Профессор Свято-Сергиевского богословского института (Париж) протоиерей Николай Озолин: «Образ – это богословие в красках, которое обязательно должно передавать православные истины»

01.01.2007 archive, Вестник №64, Слово пастыря

Профессор Свято-Сергиевского богословского института (Париж) протоиерей Николай Озолин: «Образ – это богословие в красках, которое обязательно должно передавать православные истины»

Профессор протоиерей Николай Озолин — известный специалист по истории христианского искусства и богословию иконы. Семья Озолиных покинула Россию после революции в 1920 году. Завершив среднее образование в Париже, Николай Озолин в 1959 году в семнадцатилетнем возрасте поступает в Русский православный Свято-Сергиевский богословский институт и одновременно в иконописный класс Л.А. Успенского. Сотрудничество и дружба ученика и учителя продолжались до самой смерти Леонида Александровича (1987). В 1980 году Леонид Александрович направляет его к профессору А.Н. Грабару в Сорбонну. А.Н. Грабар, ученик Кондакова и Айналова, был продолжателем русской иконографической школы. В 1964 году Н. Озолин окончил Сергиевский институт со степенью кандидата богословия. В 1968 году рукоположивший его в священники архиепископ Василий (Кривошеин) назначил молодого богослова в Гаагу, где он получает место ассистента в Лейденском университете и занимается искусством христианской Нубии. В том же году он удостоен степени кандидата богословия МДА. В 1971 году митрополит Антоний Сурожский приглашает о. Николая обратно в Париж на должность секретаря Патриаршего Экзархата. В 1974 году протоиерей Александр Шмеман и Иоанн Мейендорф приглашают протоиерея Николая Озолина читать курс о литургическом искусстве в Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке. В 1985 году в Сорбонне он защищает докторскую диссертацию. В 1986 году протоиерея приглашают на должность Visiting Professor во Владимирскую академию. В том же году его избирают на новую кафедру православной иконологии в Свято-Сергиевском институте. С 1983 года протоиерей Николай Озолин – ответственный продюсер регулярной передачи о Православии на французском государственном телевидении France-2. С 2004 года принимает участие в качестве научного советника в деятельности НИИ православной иконологии в Санкт-Петербурге.

– Отец Николай, с каким чувством Вы приезжаете в Киев?
– Меня потрясло преображение Киева, восстановление православных святынь. В городе чувствуется особая атмосфера, связанная с тем, что здесь находится много благодатных мест. Мне трудно передать чувства, которые я испытал, спустившись в пещеры к мощам преподобных отцов Киево-Печерских. Особой радостью для меня была возможность преклониться перед мощами священномученика Владимира, митрополита Киевского, которого я всегда поминаю на проскомидии и на молитве «Спаси Боже…» вместе с Вениамином Петроградским. Сейчас время особых перемен, и Киев отразил это в полной мере. Мы должны благодарить Бога за те возможности, которые сейчас снова даны Церкви.

– Вы росли в среде секулярного европейского общества. Как Вы пришли к мысли о том, чтобы посвятить себя иконописи?
– Я интересуюсь живописью с молодых лет, и мне хорошо знаком духовный кризис современного искусства. Будучи юношей, я испытал чувство пустоты современного искусства, и ответ на свои живописные вопрошания, творческие поиски нашел именно в православной иконе. Позже, благодаря Леониду Успенскому и обучению в Богословском институте в Париже, моя связь с Православием стала органичной. Я рано поступил в институт, причем сразу на практический курс к Успенскому, и дальше все пошло очень просто и легко, и в этом смысле, должен признаться, мне очень повезло. Также я учился у такого известного Андрея Грабара, кстати, он родом из Киева. И хотя его отец при жизни был сенатором в Петербурге, они признавали себя только киевлянами и очень этим гордились. Сам Андрей Николаевич учился у знаменитого Айналова в Петербурге, затем у Кондакова в Одессе, а после гражданской войны уехал в эмиграцию в Болгарию. После этого Андрей Николаевич переехал во Францию, где учился у знаменитого профессора Гаврили Милли и со временем занял его место в Сорбонне. Ему мы обязаны тем, что он перенес славные иконографические традиции русской иконописной школы на Запад. В этом он был впереди своего века, потому что русская иконографическая школа была передовая в византологи, и были даже ученые, которые изучали русский язык только для того, чтобы читать русских авторов, писавших на эту тему.

– Вы продолжили славную иконографическую традицию в русской эмиграции. А как обстоит дело с Вашими учениками? У Вас есть достойные последователи?
– Слава Богу, у Леонида Успенского было много учеников. Он был сильной личностью и талантливым педагогом. Ученики ему доверяли и буквально впитывали каждое его слово. Сейчас его ученики живут и работают в разных странах: во Франции, Англии, Америке, Греции, Египте, Финляндии, России. У меня очень скромно в этом плане. Я уже более двадцати лет занимаюсь преподавательской деятельностью. Мне много приходится путешествовать по разным странам, при этом меня часто приглашают читать лекции в том или ином учебном заведении, что я и делаю с удовольствием. Конечно, я мечтаю о том, что у меня будут достойные последователи. Должен признаться, что предъявляю довольно строгие требования к своим студентам, особенно при подготовке ими научных работ.

