Талергоф: униатско-католический концлагерь

30.07.2002 archive, Вестник №12, Страницы истории

30.07.2002. ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В АМЕРИКЕ УСТАНОВИЛА ДЕНЬ ПАМЯТИ ПРАВОСЛАВНЫХ УКРАИНЦЕВ — ЖЕРТВ УНИАТСКО-КАТОЛИЧЕСКОГО КОНЦЛАГЕРЯ «ТАЛЕРГОФ»

По благословению священноначалия Православной Церкви в Америке, отныне первое воскресенье августа станет днем поминовения православных украинцев (в особенности лемков), ставших жертвами униатско-католических репрессий накануне и во время Первой мировой войны. Тогда власти Австро-Венгрии обвинили коренное население Галиции и Закарпатья, массово возвращавшееся из унии в Православие, в шпионаже в пользу Российской империи, после чего десятки тысяч невинных людей подверглись репрессиям. Многие были схвачены и брошены в тюрьмы и концлагеря, самым страшным из которых был австрийский «Талергоф», действовавший в 1914–1917 гг. Через горнило этой фабрики смерти, чьи палачи были не менее изощренными изуверами, чем спустя четверть века нацисты, прошло около 20.000 узников. Лемки, которые составляют меньшинство среди жителей Галиции, в «Талергофе» оказались большинством. Среди выживших были жена и маленький сын священномученика Максима Сандовича, пострадавшего в 1914 году и канонизированного Польской Православной Церковью в 1994 году.
Многие узники «Талергофа» впоследствии эмигрировали в Америку, где их потомки исповедуют православную веру своих отцов.
В этом году поминовение жертв «Талергофа» состоится 4 августа, когда в конце Божественной литургии в приходах Православной Церкви в Америке будут вознесены молитвы о православных, которые своими страданиями засвидетельствовали верность Христу и Его Православной Церкви.

