжении трех ночей читать в храме Псалтирь. Нужно также, чтобы у но-вопостригаемого был духовник, который наставляет его и ручается за него. У нас в монастыре такого духовника не было. И когда я остался один в храме, то припал к Образу Святого Иоанна Богослова и ска-зал: «Святой Апостол, Евангелист Иоанне Богослов, будь мне духовником». Я твердо верил и верю, что под покровительством Святого Иоанна Богослова, благодаря его духовным наставлениям я преодолел все жизненные испытания и был храним Богом.
29 апреля 1945 г. я был рукоположен в иеро-диакона епископом Черновицким и Буковинским Феодосием (Коверницким) в Свято-Троицком Ка-федральном Соборе города Черновцы.

Слово Предстоятеля Української Православної Церкви Митрополита Київського і всієї України Володимира з нагоди 60-ї річниці Перемоги

La Reppublica: Ожидания русских православных