Сергей Хоружий: «В Православии нельзя богословствовать абстрактным образом»

01.08.2004 archive, Вестник №35, События

СЕРГЕЙ ХОРУЖИЙ: «В Православии нельзя богословствовать абстрактным образом»

Родился Сергей Сергеевич Хоружий в 1941 году. Доктор физико-математических наук. Академик РАЕН. Известен и как автор многочисленных книг по философии и богословию (в частности своими глубокими исследованиями православного аскетизма). Среди них «Диптих безмолвия. Аскетическое учение о человеке в богословском и философском освещении» (1992), «После перерыва. Пути русской философии» (1994), «К феноменологии аскезы» (1998), «Миросозерцание Флоренского» (1999) и другие. По приглашению Киевского религиозно-философского общества он нанес визит в Киев, где принял активное участие в конференции. В интервью Сергей Сергеевич поделился своими мыслями о богословском наследии А.С. Хомякова, а также затронул многие животрепещущие вопросы современного православного богословия.

— Памяти Алексея Хомякова было посвящено много конференций, прошедших в этом году и в России, и в странах дальнего зарубежья. Чем это вызвано?
— Юбилей Алексея Степановича Хомякова ярко продемонстрировал возрастающее значение его личности, его мысли и деятельности. Поэтому юбилей отмечается так широко, как никогда прежде. Его актуальность и важность возрастает.
Имеет место обширная цепь мероприятий, и начались они еще накануне юбилея. Осенью прошлого года состоялся первый международный богословский конгресс, посвященный юбилею. Он проходил в Джорданвилле — знаменитом монастырском центре Русской Зарубежной Церкви. Затем конференции по Хомякову прошла на его родине — в Туле. Самой большой среди этого цикла стала апрельская конференция в Москве, собравшая рекордное число участников. Московская конференция постаралась охватить «феномен» Хомякова во всех его измерениях. Она прошла в стенах Литературного института, и Хомякову как литератору, поэту, деятелю отечественной культуры было тоже уделено очень большое внимание. Там работали обширнейшие секции по всем областям хомяковского творчества. Была часть, посвященная биографии Алексея Степановича, жизненным обстоятельствам, документам и обширной литературной деятельности. Как деятель славянского движения он не забыт и в других странах. Мы могли убедиться, что Хомяков становится фигурой всемирного масштаба.

— Насколько важно для современности богословско-философское наследие Хомякова?
— Сегодня можно без всяких сомнений утверждать, что богословская мысль Хомякова стала очень важной частью общего всеправославного богословского наследия. Невозможно представить себе теологическое образование в православной мире, будь-то в Греции, Америке, России или Западной Европе, без Хомякова, в первую очередь его учения о Церкви и соборности. Оно уже стало частью обязательного наследия, но, пожалуй, будет некоторым преувеличением сказать, что это уже классика православной мысли.
Хомяковское наследие до сих пор вызывает дискуссии. Оно сохраняет актуальность в том, что не стало полностью общепринятым и застывшим в неизменном объеме. Определенные аспекты теорий Хомякова остаются дискуссионными, по ним пишутся исследовательские работы. Философ все еще является предметом полемики относительно определенной стороны его учения, и остается некоторая дистанция, чтобы мы назвали его классикой Православия.

— В своем докладе вы говорили, что богословские наработки Хомякова имеют отголоски в современной православной мысли…
— О том, что сегодня означает учение о соборности Хомякова, удачно выразился русский православный богослов протоиерей Александр Шмеман. Ему принадлежит и такое выражение: «Практика соборности». Этими словами он хотел сказать, что понятие соборности сегодня используется уже при решении практических вопросов церковной жизни. Это не только вопросы теоретических дискуссий богословов в границах специальных журналов.

— Некоторые из участников собрания говорили, что Хомяков может стать примером мирянского служения в Церкви, и даже указывали на возможность его канонизации в будущем…
— Такая постановка вопроса преждевременна. Я охотно допускаю, что Хомяков являет нам пример безупречно прожитого благочестивого, благообразного, богоугодного православного жития. В этом у меня нет никаких сомнений. В той мере, в какой я знаю его жизнь и творчество, могу сказать одно — это было в высшей степени безупречное христианское житие, прожитое с первого до последнего дня в вере и в Церкви.

— Сергей Сергеевич, вы уже давно известны как авторитет в области точных наук. Что заставило вас заняться богословием? Насколько одно сходно с другим?
— Первая профессия, которой я всегда занимался, — теоретическая физика и математика. Но независимо от этого занимался философией и православной мыслью, собственно, всю свою сознательную жизнь.
Если бы в России не было коммунистической диктатуры, то я стал бы сразу философом. Но философия и богословие не могли быть моей официальной профессией. Они всегда изучались мной на достаточном уровне, и это отнюдь не было увлечением в свободное время. Серьезные размышления и работы, которые ничем не уступали исследованиям в области физики и математики, не могли быть опубликованными, но близкие люди их читали. Две книги, написанные в годы советской власти, опубликованы в наши дни.

