Протопресвитер Борис Бобринский. Евхаристия и умная молитва

01.10.2003 archive, Вестник №25, Тема номера

Евхаристия и умная молитва

Протопресвитер Борис Бобринский,
декан Свято-Сергиевского богословского института (Париж)

Мы находим существенную двойственность в христианской жизни и в особенности в молитвенной жизни. С одной стороны вся наша духовная жизнь зиждется на личном отношении к Богу, но вместе с тем, по своей природе христианство соборно и человеческая личность немыслима без отношения и общения с другими личностями. Можно говорить о соборной природе человеческого духа, человеческого творчества, языка, искусства и т. д. Эта тема была значительно углублена в русской религиозной мысли в особенности среди поздних славянофилов, в частности у С.Н. Трубецкого.
Мне бы хотелось особенным образом остановиться на видимом противоречим, но реальном сродстве личной молитвы и молитвы церковной, «Когда ты молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф 6; 18). Подлинная молитва нуждается в моменте одиночества в состоянии внутреннего уединения. Это состояние не есть лишь привилегия монашеского или отшельнического призвания, но есть потребность всякой подлинной молитвы, как условие брачного общения человеческой души с Небесным Женихом.
Вместе с тем, Господь напоминает нам, что где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди их» (Мф. 18, 20). Как писал протоиерей Георгий Флоровский: «оба аспекта христианской жизни, личный и соборный, неразрывно связаны друг с другом.
По этому поводу, хотелось бы еще вспомнить замечательный доклад отца Сергия Четверикова, произнесенный в Печерском монастыре в 1929 году: «В Церкви равно необходимы и молитва индивидуальная — единоличная и молитва соборная. Иисус Христос особенно отмечает умный, внутренний, эмоциональный характер той молитвы, о которой Он говорит здесь. И не напрасно Отцы Церкви в этом случае под комнатой разумеют внутренность сердца, потому что именно там, в глубине сердца, должна происходить истинная, сокровенная, глубочайшая молитва христианина. Но наряду с единоличной, тайной молитвой совершенно необходима и молитва соборная? церковная, возносимая едиными устами и единым сердцем множеством верующих».
Именно в Церкви сочетаются эти два основных измерения христианской жизни. Индивидуальная личность не растворяется в общественной жизни, ибо Церковь состоит из разумных и ответственных личностей. Каждая из них соединяется со Христом силой Духа в уникальном отношении. Но с другой стороны, как Тело Христово, Церковь собирает во едино рассеянных чад Божиих и возносит к Троице единую хвалу всего творения.
Соборная молитва Церкви есть молитва, в которой собираются воедино живые личности. Таким образом, Церковь «многоипостасна» по своей природе и по своему призванию. Самая сокровенная личная молитва всегда церковна, ибо христианин — член Церкви по своему назначению и его молитва сама по себе литургична и церковна. Итак, мы не стоим перед выбором или предпочтением между молитвенным деланием наедине и соборной, литургической всецерковной молитвой. Святая Церковь предписывает готовиться келейно к общественному богослужению и Таинствам и напоминает нам, что духовно не безопасно пренебрегать этим правилом. Но не менее опасно увлечься домашней молитвой в ущерб церковному богослужению и «таинству брака», ибо именно в святом Причастии Господь дарует Себя в снедь верным, собранным едиными усты и единым сердцем.
Эти общие, всем понятные замечания ведут меня к углублению некоторых сторон общественной молитвы и молитвы личной. Мне хотелось бы показать, насколько эти обе стороны молитвенной жизни регулируются общим законом молитвы Святых отцов. Столь личная, умная молитва сколь Евхаристическая «анафора» подлежат обе единому закону молитвы, определяющему взаимоотношения Бога и человека.
Нередко встречается мнение, что исихастское предание, выраженное в аскетической литературе и в Добротолюбии, отличается и даже противостоит Евхаристической практике. Однако, как пишет известный румынский богослов отец Думитру Станилое, «Добротолюбие придает значительное место Евхаристическому причащению, как способу личного совершенствования в недрах монашеской жизни». Он цитирует преподобного Макария Великого; «Как вино по всем венам тела расходится, и бывает вино в нем, так и пьющим Кровь Христову, Духом Божества наполняется, Который по всей душе расходится, и душа бывает вся в Нем».
Можно также напомнить текст древнего предшественника Добротолюбия, а именно Оригена: «Вы все — Народ священный. Вы все имеете доступ к Святилищу, каждый из вас имеет в себе свое всесожжение, и он возжигает жертвенный огонь, чтобы он горел непрестанно. Если я отвергну все что имею, если я последую за Христом, я приношу свою жертву на Престоле Божием. Если я отдам свое тело, дабы возгорелось оно любовью, если я приобрел славу мученичества, я приношу самого себя как жертву на Престоле Божьем. Если я борюсь даже до смерти за правду и за истину, я приношу свою жертву на Престоле Божьем. Когда я умерщвляю члены от всякого плотского сладострастия, если мир мне распят и я миру, я приношу свою жертву на Престоле Божьем. Тогда я становлюсь священником своего собственного жертвоприношения».
