И.В.Назаров. Наследие преподобного Нестора Летописца и кризис православной идентичности в Украине

29.11.2013 top

Кандидат экономических наук, доцент экономического факультета Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, член Совета Киевского Религиозно-философского общества

В 986-989 г.г. киевские жители стали свидетелями пестрого ряда иностранных посольств, добивавшихся аудиенции у великого князя Владимира с целью включить Русь в свой геополитический и, быть может, даже цивилизационный «проект». Это было время глобальной нестабильности, тектонических подвижек в соотношении евразийских полюсов силы, каждый из которых стремился вовлечь в свою стратегическую «игру» молодой варварский народ, все еще пребывавший во младенческой невнятице примитивных языческих верований, навязав ему свою религиозно-культурную идентичность. В чем-то эта ситуация напоминает сегодняшнюю борьбу за Украину, развернувшуюся между цивилизационно сродной ей Россией и Западом, на фоне геополитического противостояния последнего как России, так и миру ислама, Китаю, молодым «азиатским тиграм» и иным не до конца интегрированным в мировую глобальную модель силам. Существенная разница между этими двумя историческими сюжетами заключается в том, что нынешняя Украина – это не язычески бесформенная в религиозно-культурном отношении tabula rasa (хотя многим хотелось бы видеть ее таковой), но часть тысячелетней православной восточнославянской цивилизации, бывшая в ІХ-ХІІ в.в. ее религиозным «эпицентром», затем сместившимся в северную часть «русского мира». И обремененная многими проблемами Россия – это не просто сосед, а цивилизационно идентичный народ, ныне несущий на своих плечах тяжелый имперский крест военно-государственной защиты культурно-исторической самобытности православных славян.
Тысячу лет назад в ряду тех, кто домогался союза с Киевом, наряду с хазарскими иудеями, католиками-немцами и волжскими булгарами-мусульманами, оказались и посланники сверхдержавы того времени – Византийской Империи.1 И это было неспроста, ибо Империя, возглавляемая в тот период представителями Македонской династии – братьями Василием и Константином, переживала жесточайший политический кризис – восстание главнокомандующего малоазийскими армиями генерала Варды Склира, посланный на усмирение которых Варда Фока переметнулся на сторону восставших. Заговорщики вступили в переговоры с арабскими халифатами (с аббасидами и омайядами), с армянами и хазарами, что делало положение официальных имперских властей крайне угрожающим. Это и вынудило императоров склонить голову перед своими давними недругами – русами, испрашивая у них военной поддержки, учитывая, что византийские мятежники уже передали князю Владимиру свои предложения через хазарских послов. С политической точки зрения, просьба византийских василевсов давала Владимиру уникальный шанс, потребовав взамен военной помощи брачного союза с представительницей императорского дома, приобщиться к высшему разряду мировых династий.2 Однако по византийским правилам брак царственной особы был возможен только с православным христианином. Так святой равноапостольный князь Владимир оказался орудием Промысла Божия, включившего Русь во вселенский «проект» Спасения, каковым является православная вера.
Как полагают авторитетные исследователи, в частности А.В. Карташев и М.Д. Приселков, вел. кн. Владимир после крещения предпочел каноническую независимость от Константинополя, подчинив иерархию Русской Церкви автокефальной Охридской архиепископии. По-видимому, он опасался слишком «плотной» интеграции Руси в Византийскую Империю, ибо в соответствии с византийским пониманием «симфонии» Церковь и царство пребывали в тесном союзе и вселенской кафолической Церкви должна была соответствовать единственная, охватывающая все православные народы Империя – Второй Рим как политический коррелят единой православной цивилизации. «Поэтому каждый покоренный Империей народ непременно принимал Православие, равно как и каждый вновь крещеный народ должен был войти в состав политического тела Второго Рима, – справедливо замечает по этому поводу М.Д. Приселков. – Легко понять, что в конечном итоге это воззрение вело к утрате для всякого крещенного или покоренного народа своей политической и национальной независимости, к полному огречиванию «варваров»»3.