– Существует мнение, что церковная традиция, которая просуществовала более 100 лет, обретает авторитет канона. За последние 300 лет наша Церковь претерпела множество нововведений, связанных с пением, иконографией, архитектурой…
– Киприан Карфагенский сказал: «Бывают древние предания, а бывают и древние заблуждения», так что древность не является критерием истинности. В церковном обиходе Украинской Православной Церкви утвердилась неправильная практика, коснувшаяся важных аспектов церковной жизни. Православную иконопись, например, уже определенное время заменяет так называемое «украинское барокко», что весьма печально. Барокко – это неправильное учение об образе, искажающее православное понимание иконы. Я назвал бы этот стиль иконографии старым заблуждением, которое для православия неприемлемо. В барокко все духовное заменено чувственным и душевным. А ведь образ – это богословие в красках, которое обязательно должно передавать православные истины. Слава Богу, мы живем в век возрождения православной иконописи. В Киево-Печерской Лавре я видел иконописные мастерские, в которых пишут достойные иконы. Современные иконописные школы подают реальные надежды. Молодежь проявляет интерес к исконной иконе, изучает язык православной иконописи. И хотя пока они пишут прозу, но я уверен, что в недалеком будущем они будут писать и поэзию на таинственном, сакральном языке православной иконы. Главный наш путь заключается в творческой верности традиции. Форма в любом случае нивелирует, но если будет правильное содержание, то и формы будут выражать нужную истину, которая соответствует духу православия.

– Сегодня часто говорят о популяризации христианских ценностей в современном обществе. Как в этом плане можно приблизить современное искусство к религиозному мировоззрению?
– Понятие популяризации имеет на Западе не совсем положительный смысл. Считается, что при популяризации утрачивается что-то важное. Я думаю, лучше употреблять слово «воцерковление», которым дорожил мой учитель профессор отец Василий Зеньковский, он развил целое учение о воцерковлении общества. Талант может быть способом общения с Богом. Если у мастера есть талант живописца-художника, то сам этот талант еще не обязательно приближает к Богу. Его можно употребить как во Славу Божию, так и в обратную сторону. Церковь учит нас христианскому различению духов, мы должны рассуждать, различать, что приемлемо, а что нет. В современном искусстве присутствуют явно богоборческие черты, я бы даже сказал, античеловеческие, бездуховные, порабощающие человека. Здесь мы ничего популизировать не можем и не должны, а, наоборот, должны отличать эти черты и показывать их недостатки.

– Считаете ли Вы приемлемым использовать при росписи храма творческие вариации на религиозные темы. Своды Владимирского собора, расписанные великим Васнецовым, поражают своим величием. Насколько допустимо проявление творчества в этом деле?
– Васнецов покаялся в конце своей жизни. Он писал о том, что когда в молодости с другом расписывали Владимирский собор в Киеве, они думали, что творят дело старых иконописцев, вообразили себя их сотрудниками, сподвижниками. Это было глубокое заблуждение. И только в конце жизни он понял, что был далек от древних мастеров, которым и в подошвы не годился ни по технике, ни по рисунку. «Мы пигмеи перед ними», – говорил Васнецов. Также и Врубель был талантливым живописцем, но он не был иконописцем и не имел права расписывать церковные своды. Это все равно, что вместо Апостола читать за литургией Достоевского!
У нас в Церкви есть своя церковная живопись, которая называется иконопись. Ее сфера лежит в рамках, вполне открытых творчеству, в таких рамках, которые дают человеку полную возможность реализоваться как художнику и вместе с тем проповедовать православную веру. В этом процессе воцерковления присутствуют разные степени. Например, мы знаем, что есть люди, которые приходят к Богу благодаря великим произведениям Достоевского. Это вполне закономерно, ибо есть понятие христианской культуры. Но за литургией мы вместо посланий апостольских и Евангелия читать Достоевского не будем. Также мы не должны за литургией молиться картинам, даже религиозным, если это не иконы. К сожалению, во многих наших храмах в киотах не иконы, а картины. Но постепенно, я думаю, это исправится.

– Другими словами, церковная полнота должна возвращаться к византийским истокам…
– Дело не в восстановлении старины, а в том, чтобы обеспечить живое, подлинное Предание. Церковный человек ищет икону для того, чтобы Богу молиться, и здесь главный критерий не эстетика, а сакральный смысл образа.

Беседовал Андрей Коваль

Василий Анисимов. Филарет как фальсификация. Заметки журналиста

Професор Київського університету імені Т.Шевченко Віктор Король: «Світ бачить, що істинне, канонічне Православ’я завжди було, є і буде на вершині торжества»