— Любовь к богословствованию вам привили еще в раннем возрасте?
— Нет, моя семья не была верующей. Я рос без родителей. Они погибли на войне. Меня воспитывали сестры и брат матери. Одна моя тетя и дядя были людьми толстовских убеждений, близкими к кругам знакомых с семьей писателя. Но это не была, конечно, настоящая христианская вера. Как известно, все толстовцы были людьми верующими, но это не была церковная христианская вера, но вера сектантского типа.
Мне посчастливилось учиться у Михаила Константиновича Поливанова — глубоко верующего православного христианина. Мой научный руководитель в профессии математической физики — один из моих весьма близких людей. Он происходил из древней дворянской семьи и был воспитан в православной традиции. Михаил Константинович был внуком киевлянина весьма известного русского философа, погибшего в ГУЛАГе, Густава Густавовича Шпета, впрочем, принадлежавшего к главным философским именам «серебряного века».

— Как себя чувствовал верующий ученый в профессиональной среде атеистического государства?
— Среда советских ученых в целом была антирелигиозной. В гуманитарных науках верующих было немного, а в естественных тем более. И даже на Западе в совершенно свободной обстановке, как правило, ученые — агностики. Конечно, среди них встречаются и верующие христиане, но они никогда не составляли большинства. И только изредка, в порядке отдельных исключений, по особенным причинам ставали религиозными людьми. В каком бы социальном положении не находились верующие в ту эпоху, все испытывали те или иные препятствия, иногда преследования. И преследовали не кого-то индивидуально, но преследовали в целом нашу веру, всякую веру в Бога.
Не могу сказать, что я испытывал настоящие гонения, но я никогда не мог выехать заграницу, а это в моем профессиональном положении было жизненно необходимым. Люди моего профессионального уровня, работающие со мной в институте, занимали достаточно высокое положение в профессиональном сообществе, и для нас зарубежные контакты с коллегами были просто правилом. Для меня «невыездного» это стало заметным ограничением. Зато никогда не подвергался ущемлениям за храмовую жизнь. Например, мой коллега, известный физик-теоретик в Петербурге, сталкивался с подобными преследованиями. Он рассказывал, как во время службы к нему сзади подошел человек, взял за плечо и сказал: «Выйдем». В тот день ему был учинен настоящий допрос.

