Диакон Андрей Кураев. Миссионер в церковной жизни

01.07.2003 archive, Вестник №22, События

Миссионер в церковной жизни
(Из выступления на І Всеукраинском миссионерском съезде)

Диакон Андрей Кураев

На протяжении столетий, приблизительно с XIV по XX век, православная миссия и православная деятельность были достаточно четко разграничены. В границах империи шла нормальная приходская и монастырская жизнь, а миссионерство было делом имперской церкви за границей — работа с народами, языками, варварами и т.д. Плод этого труда был скрыт от большинства членов Церкви. Они не видели, как миссионерам приходилось ходить на ушах перед папуасами, чтобы заинтересовать их своей верой, чтобы что-то прояснить неверным, которые их окружали. Сегодня обычное наше миссионерское пространство — пространство епархии. И нашу миссию мы должны нести нашему народу на глазах церковной его части.
Часто бывает так: приходишь в аудиторию и видишь самую разнообразную публику: вот профессиональные православные люди, прихожане, вот духовенство, вот интеллигенция. И надо говорить для всех. Как? Говорить для всех одинаково невозможно. Нужно иметь особый дар (я им не обладаю). И тут возникает вопрос: чье благорасположение для тебя важнее сохранить?
Для меня примером подобного выбора стала один эпизод, происшедший приблизительно в 1997-ом году в Архангельске. Там проходила впервые организованная епархией педагогическая конференция, точнее Иоанновские чтения. Это была первая региональная попытка организовать встречу представителей Церкви и учительства. Поскольку чтения именовались Иоанновскими, первый докладчик, хороший московский историк и архивист, выступал с сообщением о жизни Иоанна Кронштадтского. Доклад базировался на неопубликованных дневниках преподобного. У Иоанна Кронштадтского действительно были дневники для одного себя, которые он не собирался публиковать, тайные, откровенные, покаянные, в которых он писал об искушениях и т.д. И вот зачитывается такое место: «Господи, не пусти Льву Толстому дожить до праздника Рождества Божией Матери, которую он так хулит».

Ситуация: учителя пришли послушать о святости — и вот на тебе, такое услышать от святого Русской Церкви. Они были в шоке. Владыка Тихон Архангельский оборачивается ко мне и шепчет: «Отец Андрей, спасай ситуацию». И что я делаю? Встаю, поворачиваюсь к портрету Иоанна Кронштадтского, крещусь, кланяюсь ему и говорю: «Отец праведный, прости меня, но я с тобою не согласен». И потом объясняю, что в православной молитве нельзя желать зла другому человеку, что в Православии святость и безгрешность — это не одно и то же, что нет человека, которому удается прожить, ни разу не согрешив. Даже святой может ошибаться, а эта запись в дневнике — проявление ветхозаветной, ветхочеловеческой, ветхоадамовой страстности, а не критическая максима православной веры. Аудитория более-менее оттаяла. Но зато православные! Бородачи в сапогах, в черных рубашка встают — и дружно уходят. В этой ситуации был необходим выбор. Либо мы делаем вид, что ничего не произошло (а ведь они это запомнят, и остальное для них уже неважно, а это учителя (!) — за каждым из них сотни и сотни детских душ), либо нужно реагировать. В данном случае мне пришлось пожертвовать своей репутацией в глазах некоторой части православных.
В течение нескольких столетий слово Церкви преподносилось как поучение и наставление. Люди привыкли к тому, что именно так должна звучать проповедь. Теперь же, если с этой амвонной проповедью ты придешь в нецерковную аудиторию, тебя могут не услышать.
Патриарх Алексий неоднократно говорил о том, что Церковь должна владеть несколькими языками. Один язык должен быть для работы с молодежью, другой — для работы с военнослужащими, третий — для работы с интеллигенцией. Проблема терпимости церковной среды к разноязычию церковной проповеди — проблема терпимости Церкви к своим собственным миссионерам. Не знаю, как в Украине, а в Москве эта проблема стоит очень остро. Мне кажется, у нас уже не осталось ни одного священника, пробующего нести церковную проповедь светским языком, на котором околоцерковные газеты не поставили бы жирный штамп: осторожно, еретик. Я знаю, что мои проповеди смущают многих, но скольких людей смутили правильные проповеди наших правильных батюшек, глаголющих правильные глаголы! Часто мы убиваем в зародыше возможность заинтересовать светскую аудиторию нашей верой. Я, например, откровенный противник учебника «Основы православной культуры» Бородиной. Эта книжка написана так, что, прочитав ее, не захочется ничего дальше узнавать о Православии.
Свет во тьме светит, то есть нечто чистое и светлое бросается в грязь, чтобы эту грязь освятить и преобразить. Но сегодня наша приходская психология обратная: надо святыню прятать от грязных рук. Христос отдал самого себя в человеческие руки. Он не требовал, чтобы люди сначала умыли свои длани, а потом прикасались к нему. Мир для Церкви — это пространство работы. Пусть наш подрясник будет грязным, потным, но пусть на нейтральном поле, находящемся за пределами Церкви, взойдут добрые семена.

