Архиепископ Черкасский и Каневский Софроний: «Благодать Божия есть в каждом освященном храме»

01.07.2002 archive, Вестник №10, Слово пастыря

АРХИЕПИСКОП ЧЕРКАССКИЙ И КАНЕВСКИЙ СОФРОНИЙ:
«Благодать Божия есть в каждом освященном храме, а прежде всего —
в нас самих, если мы не изгоняем ее из себя нашими грехами,
но с благодарностью и трепетом принимаем и храним ее.…..»

Владыко, Вы много сил отдаете строительству новых храмов в своей епархии, избраны почетным членом Союза архитекторов Украины. Поэтому хотелось бы посвятить нашу беседу православному храму и зодчеству. Среди верующих время от времени приходится слышать рассуждения о том, какой храм лучше: «намоленный» старинный или новый, малый или большой, изначальный или устроенный в бывшем жэке. Есть ли смысл в подобных рассуждениях?

Определенный смысл в этих сравнениях, быть может, и есть, но увлекаться ими не следует. А то бывает, что человек еще только воцерковляется, постигает азы, не научился поведению в храме и не овладел необходимыми для молитвы навыками, а уже берется рассуждать о том, какой тип храмов является более приемлемым. А между тем любой храм — это место особого присутствия Божия, «небо на земле». И степень его «пригодности» для молитвы конкретного человека зависит не от древности или размеров, а от того, как этот человек молится. Ибо тому христианину, который умеет молиться, будет хорошо в любом храме. В храме, как бы в нем ни было много людей, необходимо уметь остаться наедине с Господом и самим собой. Тогда станет возможным и преуспевание в молитве. Ведь и «намоленность» древнего или старинного храма ощущается человеком-молитвенником. Впрочем, относиться к этой «намоленности», как к поводу для пренебрежения молодым храмом — в корне неверно. И даже если храм в прошлом был жэком или детсадом, мы не имеем права считать его неполноценным. Благодать Божия есть в каждом освященном храме, а прежде всего — в нас самих, если мы не изгоняем ее из себя нашими грехами, но с благодарностью и трепетом принимаем и храним ее.

Древние каноны гласят, что на месте снесенного храма разрешается строить только новый храм. Но советская эпоха оставила немало мест, где храмы оказались заменены постройками, не подлежащими приспособлению под церкви. Как относиться к этим поруганным святым местам?

Если на месте уничтоженного храма выстроен жилой дом, то не разваливать же его! Во-первых, нельзя лишать людей пристанища. Во-вторых, погибшего храма в его прежнем виде уже все равно не вернуть: историю ведь не повторишь. Что случилось — то случилось. И об этом надо помнить, чтобы этого не повторилось. А главное: помнить, почему это случилось. Ведь ничего случайного не бывает. Это относится и к разрушению храмов. Не могло быть так, чтобы до революции 1917-го года все искренне верили в Бога, а потом внезапно изменились и начали громить святыни и убивать священников. Переворот созревал долго. Сначала произошло внутреннее отступление от благочестия, оскудение сердец, и лишь тогда революция стала возможной. И гибель храмов в то время нужно воспринимать как наказание Божие для вразумления, как отнятие святыни за грех. И кто знает: а, может, во многих квартирах дома, возведенного на месте храма, процветают духовная жизнь и молитва, чем и искупается совершенное когда-то преступление? Так что для нового храма в подобных случаях лучше выбирать новое место. Надо также помнить, что святыня не бывает поругаема. Например, если необходимый для служения Божественной Литургии святой антиминс стал объектом кощунства, то он потом не переосвящается: на нем можно снова совершать Евхаристию. Так же и с храмом: если в период гонений на Церковь он использовался как склад, то при возрождении в нем литургической жизни мы читаем молитву от осквернения, однако стены сооружения не помазываем миром вторично, ибо в свое время такое помазание уже произошло, и стены остались те же самые, с них только нужно удалить неподобающее наслоение. Для сравнения вспомним человека, который выполнял грязную работу, а потом умылся и переоделся.

А если святыня уцелела, но занята учреждением, по поводу которого государство разводит руками: мол, некуда переселить. Со складами проще, но если в монастыре роддом?

Данную проблему породило государство. Оно же должно и разрешать ее, а не разводить руками. Это принципиально: то, что принадлежало Церкви, должно быть возвращено. А по поводу роддома замечу, что в наших роддомах не только рождаются дети, но и совершаются аборты. А совершать чудовищный грех детоубийства, да еще в святом месте — недопустимо.

Распространена и другая ситуация, когда храм официально числится памятником культуры, и против его безоговорочного возвращения Церкви возражают ученые: мол, верующие не являются профессионалами в сохранении таких ценностей.

