Профессор КДА протоиерей Георгий Соменок: «Настоящий богослов живет на орбите церковной в мире идей, высокой науки и подлинной нравственности»

01.12.2007 archive, Вестник №75, Слово пастыря

Профессор КДА протоиерей Георгий Соменок: «Настоящий богослов живет на орбите церковной в мире идей, высокой науки и подлинной нравственности»

– Отче, вы человек двух эпох, человек, посвятивший свою жизнь духовному образованию, расскажите, кто привел вас к вере, о пути вашего духовного становления.
– Я родился в простой рабочей семье, и естественно предположить, что кто-то из моих родителей был верующим. Особое влияние на меня оказала моя мама, ныне уже покойная. Она была глубоко верующей, можно сказать, что я был ею выпрошен у Бога. После смерти моего старшего брата я очень болел, и она каждую неделю меня причащала в храме, поэтому церковь для меня не что-то отвлеченное, а родное, та реальность, которая впитана мной с молоком матери. Это было советское время, когда Никита Сергеевич Хрущев обещал в 1980 году показать последнего попа по телевидению. В 1980 году показывали разве что олимпиаду, а с середины 80-х началась подготовка к эпохальному празднованию, оказавшему влияние не только на жизнь Церкви, но и на жизнь Руси православной – празднованию 1000-летия Крещения Руси. Эпоха, в которую я родился, конечно, была сложной, как и взаимоотношения Церкви и государства. Церковь никогда не была полностью свободной. Симфонии, как она замышлялась еще византийским императором Юстинианом Великим, не было ни в Византии, ни на Руси. Я уже не говорю о синодальном периоде, когда Церковь фактически была под гнетом государства, «придатком» государственной канцелярской власти. Недаром синодальная эпоха запомнилась больше всего обер-прокурорами. Они часто были людьми далекими от церкви, рационалистами и т.д., но все же ни в какое сравнение не шли с правителями советской эпохи. Я не буду останавливаться на репрессиях в 1920-30 гг. – всю чашу горечи Церковь испила вместе со своим народом. Но и после них власть очень враждебно относилась к Церкви. О 1960-х годах могу судить лично, так как в 1965-ом я пошел в школу. Та церковь, в которой я был крещен, – церковь Великомученика Пантелеимона на Куреневке – была разрушена также в начале 60-х, в то время были закрыты и Киево-Печерская лавра, и Киевская духовная семинария.

– Как относились к вашей вере в школе, не было ли притеснений?
– С одной стороны, школа дала мне базис, образование. В школе я познакомился с образцами художественной и исторической литературы как на русском, так и на украинском языках. Но в психологическом плане школа не помогала развиваться личности в полную меру, как и вся советская система. Советское воспитание, наоборот, подавляло личностные качества человека, потому что индивидуальные качества, данные с рождения, сохранялись, а вот стать личностью – это особая заслуга каждого человека, его родителей, той культурной атмосферы, в которой человек живет. У меня особую роль в этом процессе сыграла книга, и я жил в мире «книжном», который меня и воспитал. Школа мне запомнилась гнетущей атмосферой грубой атеистической пропаганды, когда уроки химии и биологии начинались с насмешки над церковью, над священниками. Говорили, что чудес в Церкви нет, что это попы дурят народ, химичат с веществами и делают такое, что народ называет чудом. А на самом же деле в церкви не чудо главное, хотя чудесного в церкви немало. В церковной терминологии это называется знамением, даром Божиим. А еще я запомнил на всю жизнь учительницу русской литературы, которая с пятого по восьмой была классной наставницей. Она была ярой коммунисткой, любила театры, поэтому каждый урок начинался с проработки. Она приходила и говорила: «Как этот Соменок-монах мне надоел. Класс пошел в театр, я проверила, а его там нет!» Обычно она водила в театры нас в пост. Тогда я посовещался с мамой и сказал: «Давай я куплю билет, а сам не пойду». Я так и сделал. На следующий урок она снова упоминала мою фамилию и говорила: «Дошло до того, что Соменок купил билет в театр, а сам не пошел!» Когда праздновали Пасху, я с трудом шел в школу. Накануне всегда были субботники, особенно, если Пасха приходилась на числа близкие ко дню рождения Ленина. Тогда, во-первых, заставляли идти на субботники, во-вторых, после Пасхи начинались занятия, проработки и насмешки над религиозными чувствами. Так, учитель математики говорил: «Как эти идиотки-мамы не понимают, что они калечат своих детей! Повела его в церковь!» и т.д. Потом нас начинали поднимать и спрашивать, кто ел крашеные яйца? То есть начиналась грубая пропаганда, вмешательство в частную жизнь человека. Ребенок ведь беззащитный, его легко унизить и обидеть.
Однажды классный руководитель пришла к нам в дом, чтобы узнать, «почему в классе все красные, только один белый – Соменок» . Тогда уже почти всех приняли в пионеры, только я не был им. Она пришла и увидела у нас фото, где были запечатлены архиереи Русской Православной Церкви по состоянию на 1961 год, и там был первым, конечно же, Святейший Патриарх Алексий I (Симанский). К счастью, учительница вспомнила, что ему давали орден «Трудового Красного Знамени» и что он был очень образованным человеком, поэтому меня оставила в покое. В аттестате у меня стоит «тройка» по поведению, хотя за все годы обучения у меня поведение было отличное. Верующий – это уже почти как хулиган.