* * *

Отец Андрей, за вами закрепилась репутация миссионера нового времени — необычный стиль, контакты с рокерами. Эта новизна раздражает некоторую часть, так сказать, консервативного духовенства. Иной раз вас называют «попсой российского православия», «иной раз еретиком»…

Еретиком меня называют газеты вроде «Русского вестника», редактор которой в былые времена работал в идеологическом отделе ЦК, а теперь почему-то решил говорить от лица православной церкви. Аргументы самые разные: почему, например, я употребляю слово «секта», а не слово «ересь». Дворкин у них — агент ЦРУ и т.д. К сожалению, меня удивляет нынешняя ситуация в Православной Церкви. С одной стороны, мы говорим, что негоже осуждать людей, по крайней мере, не торопиться с осуждением, нужно стараться оправдать человека, понять мотивы его действий. Но в реальной жизни я не знаю другой такой социальной среды, где люди почти с остервенением готовы осуждать и верить любому глупому слову, сказанному о ком-то. Фома не поверил слуху о том, что Христос воскрес: пока не увижу, не поверю. Фома доброму слуху не поверил, а мы с вами с большой охотой верим слухам о наших священниках, архиереях, епископах и т.д.
Что касается попсы, в этом есть доля правды. Я знаю, что язык моих проповедей раздражает многих священников. Но иногда приходится жертвовать репутацией в глазах священства, чтобы быть услышанным нецерковной аудиторией.

Должно быть, проповедь на многотысячном рок-концерте в Санкт-Петербурге тоже была связана с риском подмочить свою репутацию как духовного лица?

Небольшая предыстория. Года три назад поймал я попутную машину в Москве. Везут меня, а из динамика в машине — тяжеленный рок. Я не любитель рока, стараюсь не слушать, смотрю в окошко. Но вдруг фраза одной из композиций меня пробивает насквозь. Фраза звучит так: я иду по своей земле к небу, которым живу. Я был в шоке. Ведь это точная формула Православия. Думаю, что же это такое? Песня закончилась — объявляют: вы слушали композицию «Трасса Е-95″. Запомнил. На следующий день у знакомых студентов выяснил имя автора и исполнителя — Константина Кинчева. Проходит два дня, и, представьте, мне звонит Кинчев: «Отец Андрей, давайте работать вместе: мой концерт, ваша проповедь». И у меня начались бессонные ночи. С одной стороны — великолепная вещь, мечта миссионера, с другой — какова будет реакция церковных людей? Слухи по монастырям поползут: у Кураева совсем крыша уехала. Я нажал на тормоза. Кстати, Кинчев позже говорил мне, что тогда тоже испугался собственного предложения, ибо представил реакцию своих неуправляемых «алисоманов», боялся, что меня чем-то обидят, оскорбят. Но тем не менее идея запала. И я стал ее озвучивать в присутствии архиереев, батюшек, в монастырях в том числе, чтобы почувствовать, какая будет реакция. Реакция оказалась положительной. А когда меня пригласили на организованный Ленинградской епархией рок-фестиваль «Рок к небу», я решился. В фестивале участвовали группы Кинчева, Бутусова, Гребенщикова, Шевчука… Перед началом концерта я специально вышел наружу и посмотрел, что за люди собираются. И все, кого я увидел, оказались мечтой любого лектора или преподавателя. Дело в том, что на Кинчева, Бутусова. Гребенщикова идут не те, кто любит «колбаситься». Это ребята думающие, для которых не главное напиться пива и т.д. (Однажды в Москве после концерта Шевчука я выходил из служебного входа, где в ожидании своего кумира стояла группа фанатов, мальчишек от 13 до 17 лет. Они бросаются к каждому выходящему спросить, когда там Шевчук появится или кто другой, бросились также и ко мне — и тут обращают внимание на мою спецодежду. Вопросы — ну а кто вы, а что вы здесь делаете? Вот пришел послушать, отвечаю, знаком с музыкантами. И тут один из них сражает меня наповал вопросом: почему в Евангелии от Иоанна отсутствует тема Гефсиманского одиночества Христа? А другой говорит: вот вы скажите дяде Юлианычу (Шевчуку), чтобы он на сцене больше не курил, а то он нам плохой пример подает. А еще пусть он со сцены объявит, чтобы мы вот так пальцы не поднимали (это нехороший жест, сатанинский), а поднимать нужно вот так.
Когда я вышел на сцену, почувствовал очень мощное давление аудитории. Я избалованный лектор. Если в зале беспорядок, я могу просто выйти, а здесь — нельзя. Я не знал, как себя вести, и насилу с собой справился. А когда все заканчивалось, еще раз вышел на сцену и, учитывая, что кругом время сессий, пожелал помощи Божьей тем, у кого завтра экзамен. Судя по реакции зала, эта проблема была актуальна для многих. И еще я попросил: «Ребята. небо — там, выход — там, метро — там, Бог, надеюсь, в ваших сердцах. А рядом с вами — люди, хорошие люди. Так вот, пожалуйста, не давите друг друга». После концерта начальник охраны говорил мне, что не помнит, чтобы так тихо молодежь выходила с концерта — без драк, толкотни и визга.
Для чего мне все это нужно? Я не тешу себя иллюзией, что после концерта с участием батюшки все дружно потянутся в храм. Нужно искать какие-то общие ниточки — то, что интересно им и что интересно мне. Такие акции могут очеловечить наш образ в глазах подростков. Ведь мы для них — инопланетяне, которые живут в другой вселенной. Когда они видят священника и музыканта рядом, для них тема Христа станет ближе, чем тема творчества поэта такого-то. Мы должны бросить семечко. Когда оно взойдет? Конечно, не на следующий день. Это шанс обратиться к тем ребятам, которые обычной церковной проповеди могут никогда не услышать. Дело не только в том, что музыка молодежи интересна. Мы не должны проходить мимо настоящего чуда, когда рок-музыканты, прошедшие периоды наркотиков, пьянства и страшных татуировок, пришли к Православию.