Посмотрите, что получается. К моменту празднования 1000-летия Крещения Руси, когда советские законы об охране памятников уже были в достаточной степени разработаны, огромное число старинных храмов, в том числе и признанных памятниками, использовались для хозяйственных нужд и превращались в руины из-за отсутствия должной опеки. Потом государство стало возвращать святыни Церкви. Тем временем разразился экономический кризис. Государство оказалось не в состоянии не только восстановить и обновить все искалеченные или уничтоженные им святыни, но даже и обеспечить нормальное их возвращение верующим: начинаются упомянутые вами ссылки на то, что «некуда переселить» и так далее. А когда государство берется восстанавливать некоторые избранные святыни за собственный счет, то, следует отметить, и здесь не обходится порой без нарушений законодательства. И при этом верующие, которые возрождают ту или иную старинную святыню, почему-то вынуждены для оформления в памятникоохранных инстанциях необходимых бумаг проходить все круги бюрократического ада и выплачивать огромные деньги. Справедливо ли это? А если еще в данной сфере начинаются связанные с политикой спекуляции, тогда вообще о чем говорить? Мне кажется, что тут дело не столько в заботе о храмах, сколько в страхе потери дохода от их использования.

Наблюдаются ли в формах современного православного зодчества Украины какие-то существенные изменения, или прежние традиции сохраняют свое господство?

В деталях можно пронаблюдать немало интересных творческих решений. Но основа остается незыблемой. Ведь завещанная нам еще в эпоху святого князя Владимира византийская конструкция храма неразрывно связана с ее богословским осмыслением.

Но храм — это не только архитектура. Это еще и живопись. А вот она-то и вызывает тревогу. Дело в том, что практически все наши храмы расписываются не по канонам, если говорить о расположении ликов и сюжетов в интерьере. Вопрос достаточно серьезный. В Церкви нет ничего непродуманного. Молитва в храме должна подчеркиваться живописью, ибо и сама живопись — это молитва и богословие в красках. Богословский символизм расположения живописных композиций должен согласовываться с таковым же символизмом архитектурной конструкции храма. Но если, к примеру, на столбе-колонне изображают святителя, это является нарушением канона, ибо на самом деле на колоннах положено изображать мучеников — столпов Церкви. И беда в том, что даже священники часто забывают о существовании определенных правил в расписывании храма, а иконописцы размещают лики и сюжеты, кроме самых основных, произвольно.

После нашей домонгольской церковной архитектуры самое яркое — украинское барокко. Некоторые считают его чуждым подлинному духу Православия. А что скажете Вы?

Украинское барокко — очень даже замечательный стиль. Было время, когда и я его не воспринимал. Но потом узнал о нем больше, и мои взгляды изменились. Чтобы понять украинское барокко, надо для начала хорошо рассмотреть нашу украинскую природу. И мы увидим, что в этом стиле все взято из окружающей нас жизни: не случайно колонны обвивает виноград, не случайно купола имеют форму груш, и так далее.

Сегодня к обстановке православного храма многие воцерковляющиеся или внешние для Церкви люди предъявляют претензию: мол, не приспособлено, как у католиков, чтобы сидеть.

Непрерывное стояние на службе — это явление, существующее только у нас на Руси, т.е. в Украине, Белоруссии и в России. А вот в Греции и на Кипре, например, повсюду в храмах выставлены стасидии — своеобразные деревянные «ячейки» с перильцами и откидными сиденьями. Но замечу, что и они существуют не для того, чтобы просто сидеть и отдыхать. Они — для удобства: когда устают ноги, тогда можно немного облокотиться и посидеть. Когда я был на Афоне, мне предлагали пойти в стасидию, но я предпочел стоять посредине храма: к стасидии еще надо привыкнуть.

Молиться сидя и молиться стоя — это разные вещи. Но сегодня, когда большинство приходящих в Церковь людей начинают постигать Православие «с нуля», далеко не каждый может сразу ощутить эту разницу. Сидение расслабляет. Кроме того, православный человек — это человек, который постоянно работает над собой, совмещает молитву с физическим трудом. А такой человек не может сидеть перед Богом. Душа этого не принимает. Она жаждет стояния перед Богом в трепете.

В то же время, если храм большой, то неплохо, чтобы в нем были лавки для пожилых людей. Их никто бы не осудил за то, что они присели.

Есть во время богослужения моменты, когда церковный устав позволяет сидеть. Но вот что интересно. В немецком городе Регенсбурге есть католический монастырь восточного обряда. Когда заходил туда, то мне казалось, что попал в родную православную обитель: тот же устав, те же клобуки и мантии… Я не заметил, чтобы во время чтения «седальнов», когда разрешается сидеть, кто-нибудь охотно садился. Хотя служба началась в шесть вечера, а закончилась в полночь. Что это? Практика православного богослужения такова, что укорененный в ней человек просто не может вести себя по-другому. И то, что многие воспринимают как «самоистязание», для него является естественным.

Беседу вел Владислав Дятлов

Виступ голови Держдепартаменту з питань виконання покарань генерал-лейтенанта В. А. Льовочкіна

Слово Предстоятеля Української Православної Церкви