В силу этих причин и вел.кн. Владимир, и его наследник вел.кн. Ярослав Мудрый канонически тяготели к Охридской архиепископии вплоть до ее ликвидации в 1037 году после захвата греками Болгарского царства. В этом же году Русская Церковь переходит под юрисдикцию Константинопольского Патриархата, приславшего на Русь первого своего митрополита – Феопемта. Разное понимание «симфонии» привело к военному столкновению между вел. кн. Ярославом и Константинополем, неудачному для русских, после чего Ярослав инициировал избрание собором русских епископов книжного монаха и тайного аскета Иллариона Митрополитом Киевским. Этот шаг князя подтолкнул Константинополь к переговорам, итогом которых стало удаление Иллариона с кафедры и замена его греческим епископом, в то время как греки отдавали за сына Ярослава – Всеволода, дочь императора из династии Мономахов.
Основание Киево-Печерского монастыря (датированное в «Повести временных лет» 1051 годом) хронологически совпадает с этими драматическими событиями. Основоположник монашеской жизни Антоний, по бедности не принятый ни одним киевским монастырем, поселяется под Киевом в бывшей варяжской пещере, которую ранее использовал Илларион для уединенной молитвы. М.Д. Приселков полагает, что Никон Великий, упоминаемый преп. Нестором Летописцем в «Житии Феодосия», поселившийся с Антонием и постригший Феодосия в монахи, есть ни кто иной, как бывший митрополит Илларион, смещенный с кафедры4. Этим он объясняет жесткую позицию епархиальных властей, требующих ликвидации пещерного монастыря. При благожелательном посредничестве князя Изяслава был достигнут консенсус – митрополия давала разрешение на монастырь в обмен на удаление Никона из Киева (он удалился в Тмутаракань). Ктитором монастыря стал Антоний, назначивший игуменом брата Варлаама, после перевода которого в княжеский Дмитровский монастырь Антоний назначает новым игуменом уже Феодосия. В первый же год игуменства Феодосия число братии увеличивается до 100 человек. В это время брат Ефрем привозит в монастырь найденный в Константинопольских архивах Студийский устав, который и вводится в жизнь обители игуменом Феодосием с согласия братии.
В отличие от византийского административного округа, совпадавшего с границами митрополии и возглавляемого одним должностным лицом, Русская митрополия была разбита в политическом отношении на ряд враждующих между собой княжеств. Так в 1072 г. Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский изгнали из Киева своего брата Изяслава, чем разрушили братский княжеский триумвират в управлении русской землей, заповеданный Ярославом Мудрым. Печерский монастырь в лице игумена Феодосия высказал очень жесткий протест этому незаконному захвату власти князем Святославом, как действию, подрывающему государственно-политическое единство русской земли. Игумен Феодосий осознавал значение Киево-Печерского монастыря как духовного центра русских земель, реально еще не сложившихся в единый государственно-политический организм. Понимал он и то, что Константинополь с целью проведения в жизнь своего принципа «Одна Церковь – одна Империя» может тонко играть на междукняжеской розни, не допуская политической консолидации русских княжеств. В связи с этим группой ученых монахов была разработана структурная схема политических отношений между князьями, впервые изложенная Феодосием в письменном обличении Святослава. Она воспроизводит принципы взаимоотношений между епархиальными архиереями внутри митрополичьего диоцеза. Согласно ей, киевский князь должен быть «старейшим князем», выступая как политический представитель и глава русской земли: «Как митрополит правит русской митрополией через епископов, будучи и сам в этом смысле одним из епархиальных (киевским) архиереев, так и старейший киевский князь в остальных волостях правит через местных князей. В отношениях архиереев между собою лежат два основных требования, точное соблюдение которых спасает митрополию от замешательств, – не преступать предела чужой епископии и покоряться митрополиту, как отцу. Этими нормами определяться должны и междукняжеские отношения во имя спасения мира в Русской земле: в отца место надлежит чтить князя Киевского, братски храня между собою пределы чужих волостей»5. Как показала жизнь, попытка набросить идеальную схему церковных отношений на слишком динамичную и противоречивую, «заминированную» эгоистическими интересами политическую реальность оказалась столь же безуспешной, как и статичная византийская схема «одна Церковь – одна Империя». Однако более конструктивной оказалась сама идея активного участия Церкви в общественно-политической консолидации русских земель, позже неоднократно выдерживавшая самую суровую историческую проверку.