– Расскажите о своих родителях и о первых духовных наставниках.
– К сожалению, мои родители уже ушли в иной мир. Сначала умер отец, Владимир Корнеевич. Он был родом из Вышгорода. По линии отца у меня верующих было мало. Отец с нами не жил, оставил семью, когда мне было около пяти лет. Причем разошлись они с матерью сугубо из-за ее религиозных убеждений.
Моя мама, Анна Ильинична, в девичестве Мороз, родилась в селе Брыливка Ставищанского района Белоцерковской области. Родственники по материнской линии у меня были глубоко верующие люди, именно благодаря им я стал священником. Мой прадедушка Иоаким (прабабушку звали Анной) был пономарем в сельском храме. Первые дети у него умирали, и священник посоветовал, если родится сын, назвать его Адамом, если же дочь, то Евой. Родилась моя бабушка, которую так и назвали – Евой. Потом у него родился сын Адам и еще пятеро детей – так его благословил Господь. Так вот, когда родилась моя мама, в 1929, году, тогда же и начали основывать колхозы. И моего прадеда посчитали куркулем, потому что у него была пара коней (при семерых детях, которых требовалось прокормить). И вот с этим «куркулем», как и со всем средним классом, боролись. При раскулачивании его закапывали по горло в землю, обливали холодной водой, двух дочерей привязали косами к столбу, стали издеваться над ними, мучили. Они вырвались и убежали, а затем скрылись – одна в Луганской области, другая в Киеве.
Благодаря страданиям прадеда, его молитвам (я его считаю страдальцем за веру, хотя он и умер своей смертью), я стал священником.
Необходимо сказать, что в отношении духовных наставников, как и с моей мамой, мне повезло, потому что я в своей жизни еще в школьные годы встречался со знаменитыми священниками киевскими, которым еще при жизни нужно было ставить памятники. В числе первых должен, конечно, упомянуть своего духовника, великого молитвенника, который не был особо образованным в богословском отношении (академию не заканчивал), но имел приличное светское образование, протоиерея Николая Фадеева. Он наставлял меня, что необходимо много читать, быть всесторонне развитым человеком. Это необходимо в первую очередь для пастыря. Отец Николай был не только просвещенным, начитанным человеком, но и обладал особым даром молитвы. Он был духовным чадом знаменитого старца Киево-Печерской лавры игумена Герасима, который и благословил его идти учиться в семинарию. Отец Николай почти сорок лет служил во Владимирском кафедральном соборе. Он очень любил молитву и был безотказным человеком. Если его просили отслужить какую-нибудь требу, он не знал слова «нет». Именно за благочестие его впоследствии назначили духовником Киевской епархии.
Еще я был в близок к семье отца Георгия Едлинского, настоятеля Макариевской церкви. В свое время я написал воспоминания об этой семье, они вошли в книгу «Любящее Господа сердце». Отец Георгий был из семьи великого подвижника протоиерея Михаила Едлинского. Отец Георгий и его матушка Анна Сергеевна, добрейшая женщина, которая очень любила русскую литературу, были удивительными людьми. Когда я служил в армии, они мне помогали, высылали деньги. 25 рублей для того времени были большим подспорьем.
Кроме Едлинского, я знал другого Георгия – Ребрина, который после войны служил в Покровском монастыре. Отец Георгий Ребрин всех принимал, никому не отказывая в духовной помощи. Он очень любил читать вслух людям (а меня всегда заставлял) жития святых по определенным дням, на которые они приходятся. Он был весьма рад каждому гостю. Многие из них знали отца Александра Глаголева, знаменитого профессора Киевской духовной академии, который знал более 14 языков, всегда защищал людей, в том числе иудеев от погромов в Киеве. Впоследствии отец Александр был убит в Лукьяновской тюрьме во время допросов. Я также помню отца Иоанна Кузнецова (он служил в Покровском монастыре), который прошел тюрьмы. Я помню замечательных пастырей: и отца Александра Скоропостижного, и его брата, отца Николая, который был настоятелем Ильинской церкви и преподавал в Киевской духовной семинарии. Именно эти люди приобщали меня к лучшим духовным сторонам в жизни священнослужителя. И считаю себя счастливым, поскольку я видел знаменитых киевских священников. Это были личности с большой буквы. Они меня учили и религиозным вопросам, и церковной жизни. Своим примером они научили меня выживанию в атеистическом обществе. Низкий им за это поклон. Когда после армии я поступал в семинарию, мне было легко, потому что на многие вопросы я уже знал ответы, читал ЖМП и некоторые другие богословско-исторические труды, а самое главное – был «пропитан» церковностью.