ТАЛЕРГОФ

Отрывок из книги талегрофского узника, ученого, поэта и писателя В. Ваврика (1889–1970) «Терезин и Талергоф»
Самым тяжелым ударом по душе Карпатской Руси, был, без сомнения, ТАЛЕРГОФ, возникший в первые дни войны 1914 года в песчаной долине у подножия Альп, возле Граца, главного города Стирии. Это был лютейший застенок из всех австрийских тюрем в Габсбургской империи.
Что же это за страшный Талергоф?
В дневниках и записках талергофских невольников имеется точное описание этого австрийского пекла. Участок пустого поля в виде длинного четырехугольника, в пяти километрах от Абтиссендорфа и железной дороги, не годился к пахоте из-за обилия песка, на котором рос только скудный мох. Под сосновым лесом находились большие ангары для самолетов, за лесом стоял синий вал альпийских гор.
На первых порах эту площадь солдаты отделили деревянными кольями и колючей проволокой. Лагерь охраняли солдаты в полном боевом вооружении, которым приказано было расстреливать каждого, кто приблизится к проволоке. Со временем лагерь Талергоф расширился, т. к. массы пленных со всех сторон Прикарпатской Руси стекались на эту территорию.
Первую партию русских галичан пригнали в Талергоф солдаты грацкого полка 4 сентября 1914 года. Штыками и прикладами они уложили народ на сырую землю. Голое поле зашевелилось, как большой муравейник, и от массы людей всякого возраста и сословий не видно было земли.
Вначале в этой массе черного народа бушевала какая-то зловещая тревога; черной тучей лежала на ней беспокойная тишина, точно после побоища на бранном поле. Затем, когда отошли солдаты первой разъяренной охраны, в гуще народа закишело и заклокотало, будто в бурном потоке ранней весною. Плач и стоны кипели и дрожали от непомерных мук и страстей. Но все телесные муки не могли ровняться с душевной горечью и отчаянием ссыльных по случаю потери родного края, оторвавшихся от родных очагов, разлучившихся с детьми и с родителями. В этом временном, казалось бы мертвом застое, в пропасти жалости и тоски, в рабском виде людей, в гное их существования, в тревоге и слезах таилось что-то грозное.
За Талергофом утвердилось раз и навсегда название немецкой преисподней. И в самом деле, там творились такие события, на какие не была способна людская фантазия…
До зимы 1915 года в Талергофе не было бараков. Люди лежали на земле под открытым небом в дождь и мороз. Счастливы были те, кто имел над собою полотно, а под собою клок соломы. Скоро стебло стиралось и смешивалось с грязью, пропитанной людским потом и слезами. Эта грязь являлась лучшей почвой и обильной пищей для неисчислимых насекомых. Вши изгрызали тело и перегрызали нательную и верхнюю одежду. Червь размножался чрезвычайно быстро и в чрезвычайных количествах. Величина паразитов, питающихся соками людей, была вопиющая (бесчисленная). Неудивительно поэтому, что немощные не в силах были бороться с ними. Священник Иоанн Мащак под датой 11 декабря 1914 года отметил, что 11 человек просто загрызли вши. Болезни и антисанитария оборачивались на каждом шагу смертью.
В позднюю, холодную осень 1914 года руками русских военнопленных талергофская власть приступила к постройке бараков в земле в виде землянок-куреней и над землею в виде длинных стодол с расчетом, чтобы поместить в них как можно больше народу. Это как раз нужно было кровопийцам, вшам, и палачам. Вдоль стен в два рядя были сколочены нары, одни над другими. Таким образом, в одном бараке помещалось более 300 человек. На грязных телах разводились миллионы насекомых, которые разносили по всему Талергофу заразные болезни: холеру, брюшной тиф, дифтерию, малярию, расстройства почек, печени, селезенки, мочевого пузыря, поносы, рвоты с кровью, чахотку, грипп и прочие ужасные болезни.
Кроме нечистоты, эпидемии в Талергофе способствовал всеобщий голод. Немцы морили наших людей по рецепту своей прославленной аккуратности и системы, а бросая кое-что, как собакам, ухитрялись, будто ради порядка, бить палками всех, куда попало. Капралы щеголяли своими знаниями, обучали военной дисциплине, выправке, применяли жестокие приемы при долбежке муштры даже стариков, священников и женщин, которые никогда в солдатах не служили. Не спокойным, разумным словом, а бешенным криком, палкою и прикладом водворяли часовые «порядок» так, что часто возвращались многие от выдачи постной воды, конского или собачьего мяса калеками.
В голоде и холоде погибали несчастные рабы; страшные болезни косили людей бессчетно. Немощные организмы валились, как подкошенные, в мучительной лихорадке и беспамятстве кончали жалкую жизнь, а более сильные срывались ночью с нар и бежали куда глаза глядят, натыкаясь на колючую проволоку или на штык или на пулю и падали замертво. В записках студента Феофила Курилло читаем, что солдаты убивали крестьян за то, что они бежали. Эта неточность записок вполне оправдана, т. к. из ангара в бараки был переход запрещен.
Впрочем, каждый был занят собою до того, что никто не записывал имена жертв, а по прошествии времени все забывалось. Злодеи оповещали каждый день о новых и новых жертвах. Но есть, однако, и достоверные записи: так, священник Иоанн Мащак записал 3 декабря 1914 года, что часовой выстрелил за бараком в перелазившего через проволоку, крестьянина. Пуля не попала в него, но убила в бараке Ивана Попика из с. Мединичи, отца 7-х детей. В ангаре солдат заколол насмерть крестьянина Максима Шумняцкого из с. Исаи Турчанского уезда…