Как отмечает М.Д. Приселков, еще при жизни игумена Феодосия в монастыре наметились две партии. Первую из них составляли выходцы из бедных, малообразованных слоев, не могущие сделать вклада, но имевшие искренний порыв к аскетическим подвигам. Эти в большинстве своем некнижные аскеты не разделяли феодосиеву программу широкого влияния монастыря на общерусскую политическую и культурную реальность и были неудовлетворены как напряженными взаимоотношениями обители с епархиальными властями, так и политическими выступлениями монастыря, якобы вовлекавшими монашествующих в мирскую суету. Вторая группа состояла из людей образованных и знатных (Никон Великий, Ефрем, Варлаам), понимавших значение обители как общерусского духовно-культурного центра, задававшего альтернативу прямолинейной греческой позиции «одна Церковь – одна Империя», абсолютно невосприимчивой к церковной и политической самостоятельности молодых славянских народов. Для проведения подобной линии монастырю необходима была независимость от епархиальной власти Киевского митрополита – ставленника Константинопольского Патриарха. Преподобный Нестор был выразителем чаяний и устремлений этой второй группы.
После блаженной кончины в 1074 г. преп. Феодосия игуменом Печерского монастыря становится Стефан – лидер первой группы. Однако после ряда пертурбаций на киевском княжеском престоле (смерти в декабре 1076 г. Святослава, полугодового правления его брата Всеволода и возвращения на киевское княжение незаконно смещенного братьями Изяслава) происходит смещение Стефана и замена его Никоном – за верность Изяславу в свое время второй раз удаленному из монастыря и Киева в Тмутаракань. Этот просвещенный игумен, будучи принципиальным сторонником общерусского значения монастыря, призывает молодого монаха Нестора к интенсивной литературной деятельности. Ее плодами становятся два произведения житийного характера «Чтение о Борисе и Глебе» и «Житие преподобного и богоносного отца нашего Феодосия».
Как считает М.Д. Приселков, жизнеописание страстотерпцев Бориса и Глеба, объясняющее духовную доминанту их жизни и внутреннюю правду их безропотной смерти, было только одной из задач прп. Нестора. Второй задачей, для решения которой Нестор использовал вводную и заключительную части произведения, было развенчание легенды о христианской миссии, осуществленной в Русской земле апостолом Андреем Первозванным. Прп. Нестор выступил против легенды апостольского призвания к вере русичей, хотя ее сторонником являлся правивший в Киеве с 1078 по 1093 гг. вел. кн. Всеволод – истовый грекофил, тесно связанный родственными узами с византийскими императорскими династиями и весьма настороженно относившийся к русоцентричной позиции Печерского монастыря. Всеволод усвоил эту идею от греков, и печерские ученые монахи хорошо осознавали ее опасность для самостоятельного церковно-государственного устроения русского народа: «если апостол Андрей распространял на Руси христианство (проповедовал и крестил), то, выходило, правы греки в своем недоверии к нашей способности сохранять и сберегать Православие и, следовательно, в своем требовании от нас признания над собой греческой гегемонии; ведь Русская земля впала потом опять в язычество, и только у греков Владимиру удалось найти Православие и с греческой помощью ввести его вновь по Русской земле»6. Поэтому прп. Нестор настойчиво проводит в «Чтении» мысль о том, что мы (русские) – христиане позднего часа призвания, которых апостольская проповедь не коснулась. Русская земля оставалась долгое время в языческой прелести, пока Христос не открылся вел. кн. Владимиру, и тот крестился сам, крестил бояр и вельмож, и затем народ, не противясь, крестился по его призыву.
Написание прп. Нестором «Жития Феодосия» имело целью прославление великого святого, канонизации которого сопротивлялась митрополия, крайне неохотно дававшая санкцию на канонизацию русских святых (исключение было сделано лишь для страстотерпцев Бориса и Глеба, в то время как кандидатуры мученически погибших от рук язычников Феодора и его сына – младенца Иоанна, великого князя Владимира и княгини Ольги были отклонены). Характерно, что в «Житии Феодосия» прп. Нестор описывает не только аскетические подвиги святого и его игуменские труды по благоустроению обители и духовному окормлению братии, но и делает акцент на активной общественной позиции Феодосия. Речь идет о непростой политической ситуации, возникшей в связи с незаконным смещением с киевского престола князя Изяслава его младшими братьями Святославом и Всеволодом. Нестор Летописец показывает, сколь настойчиво прп. Феодосий пытается донести духовную оценку этого незаконного деяния как до ведома князя-узурпатора Святослава, так и до церковного народа, продолжая поминать на ектеньях изгнанного Изяслава как стольного князя. В этом произведении Нестор выдвигает прп. Феодосия как главного устроителя Печерского монастыря, несколько умаляя роль ктитора монастыря прп. Антония и совсем не упоминая о какой-либо роли греческой митрополии в создании обители. Таким образом, «Житие Феодосия» было и косвенной апологией линии на утверждение Киево-Печерского монастыря в качестве самостоятельного и независимого от греческой митрополии духовного центра Русских земель, в том числе – и духовного арбитра межкняжеских политических взаимоотношений.