– Что Вам запомнилось из периода обучения в семинарии, какие преподаватели оставили след в вашей памяти и повлияли на ваше направление в научной деятельности.
– В 1975 году я окончил среднюю школу, получил специальное образование, проходил практику на заводе. Первая моя светская специальность – сборщик радиоаппаратуры. Поэтому в армии меня взяли в радиотехнические войска. В армии было тяжело, потому что мои физические данные не совсем способствовали армейскому служению, но я был отличником боевой и политической подготовки. Когда меня спросили, почему я не поступаю в комсомол, я ответил, что дал обещание бабушке и маме не снимать крестик, и меня перестали трогать. Хотя мне как верующему человеку служить было не так-то просто, тем не менее я считаю, что армия – хорошая школа жизни.
В 1978 году я поступал в Московскую семинарию. Тоже были сложности, такое было время. Если бы я поступал из другого города, была бы другая ситуация, а поскольку я родился и вырос в Киеве и поступал в духовную школу, то это считалось минусом атеистической пропаганды города. Поэтому меня вычислили, приезжали домой на машине и хотели со мной встретиться, но я не горел желанием это делать. Я не прошел по конкурсу, но как умно мне наедине сказал тогда ректор: «Вы – грамотный, молодой человек. Звонили из Киева, но, я думаю, это – не про вас». Я поехал в Одессу, там меня снова не приняли. В этом же году я поступаю в Ленинградскую духовную семинарию. Это было 1 сентября, экзамены я уже не сдавал, и меня приняли в первый класс. Семинарию я закончил за три года. Академию, как и положено, за четыре, и благодарен профессорам, доцентам, преподавателям, которые дали мне тот запас знаний, с которым я хожу по жизни до сих пор. Особенно я благодарен архиепископу Михаилу Мудьюгину, архиепископу Кириллу Гундяеву (ныне митрополиту). Благодарен знаменитому митрополиту Антонию Мельникову, который вручал мне диплом и по окончании семинарии, и по окончании академии. Он был знатоком древнецерковной живописи, любил искусство, книги, собирал библиотеку. Это был выдающийся архиерей. Часто вспоминаю Игоря Цезаревича Мироновича, читавшего библейскую историю. Отец Ливерий Воронов был изумительным преподавателем, пунктуальным до каждой запятой в греческих и латинских текстах. Он читал лекции, не останавливаясь. Я преклонялся перед этим человеком, ловил каждое слово и читал всю литературу, которую он указывал в своих замечательных, классических лекциях. Должен отдать должное и прекрасным лекциям протоиерея Иоанна Белевцева (особо знавшего эпоху патриарха Никона). Прекрасной души человек и профессор Александр Матвеевич Матвеев, у которого я защищал кандидатскую диссертацию. Много можно еще говорить о преподавателях. Любовь к истории и к богословию мне привили именно преподаватели Ленинградской духовной академии, за что им низкий поклон.