Смерть в Талергофе редко была естественной. Там ее прививали ядом заразных болезней. По Талергофу триумфально прогуливалась насильственная смерть. О каком-нибудь лечении погибающих людей и речи не было. Враждебным отношением к интернированным отличались даже врачи. Совершенно оправданным убеждением было у всех, что это не спасители-врачи, а мясники без совести, не сестры милосердия, а женщины без сердца, хотя и носили красный крест. С дикой злобой, переходя из барака в барак, с бранью они приближались к больным, боясь заразиться, осматривали людей, тыкая в тело палкой, проверяя таким образом, кто умер, а кто подает еще признаки жизни. В продолжении нескольких часов держали санитары и низший медицинский персонал наших людей на холоде и даже на морозе, заставляя их купаться в студеной воде, причем солдаты издевались над беззащитными людьми, особенно над женщинами, нанося им удары по голому телу тросточками.
Основными лекарствами в Талергофе, были вонючая мазь и нафталин, которым бесчеловечная медслужба просто засыпала с головы до ног. Приходилось спать, задыхаясь от нафталина. О нормальной пище думать не приходилось: терпкий хлеб, часто сырой и липкий, изготовленный из отходов самой низкопробной муки, конских каштанов и тертой соломы, красное, твердое, несвежее конское мясо, выдаваемое дважды в неделю по крошечному кусочку, черная вода, самые подлые помои гнилой картошки и свеклы, грязь, гнезда насекомых были причиной неугасаемой заразы, жертвами которой падали тысячи молодых, еще вполне здоровых людей из крестьян и интеллигенции.
Депутат австрийского парламента, чех Юрий Стршибрны 14 июня 1917 года отметил в своей речи, что имеет точные данные от 70-ти талергофцев о том, что в Талергофе мучители зарыли в землю общим числом 2000 мертвецов. Депутат того-же парламента, поляк Сигизмунд Лясоцкий лично собрал ведомости о Талергофе на месте неслыханных злодеяний и подчеркнул в своей речи 12-го марта 1918 года, что в Талергофе до 20 февраля 1915 года лежало 1360 тяжело больных, из которых 1100 умерло в страшных условиях. В то время возникло 464 заболевания пятнистого тифа, как результат сильного голода и нечистоты. В продолжение полутора лет вымерло 15% талергофцев, т.е. свыше 3000 галичан и буковинцев.
В начале в Талергофе не было больницы. Люди умирали на сырой земле. Когда же были построены больничные бараки, то лечение больных превратилось в сущее мучение. Единственный врач заслужил общую любовь пленных, арестант доктор Владимир Могильницкий из Бучача, который, как отец, своей заботой и неустанной работой отогревал души измученных людей. И днем, и ночью он посещал больных любой национальности. Большим авторитетом и уважением пользовался священник Владимир Венгринович… Пренебрегая неприятностями со стороны тюремных надзирателей, не обращая внимание на заразные болезни, он шел от барака к бараку и напутствовал умирающих добрым словом.
Бывали случаи, что санитары и сестры обкрадывали того, у кого приметили припрятанный грош. Грабеж и обман в Талергофе были без границ. Дошло до того, что продавщица в буфете Юлия Дувал продавала в 20 раз дороже, чем полагалось в розничной торговле. За грабеж она была даже приговорена к месячному заключению в Граце. Оправдывалась она тем, что арестанты целовали ей руки за картофель, и это неопровержимо свидетельствует о страшном голоде в талергофском лагере, особенно среди крестьян.
Для запугивания людей, в доказательство своей силы, тюремные власти по всей талергофской площади повбивали столбы, на которых довольно часто висели в невыносимых мучениях и без того люто потрепанные мученики. Поводом для подвешивания на столбе были самые ничтожные провинности, например, поимка кого-либо курящего в бараке ночью. Кроме мук на столбе были еще и железные кандалы, из-под которых кровь капала. О справедливости в Талергофе говорить не приходилось. Власти придерживались правила, что «изменников» следует бить по лицу, колоть штыками, убивать свинцовой пулей, сквернословить, попирать достоинство человека, издеваться хуже, чем над скотом, постоянно. Не было даже исключений для женщин и священников.
Большую книгу можно бы написать о нечеловеческих издевательствах немцев. 27 марта 1915 года священник Иоанн Мащак записал: «Профос вызвал 5-х женщин и заявил им, что по очереди пойдут в одиночную коморку. Одна из них улыбнулась, за что профос подвесил ее на столбе. Слабая женщина терпела муки, какие не в силах вытерпеть иногда крепкий солдат». Феофил Курилло рисует такую картину: 30 изнуренных и высохших скелетов силятся тянуть наполненный мусором воз. Солдат держит в левой руке штык, а в правой палку и подгоняет ими «ленивых» людей. Пленные тянут воз и еле-еле продвигаются, ибо сил у них не хватает. Талергофскими невольниками в жаркое лето и в морозную зиму, избивая их прикладами, выправляли свои дороги, выравнивали ямы, пахали поля, чистили отхожие места. Ничего им за это не платили, а только ругали их русскими свиньями…
Случилось так: священник читал молитвы из молитвослова. К нему подбежал солдат и, ударив кулаком по книге, крикнул: «Читать запрещено!» «Сегодня у нас Рождество Богородицы», — ответил спокойно священник. «У собак и изменников нет Богородицы. У них есть только собачья мать!» — заорал солдат и приказал священнику возить тачками гной, затем, на потеху еврея, потешившись этой шуткой, он велел еврею везти священника в грязной тачке к гнойной яме и сбросить его туда вместе с мусором.