В 1093 г. князь Всеволод умирает, и в силу непопулярности последнего в Киеве престол занимает не его сын – Владимир Мономах, а племянник Святополк. Этот князь, правивший с 1093 по 1113 гг., в противоположность грекофилу Всеволоду, после первоначального периода столкновений с Печерским монастырем, длившимся до 1098 г., становится искренним почитателем общерусского значения монастыря, достигшего в годы его правления исключительных успехов. Пожалуй, наиболее весомым из них стало церковное прославление прп. Феодосия, вписанного в 1108 году по настоянию князя в синодик митрополитом Киприаном. Это означало реабилитацию проводимой прп. Феодосием линии на превращение Печерского монастыря в самостоятельный духовно-культурный центр Русских земель, торжество дела прп. Никона, прп. Варлаама и самого прп. Нестора. Для последнего это время стало временем возвращения к активной литературной деятельности, прерванной после смерти его покровителя и единомышленника игумена Никона (1088 г.). «Святополк, сделав Печерский монастырь своим княжим монастырем, вправе был рассчитывать на поддержку себе со стороны монастыря, в частности его литературной работы, – пишет об этом периоде М.Д. Приселков. – По желанию ли князя, или по почину игумена Прохора, сменившего в 1112 г. Феоктиста, в монастыре был возобновлен летописный труд, долженствующий продолжить свод игумена Ивана и пополнить его описанием княжения в Киеве Святополка. Эта работа возложена была на Нестора, имя которого теперь в связи с канонизацией Феодосия, конечно, прославилось как составителя «жития» нового святого»7.
Завершение работы прп. Нестора над «Повестью временных лет» приходится примерно на 1114-1116 гг. Ему предшествует смерть в 1113 г. вел. кн. Святополка – выдающегося государственного деятеля начала XII века, всеми силами поддерживавшего значение Печерского монастыря как общерусского духовно-культурного центра, духовной «грибницы» новой православной цивилизации, идущей на смену дряхлеющей Византии. Именно этот князь добился частичной канонизации прп. Феодосия, признания Печерского монастыря княжим (что означало существенную независимость от греческой митрополии) и возведения его в ранг обители, возглавляемой архимандритом. Не случайно, что в «Повести временных лет» прп. Нестор с особым вниманием и подробностью осветил время княжения вел. кн. Святополка. Но Святополк умер, и за монастырской оградой стояла совсем иная в политическом и идеологическом смыслах эпоха. Киевский престол занял давний недруг Святополка Владимир Мономах (1113-1125 гг.), сын грекофила вел. кн. Всеволода, не сумевший стать киевским князем по смерти отца в 1093 г. и все эти годы интриговавший против Святополка. Последний представитель императорского рода Мономахов, он старался «приглушить» общерусское значение Печерского монастыря и отрицательно относился к его независимости. Человек авторитарный и жесткий, Мономах, ознакомившись с «Повестью…», подробно и сочувственно излагающей деяния его соперника – Святополка, приказал изъять ее из Печерского монастыря и направить на переделку в свой фамильный монастырь – Выдубицкий. Против Печерского монастыря князем принимаются репрессивные меры воздействия: «Там прекращается всякая литературная работа, даже нет следов скромной монастырской хроники; наконец, прекращается обычная до того манера князей брать кандидатов на епископии из братии Феодосиевого стада. Печерский монастырь надолго уходит в тень, и только раскол в семье Мономаха середины XII в. дал начало новой жизни для монастыря»8.