Отец Андрей, вы всегда проявляли интерес к явлениям литературы и искусства, так или иначе соприкасающимися с религией. Сегодня много говорят о продолжении фильма «Матрица». Насколько мне известно, вы уже успели его посмотреть. Часто
говорят, что в этом фильме множество прямых проекций Святого Писания. Так ли это, на ваш взгляд?

Безусловно, это религиозное искусство. Первая серия действительно содержит в себе элементы религиозной философии, в том числе ее главную проблему — что есть истина, где истинная реальность? Любая философия начинается с сомнения: то, что мы видим глазами, — это последняя, истинная реальность? Законы природы не написаны огненными буквами на небесах, и поиск законов природы есть поиск невидимого мира. Можно вспомнить замечательную притчу Платона о пещере. Люди живут в пещере прикованные цепями. Они привыкли к сумраку. Но иногда на закате солнце бьет в пещеру, и тогда тени проходящих возле входа людей попадают на пещерную стену. Люди видят театр теней, но они считают, что это и есть настоящая жизнь, потому что ничего другого они никогда не видели. Можно вспомнить буддийский индуистский тезис о том, что весь мир есть Майя, иллюзия, то, что кажется. Фильм «Матрица», безусловно, религиозный фильм. Он рождает вопросы: человек, ты уверен, что мир вокруг тебя есть последняя, окончательная реальность? А, может быть, кто-то управляет твоим сознанием, может быть, ты живешь в мире неких иллюзий? В Православии этот вопрос ставит преподобный Максим Исповедник, который говорит, что в разуме Божьем есть иные логосы, что Господь замыслил о каждой вещи, о каждом событии, а мы, люди, измышляем эти логосы — логос-фантастикос (терминология Максима Исповедника). Это те фантазмы, те смыслы, которые мы придумываем для различных ситуаций, вещей — не то, для чего придумал их Господь. А когда извращается этот замысел Божий, человек живет в мире фантастики. Мир грешника — это мир фантастики. Отсюда важный вывод: попробуй понять, что путь покаяния — это и осознание того, что те ценности, ориентации, в которых ты живешь, очень часто на самом деле фантазмы.. Это твой ум, а отнюдь не ум Христов.
С этой точки зрения фильм «Матрица» выдержан в русле религиозной философии. Но быть религиозным — вовсе не означает быть христианином. Религиозность «Матрицы» — религиозность скорее буддистская, нежели христианская. В нашем мире есть, конечно, иллюзорные вещи. Но в Библии сказано, что Бог любит созданный им мир, и все, что он создал, «хорошо весьма» в отличие от индийского Брахмы, который спит и видит сны. Видимый мир — это его сон. Но Брахма даже не знает, что это сон, и не любит этот сон. А если однажды Брахма проснется, придет в себя, мир исчезнет. Можно вспомнить и буддийскую загадку. Встретились Будда и бабочка, смотрят друг на друга. Вопрос: кто кому снится? Бабочка Будде или Будда бабочке? Так вот: христианство утверждает, что мир реален. Он вторичен по отношению к Богу и тем не менее реален. И Бог любит этот мир. Настолько, что принес своего Сына единородного в жертву. Поэтому я бы не стал так прямо соотносить фильм с христианством, хотя там брошены христианские приманки, в частности имя героини — Тринити (Троица) и т.д. В конце фильма происходит нечто похожее на сошествие Христа в ад, когда сам персонаж внедряется в матрицу, нисходит в преисподнюю земли. Оттенки христианские в фильме есть, но говорить, что это наше, — нельзя. Вторая серия как бы полемизирует с первой. Если первая — это буддизм, то вторая — атака на буддизм. Потому что машины и матрица заявляют, что все запрограммировано и у человека нет свободы. Это — идея кармы. И напротив, положительный персонаж, Нео, проводит идею человеческого выбора. Это главная коллизия второй серии. Буддистские идеи отстаиваются негативными персонажами. Это философская канва фильма.
Но это фильм, а не философский трактат. Поэтому в нем есть все, что присуще голливудским фильмам и что меня очень раздражает: бесконечные драки, например. И не потому, что я такой белоручка и терпеть не могу, когда кого-то бьют сапогом по лицу. Просто глупо. Есть супертехника и супероружие, так зачем врукопашную драться? Кроме этого — эротические сцены, массовые танцы… Одно из глубочайших недоумений второй серии — тайный город, независимый от матрицы, в котором живут освобожденные свободные люди, у которых есть своя религия, свой храм и т.д. Тогда как все негативные персонажи белые, подавляющее большинство населения тайного города спасенных — негры. Это похоже на расизм наоборот. А в общем, если честно, фильм навевал скуку, пришлось просто досиживать до конца.