Еще пример немецкого цинизма: умер крестьянин-буковинец. Как известно, все буковинские русины — православные. В барак, где сидели православные священники, пришли два солдата и спросили: есть ли здесь русские, некатолические священники. Вышли двое пожилых пленных. Солдаты запрягли их вместо лошадей и возили на них огромную бочку с водой. Старики, заливаясь горячим потом, падали от усталости на землю, но немцы на это не обращали внимание, били их прикладами, подгоняя вперед.
Еще один сюжет из жизни концлагеря. Однажды в барак пришли солдаты, спрашивая, есть ли женщины, знающие чужие языки. К неожиданному и превеликому своему горю вызвались четыре интеллигентные женщины. Солдаты завели их в прачечную и приказали стирать солдатские тряпки. Окружив их со всех сторон, они поносили их такими словами и шутками, какими не щеголяет ни один уличный хулиган. Один из «героев» принес подштаники и обратился к одной даме: «Гнэдиге Фрау, мои подштаники постарайтесь выстирать по-русски». Солдатня, заполнившая прачечную густою толпою, подняла адский хохот. Выполз второй «герой» и, бросив грязное и вшивое тряпье, повелел: «Мадам, мои подштаники вы должны выстирать по-французски. По-русски не хочу, т.к. русские самые большие мошенники в мире». И опять — бешенный хохот, и опять — скверная брань.
Заливаясь горькими слезами, интеллигентные женщины полоскали немецкую вонючую грязь до поздней ночи, а солдатня угощала их своими бесстыдными остротами и насмешками. Положение было тем печальнее, что все обращения, жалобы, просьбы в адрес команд лагеря в Грац и Вену, на имя папского нуция и цесаря оставались без ответа.
Исходя из ложного понимания патриотизма, вся власть в Талергофе, от наивысших до маленьких гайдуков, обходилась с людьми самым жестоким и немилосердным образом: их били палками, канчуками, тросточками, прикладами, кололи турецкими ножами и штыками, плевали в лицо, рвали бороды, короче говоря, обращались хуже, чем с дикой скотиной…
Но пакости немцев не могут сравниться с издевательствами своих соотечественников. Бездушный немец не мог так глубоко понять душу русина-славянина, как тот, который назвал себя украинцем, вроде официала полиции г. Перемышля Тимчука, интригана, провокатора, доносчика, раба-мамелюка, — все в одном лице, — который выражался о родном народе как о Mistvieh, т.е. как о скотине. Он был правой рукой палача Пиллера, которому доносил на арестованных. Однако, Тимчука перещеголял в этом деле украинец-панович Чировский, оберлейтенант австрийского запаса. …Ничтожество, вылезшее на поверхность Талергофа благодаря своему угодничеству немцам и тирании над своими соотечественниками, появился в нем весною 1915 года. Все невольники Талергофа характеризуют его как профессионального мучителя и палача.
Чировский был небольшого роста, на вид грубый, коренастый мужчина заплывший жиром, с широким лицом, рыжей бородой и такими же усами, с толстым носом, на котором висело большое пенсне, удерживаемое сжимающей пружинкой. Он ходил дробным шагом, вприпрыжку. В левой руке он носил сверкающую саблю, в правой держал тоненькую трость. Входя на территорию лагеря, он как гончая собака, вынюхивал носом, заглядывал во все дыры и щели, чтобы поймать кого-нибудь за «нарушение закона» и отвести в одиночную камеру. Поймав жертву, он потирал руки от радости, топтался на одном месте, хихикал, предвкушая экзекуции над «провинившимися». Излюбленным занятием Чировского в Талергофе было производить частые ревизии в сумках, чемоданчиках и тюфяках, переводить людей из барака в барак, по несколько раз в день сдавать «рапорты», выводить людей на работы под усиленной охраной.
В «Записках» священника Генриха Полянского читаем о пронырствах Чировского такую заметку: «Дали нам нового настоятеля, поручика д-ра Чировского, с виду только гладкого и масленного. Ох, он уж знал, как за нас браться! Утром в 6 часов — подъем; в 9 вечера — отбой. Сколько раз пришел Чировский на осмотр утром, а застав кого под одеялом, особенно женщин, срывал одеяло, грубо выкрикивая. Поднимались крики и плачь, так как часто матери с маленькими детьми, которые ночью не давали им спать, засыпали утром, а это ужас как раздражало Чировского»…
Хуже немцев топтал он чувства своих земляков… Вышедши из того же народа, что и мученики Талергофа, он знал куда ударить, как добраться до живого сердца и сделать жизнь в тюрьме еще более невыносимой. Варварство его дошло до того, что велел на могиле под соснами уничтожить православные кресты, доказывая немцам, что в этих крестах таится символ русской веры и русской идеи.
Последствия Талергофа были ужасны: 3.000 пошло на вечный отдых под сосновый лес; сотни пали от побоев и больше не поднялись, многие сошли с ума, другие лишились зрения и остались калеками на всю жизнь… Муки в Талергофе продолжались от 4 сентября 1914 года до 10 мая 1917 года. В официальном рапорте фельдмаршала Шлеера от 9 ноября 1914 года сообщалось, что в Талергофе в то время находилось 5.700 руссофилов. Из публикации Василия Маковского узнаем, что осенью того же года там было около 8000 невольников. Не подлежит, однако, сомнению, что через талергофское чистилище и горнило прошло не менее 20.000 русских галичан и буковинцев. Администрация Талергофа считала только живых, на умерших не обращала внимания, а число их, как выше сказано, было все-таки внушительным. Талергофский лагерь постоянно пополнялся все новыми и новыми партиями заключенных из-за наступления русской армии. Не было в русском Прикарпатье села или семьи не пострадавших от захватчиков. Мало того! Не редким явлением в 1914–1915 годах были массовые аресты целых селений. Кажется, что 30.000 будет не полной цифрой всех жертв в пределах Галицкой Руси.

А. Данилевский. С открытым алтарем и затаенным сердцем

Трагедія у Львові