На этот период опалы Печерского монастыря приходится и окончание земного пути прп. Нестора. Однако последующий ход истории показал стратегическую правоту линии преподобных Феодосия, Никона, Варлаама, Нестора и тех монахов, которые обладали широким культурно-историческим кругозором, отводившим монастырю роль духовной «закваски» нарождающейся русской православной цивилизации.
Надвигался XIII век, полный искушений и вызовов для православного мира. В 1204 году крестоносцы по благословению папы Иннокентия ІІІ выступили в IV крестовый поход и, овладев Константинополем, провозгласили в Византии свою Латинскую империю, продержавшуюся до 1261 года. Оказавшись беженцами, изгнанными из своей столицы – Константинополя, Патриарх и его иерархи «сделали шаг, не соответствующий их обычной склонности к каноническому господству над всеми миссионерски зависимыми от них Церквами»9. Говоря это, А.В. Карташев имеет в виду согласие пребывавшего в это время в Никее Патриарха Маниула ІІ на поставление русского по происхождению архимандрита Кирилла на митрополичью кафедру в Киеве. Наступала пора духовного взросления новокрещенного в Православие русского народа, пора ответственных не только церковно-канонических, но и геополитических решений без оглядки на материнскую цивилизацию – Византию, чье нынешнее политическое бессилие так контрастировало с навязчивым желанием Константинополя все контролировать как в политическом, так и особенно в церковном планах.
Между тем, политически дезинтегрированная с середины XII века Русь, распавшаяся на несколько княжеств, сама оказалась под беспрецедентным давлением захватчиков, неумолимо надвигавшихся и с Востока, и с Запада. Отряды монголов, объединившихся вокруг воинственного лидера одного из племен Темучина, провозглашенного в 1206 году самодержцем монголов (Чингисханом) после ряда блестящих побед в Азии, нанесли поражение русским князьям на реке Калке (1223 г.), а 6 декабря 1240 года взяли штурмом и сожгли Киев. С одобрения Папы Римского Венгрия и Польша напали на Галичину и Волынь, а немецкие крестоносцы, обосновавшись в начале ХІІІ в. в Риге, повели наступление на Псков и Новгород. Параллельно на Северную Русь через Финляндию двинулись шведы, и в 1240 г. поощренный Папой на крестовый поход против православных «схизматиков» шведский ярл Биргер высадился на берегах Невы. Страшное бремя выбора между двух зол легло в этот момент на плечи двух сильнейших русских князей – Александра Невского и Даниила Галицкого. «Русь могла погибнуть между двух огней в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта она не могла, – пишет об этой драматической ситуации русский историк-эмигрант Г.В. Вернадский. – Предстояло выбирать между Востоком и Западом. Двое сильнейших русских князей этого времени сделали выбор по-разному. Даниил Галицкий выбрал Запад и с его помощью попытался вести борьбу против Востока. Александр Невский выбрал Восток и под его защитою решил отбиваться от Запада»10. В своих решениях великие князья Даниил и Александр руководствовались разными критериями. Даниил, по‑видимому, предпочел более «культурную» и богатую Европу. Выбор святого благоверного князя Александра был подчинен духовной доминанте – он принял ярлык на княжение от менее «цивилизованных», но, в отличие от католиков, веротерпимых монголов, что позволило ему сохранить в своих землях православную веру и передать ее потомкам неповрежденной. Окрепшая под монгольским владычеством Церковь (а мы знаем, что во Владимиро-Суздальскую землю Киевкий митрополит свт. Петр перенес свою кафедру), вдохновила северные, менее развитые славянские народности на подвиг государственного творчества. Постепенная эмансипация великороссов от власти Золотой Орды, распавшейся к концу XIV века на три отдельных ханства, а затем завоевание и интеграция этих ханств (Казанского, Астраханского и Сибирского) в Московское царство было и торжеством линии прп. Феодосия, и прп. Нестора, ратовавших за активное участие Церкви в процессах государственного и культурного творчества. Теперь преемниками их линии выступили прп. Сергий Радонежский и великие святители Московские – Максим, Петр, Феогност, Алексий, Иона, несмотря на то, что некоторые из них были греками по национальности и ставленниками Константинопольского Патриархата.