– Расскажите о пути, приведшем вас в Киевскую духовную семинарию, и вашей деятельности в стенах духовных школ.
– Я окончил академию в 1985 году. После некоторых колебаний в выборе жизненного пути я изъявил желание принять сан, что и было совершено после моего тридцатилетия в 1987 году. Я был назначен в храм села Гнидын Бориспольской области. Меня послали на приход, где долго не держался ни один священник. И я благодарен Богу, что меня промыслительно назначили на этот приход. Тогдашний экзарх не очень благоволил ко мне. Он говорил: «Если хочешь рукопологаться, то только в священники и только в Черкасскую область». На это я ответил, что везде земля Господня. Он очень удивился и (я благодарен за это епископу Палладию Шиману, он тогда был викарным) оставил меня на Киевщине. Я был доволен, что могу реализовать себя как священник, ко мне стали ходить люди, стали даже приезжать из Киева. В 1989 году я был назначен во Владимирский собор. Претендовали на это место и другие священники, имевшие лучшие данные, но выбрали меня. Прослужив в соборе всего лишь одиннадцать месяцев, я неожиданно был назначен инспектором Киевской духовной семинарии (как я потом узнал – по рекомендации епископа Ионафана). Это был 1990 год. Вот так я оказался в Киевской духовной семинарии, причем, заметьте, прошло всего пять лет по окончании академии.
Вообще в семинарии и академии я учился добросовестно. Четвертый курс академии я закончил патриаршим стипендиатом и особенно любил богословские дисциплины. Для меня не составляло труда преподавать любой предмет, за исключением филологии. Я благодарен Богу за то, что я преподаю именно те дисциплины, которые я любил в академии, – историю и пастырскую психологию. С историей Православия на Руси связано следующее событие: этот предмет появился благодаря моему настойчивому предложению. Предлагалось преподавать и изучать всего лишь историю Украинской Православной Церкви. Мое предложение относительно преподавания истории Православия на Руси поддержали.

– Какие трудности испытывала академия и вы в сложный период раскола в нашей Церкви?
– Из-за того, что в Киевской духовной семинарии начался разброд, связанный с расколом, деятельностью М. Денисенко, меня назначили в семинарию для укрепления дисциплины. И то, что было мне поручено, я с помощью Божьей, выполнил. Я считаю, что все эти расколы, ереси не идут на пользу нашему народу, нашей нации и Отчизне. Перефразируя знаменитое высказывание одного русского деятеля, можно сказать, что некоторым нужен раскол, нужны великие потрясения, нам же нужны великая Православная Церковь и православная Украина.

– И, наконец, ваши пожелания духовным школам и всем, кто изучает богословские дисциплины.
– Духовное просвещение должно способствовать повышению духовности.
Я рад, что есть много талантливых молодых людей, которые пришли в духовные заведения не только за знанием, но и за духовностью. И в этом нам помогает, конечно же, Киево-Печерская Лавра, мощи святых угодников Божьих, та духовная атмосфера, которой пронизана вся Киево-Печерская семья – духовная семья лаврского братства и духовных школ. В современном обществе важно, чтобы люди понимали, в чем разница между католиками и униатами, между православными и протестантами, и наша задача – научиться грамотно это объяснять. Более того, нужна реформа духовных школ Украины, о чем я не раз заявлял, в том числе и на страницах вашего журнала.
Духовное просвещение – это особый богословско-научный и религиозно-нравственный процесс, который должен, в идеале, владеть всею сущностью человеческой личности. Быть педагогом, да еще и богословом, – это дар Божий, который не купить ни за какие деньги. Либо ты учитель, либо ремесленник, нанятый духовным ведомством. Точно так же и учеником (имею в виду хорошим учеником, талантливым, способным слушать и запоминать) можно быть по милости Божией, что тоже есть даром Божиим. Во всем должно быть, в идеале, призвание свыше, призвание от Бога, если хотите, духовное помазание.
Единственное пожелание Духовной школе моего родного Киева – не только стать, но и быть на высоте того преемства, духовно родного и сыновнего, которое бы отличало КДАиС не столько фасадами и внешним убранством, но силой и духом Православия, духовностью Киево-Печерской и исторической славой киевской церковности, старчества и подвижничества, которые питали духовными соками киевских богословов, церковных историков, писателей и ученых. В духовной преемственности и научно-богословском совершенствовании заключается наша жизнь, в центре которой должен находиться Иисус Христос и Святая Евхаристия.
Настоящий богослов – труженик и подвижник на ниве духовного просвещения, он думает о будущем и живет на орбите церковной в мире идей, высокой науки и подлинной нравственности, а посему такому человеку не только некогда, но и противоестественно плести интриги, заниматься самодурством, носиться со своими амбициями, карьеризмом и прочей земной ерундой. Православный богослов должен стремиться к Небу, к Богу, к Святой Церкви и святоотеческому богословию. В этом заключается наше призвание, наша ответственность пред Богом и людьми, наша святая и единственная Любовь. Быть верным Святой Троице и православному богословию и в этой жизни, и даже до смерти, смерти временной, чтобы получить от Бога, а не только от людей, венец Славы Христовой и признание Церковью твоих заслуг, твоего богословского подвига и как можно дольше благодарной памяти коллег – друзей, учеников и последователей. Этого высокого настроения желаю и себе, и родной для меня КДАиС.
Беседовал Михаил Сергеевский

Елена Маковец. Стены Софийского собора крошатся на глазах

Олексій Логвиненко. Про втрату музейної пам’яті