Юрий Максимов. Восприятие религии в современном массовом кинематографе

01.10.2006 archive, Вестник №61, Православный взгляд

Восприятие религии в современном массовом кинематографе

Юрий Максимов

Массовый кинематограф, вопреки частым заверениям, не «просто отражает», а особым образом формирует реальность. И то, что создаётся он в большинстве своём людьми, сознательно ставящими себя вне рамок какой-либо традиционной религиозности, не может не влиять на содержание той мировоззренческой установки, которую автор, зачастую даже неосознанно, вкладывает в сознание зрителя. И это тем более значимо, если учесть, что за счёт разных уровней коммуникации между экраном и зрителем массовый кинематограф обладает гораздо более мощной силой воздействия на сознание, чем кинематограф элитарный.
Как уже было сказано, современный массовый кинематограф создаётся в большинстве своём людьми, сознательно ставящими себя вне рамок какой-либо традиционной религиозности. Но при всём том идеология массового кинематографа вовсе не является безрелигиозной. В ней, безусловно, присутствует ощущение мистики, признание и даже своеобразный культ «паранормальных явлений», вся прелесть которых состоит в том, что происхождение их невозможно рационально объяснить, но зато вполне возможно ими как-то управлять для того, чтобы добиться нужных результатов в этом земном мире (например, узнать своё будущее, найти преступника, расквитаться с врагом и пр.). Безусловно, присутствует и некоторая память о едином Боге; о Нём вспоминают герои в пословицах и поговорках, удачных сентенциях, Ему они иногда по традиции молятся перед едой, изредка к Нему прибегают в трудные моменты жизни (как правило, это случается с героями исторических фильмов), но из действительного мира Он удалён. Это не значит, что удалена вообще духовная реальность – совсем нет; довольно часто в фильмах присутствует как реальность, как личность дьявол («Сердце Ангела», «Омен», «Дьявол во плоти», «Адвокат дьявола» и др.), довольно часто ангелы («Жизнь прекрасна», «Город ангелов», «Майкл», «Прикосновение ангела» и др.), но практически никогда – Бог. Но дьявол и ангелы – это элементы тварного мира. Бог Творец же в сознании героев и в сознании авторов не присутствует как реальность.
Все вышеописанные элементы религиозности идеологии массового кинематографа – акцентирование внимания на этой посюсторонней жизни, на тварном мире, представление об устранённости из него Бога-Творца, в связи с чем «наше счастье» оказывается «в наших руках»; утилизация духовной жизни – вполне укладываются в такое древнее религиозное мировоззрение, как язычество.
Вероятно именно в силу этого языческого мировосприятия индианские (и африканские) шаманы и буддийские монахи намного чаще оказываются положительными персонажами («Маленький Будда», «Крутой Уокер», «Тень», «Ягуар», «Секретные материалы» и др.), чем священники, монахи или даже просто действенные, неноминальные христиане. И, напротив, для образа религиозного маньяка практически в 100% случаев избирается представитель непременно какой-либо христианской конфессии или же человек, использующий христианскую символику (пастор-оборотень в «Серебряной пуле», монашка-террористка в «Вашингтонском такси», проповедник-некрофил в «Стремлении убивать», пастор-маньяк в «Правом деле», священник-киллер в «Джонни-мнемоник» и др.). В гораздо более редких случаях в данной роли выступает сатанист («Доли секунды», «Кобра»).
Излюбленным мотивом многих фильмов становится подчёркнутая профанация священных предметов и зданий. Орудием убийства оказывается переделанное в нож распятие («Третья власть»), под монашеской одеждой легко спрятать автомат («Крёстный отец-3», «Последний герой боевика»), а местом драки или перестрелки (как правило, совершенно неоправданно) становится церковь («Крепкий орешек-2», «Меч Гедеона», «Без лица», «Кошмар на улице Вязов-4» и др.). Сюда же можно присовокупить и неподобающее с религиозной точки зрения обращение с текстами Писания, когда они вставляются в кощунственный, неподобающий контекст.
Очень часто человек, олицетворяющий традиционную теистическую религиозность, являясь персонажем первого плана, выступает в качестве отрицательного или, во всяком случае, сомнительного героя. Если же он, будучи главным героем, всё же оказывается положительным, то как раз благодаря тому, что не соответствует его религии (католический священник-детектив в «Тайнах отца Даулинга», пастор, магическими ритуалами сражающийся с тёмными силами в «Полтергейсте», священник, лжесвидетельствующий в суде, чтобы оправдать своих подопечных в «Спящих», разбитная монахиня в «Двух мулах для сестры Сары» и др.). Таким образом, выходит, что религиозный человек в том и тогда оказывается «хорош», когда в чём-либо перестаёт быть религиозным.