Совсем иные последствия имел стратегический выбор вел. кн. Даниила Галицкого, который в обмен на обещание политической поддержки со стороны Папы «ценой отречения от греческой непримиримости с латинством получил королевский титул и был торжественно миропомазан и коронован папским легатом в Дрогичине (Гродненской губ.)»11. Это было начало кризиса православной идентичности в Южной Руси, первая попытка сближения с католицизмом, к счастью, недолговечная (в 1257 г. Даниил Романович снова возвратился к «беспримесному» Православию) и не охватившая широкие слои населения. Однако последующий захват Галицко-Волынского княжества Литвой, а затем и сближение Литвы с Польшей после брака литовского князя Ягайла (перешедшего ради этого из Православия в католичество) с польской королевой Ядвигой повлекли за собой введение в Литовском княжестве католичества в качестве государственной религии. Неуклонное усиление политических позиций польско-литовских магнатов и шляхты, завершившееся принятием в 1569 году Люблинской унии, унифицировавшей политическое и правовое пространство Речи Посполитой, привело к подписанию в 1596 году шестью православными епископами Брестской унии с католической церковью, ставшей прологом массового насильственного окатоличивания народа Галичины. Это был уже полномасштабный кризис православной идентичности населения Украины, прямое отступление от святоотеческой веры и попрание заветов преподобных Феодосия, Нестора и других печерских отцов. Униатская церковь стала религиозной основой отрыва населения Галичины (Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская области) от православной цивилизации, его сохраняющейся по сегодняшний день нетерпимости к Православию, крайней политической и культурной русофобии. К сожалению, после обретения Украиной независимости, особенно при президенте В.А. Ющенко, эта униатско-русофобская идеология стала пропагандироваться в качестве мировоззренческого образца, своего рода «теста» на украинскую и европейскую идентичность граждан.
Массовое насаждение польскими властями унии было, без сомнения, серьёзнейшим кризисом православной идентичности значительной части народа Украины, растянувшегося на несколько столетий и не уврачёванного и по сей день. Но как всякий серьёзный вызов, он способствовал и консолидации вокруг Православной Церкви большей части народа, проявившего замечательную способность к самоорганизации, ведущей формой которой стали православные братства. В условиях измены большей части епископата и конформизма клира заповеданная прп. Феодосием и его единомышленниками стратегия, направленная на преображение всего строя социально-экономической и культурной жизни, как бы выплеснулась за стены монастырей и нашла опору в цеховых традициях самоорганизации украинских горожан, защищённых Магдебургским правом. В последней трети XVI века братства, наиболее влиятельными из которых были Виленское и Львовское, превратились в настолько мощные вероисповедные и миссионерские центры, что Антиохийский и Константинопольский Патриархи Иоаким и Иеремия II сочли возможным прямо апеллировать к ним через голову ненадёжного местного епископата, сделав их ставропигийными. «Братства Львовское и Виленское взяли под строгий надзор своих епископов и мешали им осуществлять с лёгкостью их униатский заговор, – пишет А.В. Карташев. – Большая часть полемических сочинений против унии вышла из Виленской братской типографии. По образцу этих двух больших братств стали слагаться во множестве местные братства: Мстиславское, Брестское, Минское, Могилёвское, Росское, Слуцкое, Киевское и др. Школы и типографии были их главной заботой»12.
Однако польская верхушка не остановилась на окатоличивании русского населения Литовского княжества. Одержимая мессианским порывом создания великой католической империи, польская элита пыталась распространить уже успешно обкатанную на Украине схему завоевания с последующим навязыванием унии и на Русь Московскую. Но тут-то и проявилась вся жизненная важность активной позиции Церкви, настойчиво взращиваемой игуменами Киево-Печерского монастыря преподобными Феодосием, Варлаамом и Никоном, получившей блестящее литературное оформление в трудах их последователя – преподобного Нестора Летописца. Как известно, церковная иерархия Московской Руси в лице Патриархов Иова, Гермогена и их последователей проявила богодухновенную решительность и беспрецедентную общественно-политическую активность в «смутные времена», сопровождавшиеся фактическим крушением русской государственности. «В критическую минуту смутного времени XVII в. теократическая Русская Церковь была для государства моральной опорой, даже з а м е н о й»13, – замечает А.В. Карташев. И действительно, в этот критический момент Церковь смогла восполнить гибельный вакуум власти, смело выступив как против обоих Лжедимитриев, так и против грозного врага Православия, «архитектора» Брестской унии 1596 г. – польского короля Сигизмунда III Вазы, пытавшегося с согласия бояр посадить на Московский престол своего сына Владислава. Патриарх Гермоген заплатил свободой и жизнью за поддержку законного царя Василия Шуйского и после его свержения уже из занятой поляками Москвы рассылал по Руси грамоты с призывами ополчиться против иноверных оккупантов. Как известно, одна из таких грамот, пришедшая в Нижний Новгород, вдохновила Косьму Минина и кн. Димитрия Пожарского на формирование земского ополчения, которое, пополнившись в Ярославле ополченцами из других городов, в 1612 году после долгой осады выгнало поляков из Москвы.