— Сергей Сергеевич, одним из наиболее известных ваших трудов является исследование по православной аскетике. Почему именно эта тема стала для вас наиболее актуальной?
— Это мой личный творческий путь. Интеллигентские увлечения религиозной мыслью захватывали и другие темы. В первую очередь это были увлечения кругом наших религиозных мыслителей, начиная с Соловьева и после него: Флоренского, Булгакова, Бердяева и т.д. У меня на эту тему написано немало работ. Почти каждому автору нашей религиозно-философской традиции я посвятил кому один текст, кому несколько. Когда наступило свободное время, участвовал в публикации их трудов.
Мне пришлось заниматься творчеством Ивана Платоновича Карсавина, который был учителем нашего великого богослова Владимира Николаевича Лосского. Это был довольно крупный философ, мало известен в России, потому что до революции он занимался историей, а религиозно-философские труды увидели мир только в редких изданиях эмиграции. Его главные метафизические труды фактически не были известны. Мне посчастливилось активно участвовать и внести свой вклад, чтобы имя Карсавина заняло место рядом с соответствующей его масштабу мыслью. Его труды имели на меня и философское влияние. Как потом оказалось, мое духовное развитие повторяло тот путь русской мысли, который она прошла в эмиграции. Отношение, выработавшееся у меня, практически совпало с тем, которое сложилось у русских православных мыслителей следующего поколения за рубежом. Владимир Николаевич Лосский написал свой основной критический текст по поводу сотериологии отца Сергия Булгакова. Отец Георгий Флоровский занимался исследованием гносеологии и других аспектов учения наших религиозных философов. В своей знаменитой книге «Пути русского богословия» он произнес слово даже не о ком-то персонально, а по всему периоду, способу мышления, который был у них, и сделал познавательную критику. Труды именно его поколения при коммунистах было достать почти нереально.
Такую же работу мне пришлось проделывать самому, но результаты совпали. Никакого велосипеда я, конечно, не открыл, но у меня выработалось именно то отношение, к которому и пришли православные мыслители в эмиграции. А именно, что нужно отдать должное философам «серебряного века», но останавливаться на их учениях нельзя. Необходимо скорректировать их позицию в направлении более глубокого возврата и более пристального отношения к Преданию Святых Отцов. Я тоже осознал необходимость патристического поворота, что включал в себя и поворот к аскетике.
Православие никогда не относилось к богословской мысли, в частности к мысли Святых Отцов как какому-то отвлеченному построению богословских теорий, как это понимают на Западе. Богословие воспринималось как нечто опытное, как передача Отцами их опыта духовной жизни.
Что такое духовный опыт жизни в Православии? Это аскетический опыт. То есть предание Отцов практически понимается не как патристика в Западной классическом смысле корпуса теологических текстов, а как тексты, сопровождающие, точнее, порождающие опыт жизни в Боге. Преданием, которое остается главным для православного разума, является не патристика как богословские тексты, а патристика в неразрывном союзе с аскетикой. И когда на патристические тексты наука всегда обращала достаточно внимания (есть целая наука «Патрология»), а на то, что в Православии существует другая половина — аскетика, внимания обращали недостаточно.
Это стало моей центральной темой. Я убедился в том, что православная мысль, там, где она была свободной, прошла этот же путь и тоже обратилась к аскетике. Отец Иоанн Мейендорф выступил очень важным автором для православного богословия. Он обратил внимание на то, что православное понимание патристики неразрывно связывается с аскетикой.
Главное ядро православной аскетики лежит в исихастской традиции. Это особенно нужный раздел для изучения современным богословием. Исихастская антропология — важный раздел в православном учении, который очень много может дать для решения многих проблем и реабилитации современного человека. Поэтому православная аскетика остается в центре моих занятий.
На сегодня я написал несколько книг. Сейчас по благословению Святейшего Патриарха закончил осуществление очень большого проекта. Он не является развитием творческого богословия. Это проект библиографии исихазма, что не менее важно, чем обычное богословское исследование. Литература исихазма — это огромное море, которое никогда в целом не исследовалось. Это величайшая литература, которая до сих пор хранится по монастырским хранилищам и ее в целом никто не знает и не представляет. Богословский взгляд на исихастскую традицию невозможен без полного обозрения литературной традиции. Поэтому мы в течение нескольких лет вели исследовательские работы, чтобы составить полный свод трудов исихастов.
Основная трудность при сборе материала заключается в том, что исихастская традиция развивалась во всех православных странах (Сербии, Румынии, Болгарии и т.д.) отдельно. Например, до нашего проекта исихазм в Грузии вообще никогда специально не исследовался. Мы надеемся, что вскоре эта полезная книга увидит свет.

— Вы получали разные отклики на свои труды. Вам не приходилось слышать, что исследованием аскетики, тем более исихазма, должны заниматься только аскеты? Где в данном случае находится золотая середина между научным подходом и религиозной практикой?
— Ответ для православного человека довольно ясен. Уж если мы говорим, что богословствовать абстрактным образом в Православии нельзя, а богословие в Православии понимается как выражение прожитого и пережитого личного духовного опыта, то тем более это применимо в отношении к аскетике. Здесь необходима личная духовная причастность, так что моя работа над исихастской традицией — это не работа абстрактного ученого, который только сидит перед книжками и, что вычитал в них, пересказывает своими словами. Это ставит свои определенные специфические проблемы, которых в обыкновенных научных занятиях нет. И главным вопросом является, насколько глубоким может быть исследование аскетического опыта, произведенное в позиции человека, который не погружен всецело в эту традицию и по мере своих симпатий, склонностей, устремленности и т.д. не является подвижником, полностью и всецело проходящим тот путь. Это из области вопросов, которые решаются опытным, а не теоретическим путем, потому что решения из головы для них не выдумаешь. Они затрагивают духовную жизнь, жизнь в Церкви.

— Сегодняшняя конференция является уже вторым мероприятием, организованным Киевским религиозно-философским обществом. В чем вы видите будущее подобных организаций. Какое место они должны занимать в Церкви?
— Считаю, что какого-то общего, универсального решения на все случаи жизни придумать невозможно. Мы не католики, аргументации которых написаны в классификациях по десяткам пунктов. Православие всегда избегало такого в вопросах духовной жизни. В Киеве нащупаны плодотворные решения. Вызывает удовлетворение то, что здесь присуща линия преемственности. Общество себя осознает продолжателем уже делавшейся религиозно-философской работы. Журнал «Христианская жизнь» был серьезным органом церковной мысли. Люди, которые были с ним связаны, честно служили Православию. Осознание линии преемственности дает много. Конечно же, здесь должно быть окормление Церкви, в конкретной форме и степени, и оно должно носить тесный характер. За подобными обществами я вижу большое будущее.

Беседовал Владимир СВИСТУН

Релігійно-філософська конференція "Православ’я і слов’янофільська традиція"

Академик Петр Толочко: «Русичи были здоровыми и сильными»

01.08.2004. КИЕВ. Дмитрий Табачник ответит за общественную мораль в Украине