Священник/монах – персонаж второго плана также изредка оказывается положительным персонажем, но при этом, как правило, представляется существом совершенно беспомощным как в этом земном, так и в духовном мире («Шериф из преисподней», «Никогда не сдавайся», «Чиллер, или Замёрзшая душа», «Охотник за тенью» и др. (в этот же ряд можно поместить и «Пятый элемент» – Ред.). Так за теистической религиозностью иногда снисходительно оставляется право быть образом жизни, но никогда – её смыслом.
В эпизодических ролях священник возникает как нейтральный образ почти исключительно для исповеди/крещения/венчания/отпевания. Таким образом, вся «польза» религии, всё положительное с точки зрения авторов её значение для человека как бы низводится к «отправлению ритуальных потребностей населения».
Подводя итоги, нельзя не отметить удивление, которое вызывает столь однообразное использование образа священнослужителя, избегающее представлять его так, как он видится с религиозной точки зрения, что было бы естественнее всего. При этом нельзя сослаться на то, что здесь сказывается влияние секулярного мировоззрения, поскольку ничто не мешает тем же самым секулярным авторам показывать африканских или американских шаманов и буддийских монахов с почти религиозным уважением и признанием – так, как их видят верующие. Нет, здесь дело в другом. Характер использования образа христианского священнослужителя авторами продукции массового кинематографа это всегда попытка отражения чуждого образного ряда, глубинное содержание которого утрачено, вследствие чего сам он вызывает непонимание и внутреннее отторжение.
Довольно большая (но всё-таки не доминирующая) часть фильмов старательно обходит тему религиозности. Но и в этом подходе заключено не менее определённое отношение к религии. Показывая мир без религии, «погружая», по выражению А. Эйфра, «в мир полного отсутствия Бога», эти фильмы вольно или невольно насаждают мысль, что он вполне может существовать и без неё (и без Него) и что таково нормальное состояние мира, что религия является некоторой вторичной, искусственной надстройкой и человеческая жизнь возможна и естественна без неё.
Об отношении массового кинематографа к религии в настоящем также легко понять, если посмотреть на то, каким он представляет её будущее в фантастических фильмах. Не забудем, что они оказывают огромное влияние на действительное представление массового сознания о будущем. Причём в сознании укореняется не то, что поставляется на первом плане, но то, что присутствует на втором – как нечто общее и само собой разумеющееся, например, летающие автомобили, межпланетные перелёты и т.д. Как раз среди таких второплановых вещей возникает в этих фильмах и религия. Современные теистические религии, как правило, перестают существовать в своём настоящем виде, на их место вступают другие, новые культы, частью что-то заимствовавшие от старых, частью смешавшие их между собой, частью обожившие других «выдающихся людей» («Дюна», «Чужой-3», «Планета обезьян», «Вавилон-5», «LEXX» и др.). При этом в большинстве случаев главного героя не затрагивают даже эти формы.
Таким образом, религия, по представлению массового кинематографа, в будущем должна умереть. Для неё нет будущего. Исходя из этого, становится очевидным и восприятие теистической религиозности массовым кинематографом в настоящем мире: она представляется неким рудиментом, в своё время полезным (чему иногда отдают дань исторические фильмы), но сейчас уже в целом излишним. Следует отметить, что религия при этом всегда подразумевается как изобретение человека.
Всё это является иллюстрацией той достаточно старой, если не устаревшей религиоведческой схемы, возникшей в XIX веке, согласно которой человек сам придумал себе религию: первоначальные магические верования появились вследствие непонимания действительности и наделения всего окружающего человеческими качествами разумности и воли; на следующем этапе развития человечества магия сменилась религией, сначала политеистической, а затем, вследствие рефлексивного обобщения политеизма, монотеистической. Далее, как полагали многие ученые этой школы, религия должна будет уступить место «чистому» научному знанию. И хотя в собственно научном мире эта теория оставлена уже лет восемьдесят, среди идеологов массового кинематографа она продолжает пользоваться безусловной популярностью, как кажется, даже не столько из-за её антирелигиозной направленности, сколько просто за неимением другой столь же доходчивой естественной теории происхождения религии.