В это время проявили себя многие русские иерархи и клирики. Так, астраханский владыка Феодосий, как бы повторяя подвиг тезоименитого ему печерского игумена, безбоязненно обличавшего узурпировавшего власть в Киеве кн. Всеслава, не убоялся в лицо Лжедмитрию I сказать, что он самозванец. Многие обители, в особенности Троице-Сергиева Лавра, Соловецкий и Спасоприлуцкий монастыри, жертвовали государству огромные по тем временам средства на борьбу с захватчиками. Соловецкий монастырь выдержал 16-месячную осаду от 30-тысячного польского войска, а Кириллов монастырь находился в осаде в течение пяти лет.
Между тем, надвигалась великая козацко-крестьянская война под предводительством гетмана Богдана Хмельницкого (1648-1654 гг.) против польской короны, поддержанная Московским царём Алексеем Михайловичем и переросшая в русско-польскую войну 1654-1667 гг. Эта затяжная война завершилась Андрусовским миром, по которому Левобережная Украина вошла в состав Русского царства. Мощь Речи Посполитой была подорвана, и через сто лет с небольшим после её разделов в состав теперь уже Российской Империи вошла и большая часть Правобережной Украины (за исключением Галичины и Карпатской Руси, отошедших к Австрийской Империи).
Казалось бы, произошло воссоединение двух частей разделённого на протяжении трёх столетий русского мира в едином государстве, и теперь уже никто и ничто не может угрожать православной идентичности его подданных. Однако новое время выдвигало и новые вызовы: в Европе царил дух Ренессанса, проявлениями которого стали антропоцентризм в культуре и секулярный национализм в государственной идеологии. Идеи Святой Руси и «Москвы – третьего Рима» всё больше оттеснялись идеей Великой России, главным проводником которой стал создатель Российской Империи Пётр Великий. Паритет в отношениях между Церковью и государством был подорван ещё при царе Алексее Михайловиче, отправившем в ссылку посягнувшего на его единовластие Патриарха Никона. Его сын, Пётр Алексеевич Романов, и вовсе упразднил патриаршество, «загнав» ослабленную расколом Русскую Церковь в жёсткие рамки подчинённости государству через синодальную систему управления церковными делами. Обязав священнослужителей сообщать о государственных преступлениях, открываемых в Таинстве исповеди, этот император положил начало массовому исходу из Церкви образованных слоёв населения, наиболее активных в делах государственного и культурного строительства. Декабристы и революционеры-разночинцы, террористы-народовольцы, эсеры и революционные радикалы всех мастей, включая В. Ульянова-Ленина и большевиков, были порождениями этой религиозной беспочвенности. Скованная же по рукам и ногам синодальным управлением Церковь не могла адекватно реагировать на исключительную динамику социально-культурных изменений XIX – начала ХХ века, вследствие чего на все проблемы русской жизни давались, как правило, неправославные ответы, среди которых был и масонский либерализм отцов Февральской революции и «диктатура пролетариата», установившаяся на долгие десятилетия после Октябрьского переворота. Обе революции 1917 года и всё, что за ними последовало, были проявлением глубочайшего кризиса православной идентичности россиян и украинцев, системного кризиса восточнославянской православной цивилизации.