Отец Андрей, Вы стремитесь обладать энциклопедическими знаниями из разных областей науки, культуры и даже спорта. А ведь сказано: от многого знания много скорби.

По-моему, у премудрого Соломона речь шла о знании отнюдь не научном, философском, а о знании людей. А что касается моих книжных познаний, они, скорее, укрепляют мою веру. Но когда я узнаю какие-то плачевные вещи о людях, из жизни епархий, приходов или об интригах за своей спиной, думаю: Боже мой, люди не научились грешить по-новому за тысячи лет. А это уже очень радостный для меня вывод, поскольку в былые времена Церковь грешила в лице своих представителей. И тем не менее Господь нас терпит. А то, что Господь нас терпит, дает надежду, что наше поколение — не есть поколение предельное, последнее, и что Божий гнев прольется, и все будет кончено. Знание истории и наследия святых отцов помогает преодолевать личные кризисы, несправедливые нападки. И потом реальное общение с людьми Церкви также дает надежду. У нас очень много замечательных батюшек. Для меня неважно, миссионер батюшка или нет. Даже простота бывает разной — порой она хуже воровства, а есть простота Христова. И ученость бывает разная: одна смиряет, обогащает человека, другая опустошает. Я встречаю много разных людей, и священников, и мирян. Но самое светлое впечатление у меня от встреч с православной молодежью. Среди них столько удивительных сердец — чистых, хороших, надеющихся. Я вижу, как светятся их глаза, как они внимают слову. Именно потому, что я вижу эту молодежь, и светскую, и церковную, я говорю: не верю, что сейчас последние времена. В последние времена люди будут закрыты для проповеди, не будет в людях покаяния, а сегодня это есть. Надо выколоть себе глаза, чтобы считать, что в современной церковной жизни ничего доброго не происходит. Если у нас есть болячки — это у нас зубки растут. Растет Церковь. А болячки — это кризис роста, а отнюдь не признаки трупного окоченения или агонии.

Отец Андрей, на съезде вы говорили о том, что батюшки не должны забывать о своих прежних мирских увлечениях. Вы свои прежние увлечения сохранили?

Было одно сильное увлечение, и я к нему сейчас возвращаюсь. Мальчишкой я любил читать книжки по истории, а поступил потом на философский факультет, по сути, антиисторический. И вот в последние годы по капле выдавливаю из себя философа. Историческую литературу читаю сегодня с большим удовольствием, чем философские трактаты.

В некоторых епархиях говорят: жаль, что у нас нет своего Кураева.

Ну, видите ли, Церковь выступает против клонирования.

Записал Валерий Полищук

Епископ Полтавский Филип. Особливості православної місії в сучасній Україні

Протоирей Мефодий Финкевич: «Демиевка — это духовная свеча, которая никогда не угасала»