Особый, важный пласт в исследовании восприятия религии современным массовым кинематографом занимают популярные художественные фильмы специально на религиозные темы. Этот аспект особенно значим, учитывая тот малоизвестный факт, что становление кинематографа как искусства происходило практически целиком на религиозной почве. Первые игровые, художественные в собственном смысле этого слова фильмы были экранизациями, а точнее, иллюстрациями Евангелия, житий святых, и т.д. Достаточно упомянуть «Страсти Обераммергау» Люмьеров (1897), «Христа, идущего по волнам» Мельеса (1899), «Жизнь и страсти Христа» Зекка (1902) и многие другие подобные картины, пользовавшиеся в своё время огромной популярностью.
При ближайшем рассмотрении становятся понятными причины столь пристального внимания раннего кинематографа к религиозной тематике. На первых порах кинематограф воспринимался как сверхъестественное чудо, поэтому неудивительно, что сюжеты о сверхъестественном пользовались большой популярностью, что и использовали кинематографисты. Эти сюжеты были всем известны, но увиденные на экране они приобретали новую силу и имели колоссальное психологическое воздействие.
Учитывая данный характер интереса, легко объяснимо его последующие снижение – кинематограф не мог не откликнуться на общую секуляризацию общества. Однако религиозное перманентно актуально в обществе, в связи с чем эта тема всё же до конца не исчезла и не исчезнет никогда.
В массовом кинематографе, посвященном религии, можно выделить два течения: кинематограф, создающийся в качестве дани упомянутому перманентному общественному интересу к религии и осмысляющий её как явление культуры, а также кинематограф, созданный по заказу тех или иных религиозных объединений в целях популяризации религии.
Совершающие эти попытки представители обоих течений неизбежно сталкиваются с тем, что «визуально представить духовный мир невозможно. Это значит – профанировать духовный мир, «лгать на него». Как говорил Амедей Эйфр, «священное исключает банальность. Поэтому мало обратиться к религиозным сюжетам… Если эти сюжеты укладываются в заранее сфабрикованные эстетические структуры, которые не были переосмыслены с точки зрения данной проблематики, свойственный этим сюжетам заряд сверхъестественного и таинственного растворяется, оставляя в качестве незначительных следов отдельные моральные суждения, двусмысленные «чудеса» или фальшивую идеализацию».
Под конец следует отметить ещё один важный аспект. Современный массовый кинематограф «устанавливает свою, отличную от христианства, чаще всего борющуюся с ним систему ценностей» (о. В. Вигилянский). Главный нерв отличия можно определить так: для теистической религиозности главной и непреложной ценностью является Бог; для современного массового кинематографа главной и непреложной ценностью является свобода, свобода человека, понимаемая как независимость, возведённая в абсолют (следует отметить в данном пункте расхождение идеологии массового кинематографа с традиционным язычеством – для последнего свобода не являлась ценностью). Говоря точнее, можно определить, что для теистической религиозности нет свободы вне Бога, для массового же кинематографа, напротив, нет свободы в Боге, такая реальность просто закрыта от него.
Конечно, и в религии есть понимание свободы, так же как и в представлении массового кинематографа имеется понятие о Боге, – всё дело в том, как расставлены акценты. А теистическая религиозность хорошо помнит о том, кто первым изменил таким образом акцент, кто первым захотел свободы без Бога, свободы от Бога.
Разумеется, из всего вышесказанного не следует, что современный массовый кинематограф – сплошное зло. Это, конечно же, не так, и при желании среди его продукции можно найти нечто искреннее и неожиданно очень близкое к истинному монотеистическому миросозерцанию. И с этим можно работать. Так, например, представляется очень интересным опыт православного осмысления фильмов «Терминатор-2» и «Титаник», осуществлённый диаконом Андреем Кураевым в одной из его статей. Однако при всей возможной катехизической пользе от подобных попыток, они не изменяют того положения вещей, что само миросозерцание массового кинематографа в целом является совершенно языческим.
Православие.Ru

Андрей Коваль. Православное богословие: верить – значит жить

Геннадий Макаров. Мазепа возвращается…