Выход великорусского и украинского народов из семидесятилетнего «вавилонского плена» коммунизма совпал, как известно, с распадом единого государства. Историческая Церковь, ещё больше ослабленная в железных тисках советской власти, содрогнулась в унисон распавшемуся государству от националистических расколов. К автокефалистским расколам, возникшим в первой половине ХХ века в Украине, добавился филаретовский 1992 г. Но настоящим чудом было то, что несмотря на давление властей Украинская Православная Церковь сохранила каноническое единство с Русской Православной Церковью. Упорное стремление большинства мирян, оставшихся в УПЦ, к сохранению этого единства есть замечательное свидетельство того, что их самоидентификация как православных христиан всё ещё «перевешивает» все иные идентичности, подпитывающие центробежные тенденции.
Но сложившаяся в Украине ситуация и особенно наметившиеся в ней тенденции не дают повода для успокоенности. Прежде всего, православные остаются в украинском социуме меньшинством, а ослабленная расколами Церковь оттеснена на обочину социальной и культурной жизни. Она не имеет прав юридического лица, отделена от системы образования и негласно загнана средствами массовой информации в своеобразное культурное «гетто». Сегодня, например, украинское общество разделилось, как и в 2004 году, во времена «оранжевой революции», на западников-евроинтеграторов и сторонников сближения с Россией в рамках Таможенного союза. Тысячи людей выходят на евромайданы, абсолютно все средства массовой информации тиражируют абсурдные «штампы» о европейском цивилизационном выборе украинцев, об их возвращении в лоно матери-Европы после четырёхсотлетнего пленения Москвой, но голоса сторонников единства православной цивилизации не услышать с телевизионных экранов. В лучшем случае предлагается взвесить экономические плюсы и минусы, которые сулит нам сближение с одной из сторон, но крайне редко вспоминают о том, насколько некомплиментарны законодательство (взять хотя бы тот же закон о защите прав сексуальных меньшинств) и иные институциональные нормы современной Европы основным принципам нашей веры. Любая попытка полемически оспорить западную модель и заявить о нашей православной идентичности с русским народом, напомнив о проблемах, существовавших в «европейский период» украинской истории в составе Речи Посполитой, вызывает немедленное удаление из информационного поля с клеймом безнадёжного ретрограда. Неслучайно, что и епископат, и священство уклоняются от подобных оценок, оставляя их на долю мирян.
Более того, внутри самой УПЦ с каждым годом ширятся ряды «православных западников». Это сравнительно новое явление, заявившее о себе в период «оранжевой революции», свидетельствует об углублении секуляризации внутри церковной ограды и, следовательно, о кризисе православной идентичности на уровне мировоззренческих установок личности. Мы знаем, что в XIX – начале ХХ века западничество существовало и крепло, но оно чётко осознавало своё место на противоположной от Православия стороне духовно-культурного «спектра» идентичностей: так, например, австрофилы греко-католики убивали в начале первой мировой войны православных карпатороссов и галицких москвофилов, а униатский митрополит Андрей Шептицкий призывал всеми силами проповедовать унию на оккупированных немцами территориях. Их западничество закономерно, но как понять позицию тех епископов и священников УПЦ МП, особенно младшего поколения, для которых лозунг «подальше от России», облечённый в форму борьбы за «єдину помісну Церкву», стал главным делом их жизни?
Объяснить это можно лишь тем, что по разным причинам не воплотив в жизнь установку прп. Феодосия, прп. Никона, прп. Варлаама, прп. Нестора и других печерских отцов, их единомышленников, Церковь упустила лидерство в социально-культурном строительстве, проиграла битву за культуру. Ныне секуляризм привёл к распаду и культуры, и сознания людей, живущих в ней. Вера во Христа и обыденная жизнь людей, их предпочтения, не имеющие ничего общего со Христом, уживаются в одной душе вопреки всякой логике, как параллельные прямые, которые не пересекаются. И всё это имеет место потому, что культура и сознание людей давно перестали быть христоцентричными, Христос «отодвинут» с «фокальной точки» сознания на его периферию, вытесненный идолами комфорта, сытости, нации, богатства, власти, секса и т.п. Вот чем соблазняет многих православных нынешняя Европа, и как необходим ныне авторитетный пастырский голос, способный верно расставить духовные приоритеты, подобно тому, как это в своё время умели делать прп. Феодосий и печерские отцы, находившие нужные слова для вразумления не только простолюдинов, но и князей.

КИЇВ. Заява Української Православної Церкви у зв’язку з останніми політичними подіями в країні

МОСКВА. Завершила работу Международная богословская конференция «Современная библеистика и Предание Церкви»