Когда мы обращаемся к двум из самых значительных духовных мыслителей ХIV-го века, святителю Григорию Паламе и святому Николаю Кавасиле, мы нередко представляем их как выразителей двух противоположных течений православного мистического предания, А именно святителя Григория поборником исихастского движения и умного делания, а Кавасилы защитником сакраментального богословия и «Жизни во Христе» через посредство приобщении святым Тайнам.
На самом деле, сакраментальная мистика Кавасилы глубоко укоренена в духовном предании исихазма, в свою же очередь, последние годы своей пастырской деятельности, будучи предстоятелем Солунской кафедры, святитель Григорий напоминал в своих проповедях о насущной необходимости приступать к святым таинствам для полноты христианской жизни: «Христос стал нашей фатой, приоб-щаясь нашей плоти и нашей крови. Таким образом, соединившись с нами, Он связал нас Себе и сочетал Себе как Жених с Невестой, ставши единой плотью с нами, через приобщение к Его Крови; Он также стал нашим Отцом через божест-венное крещение, которое соделывает нас сообразными Ему и Он кормит нас от собственной груди, как нежнейшая мать. «Приимите, — говорит Христос, — вкусите Мое Тело, пейте Мою Кровь, дабы вы соделались не только по образу Божьими, но чтобы стали богами и царями, вечными и небесными, облекаясь в Меня Царя вашего и Бога».
Глубокая внутренняя соприродность Евхаристического таинства, как средоточия церковной жизни и Иисусовой молитвы, как средоточия личного молитвенного делания, сказывается в общих структурах или законах этих двух сфер молитвенной жизни Церкви,
Во-первых, как и чинопоследования Евхаристии, призывание имени Иисусова восходит по самой своей природе к Ветхозаветному молитвенному преданию, а именно к призыванию Имени Божия, в так называемой «литургии сердца». Проповедь апостола Петра в день сошествия Святого Духа на апостолов завершается ссылкой на слова пророка Иоиля: всякий, кто призовет Имя Господне, спасется» (Деян. 2, 21). Но откровением Духа Святого, Имя «Господь» (Кириос, как греческий перевод семидесятью толковниками священной непроизносимой Тетраграммы «Ягве») становится собственным титулом воскресшего и прославленного Спасителя: «Так, твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом (т.е. Помазанником Духа) сего Иисуса, Которого Вы распяли» (Деян. 2; 36). Прежде, нежели в Антиохии верующие стали называться «христианами», апостол Павел их именует «теми, кто призывает Имя Господа нашего Иисуса Христа, во всяком месте» (1 Кор. 11; 2). Итак, умная молитва не является некоей особенностью восточного монашеского предания, свойственного Синайским или Афонским подвижникам. Не менее чем Евхаристическое таинство, она восходит к самым истокам христианской молитвы апостольского времени. Напомню древнее арамейское призывание Господа — «Маранафа» (1 Кор. 16,22), что означает «Ей гряди Господи (Апок. 22,20), а также, несомненно, и призывание «Кирие елейсон», которое является сердцевиной позднее развитой Иисусовой молитвы. Обратим внимание, что первое прошение сугубой ектений «Рцем вси от всея души и от всего помышления нашего рцем» лишь вводит молящихся к самой сердцевине молитвы «Господи помилуй».
Не менее чем анафора Евхаристии, Иисусова молитва тринитарна. Призывать Иисуса Господом можно только дарованием Отчим, ибо «никто не знает Сына кроме Отца» (Мф. 1,27) и призывать Сына неотъемлемо от обращения к Отцу, к Которому Сын непрестанно и всецело обращен. Но лишь в Духе можем мы назвать Иисуса Господом (1 Кор. 12,3), Именем Господним совершается в нашем сердце дарование Духа, выражающееся в слове «помилуй». Как нам это напоминает Добротолюбие, «помилование» Божие предполагает полноту даров Святого Духа,
Уместно здесь указать на позднее безымянное истолкование молитвы «Господи помилуй», включенное в Добротолюбие: «Милость Божия не другое что есть, как благодать Святого Духа, которую должны «спрашивать у Бога мы грешные, непрестанно вопия к Нему: «Господи помилуй!» Кто знает и чувствует, сколь потребно все сказанное: дух силы, дух совета. дух страха, дух любви, дух мира, дух чистоты, дух кротости, дух смирения и, прося того у многомилостивого Бога, взывает: «Господи помилуй!», тот наверно получит то, о чем просит, и сподобится милости Божией и благодати Его».
Хотелось бы еще подчеркнуть, насколько литургия Церкви не завершается выходом из храма со словами «с миром изыдем», да и не начинается просто словами Троичного благословения. Вся седмица устремлена к Воскресной Евхаристии, к ней готовит и в ней находит свое средоточие. С другой стороны, вся седмица исходит из Воскресного Таинства, как продолжающуюся Пятидесятницу, исходя из которой апостолы идут на проповедь. Так и мы выходим из храма наполненные Духом Христовым для Евангельского благовестия миру. Можно говорить о литургии до литургии и о литургии после литургии. Эта внутренняя непрерывающаяся литургия совершается в тайниках обновленного человеческого сердца.
Итак, то, что я назвал бы «Евхаристией сердца» является программой и призванием каждого христианина, не менее в миру, чем в монашеских обителях и в отшельничестве.
В обеих сферах молитвенной жизни Церкви мы отмечаем момент обособления от внешнего мира и всецелой обращенности к Богу лицом к лицу и в поисках единого на потребу, В Евхаристии: «всякое ныне отложим попечение», «да молчит всяка плоть человеча», «горé имеим сердца», возглас «двери, двери», отражающий древнюю дисциплину «арканы». В Евхаристии Церковь продолжает собираться «дверем затворенным».
Также и в умной молитве через умолкание чувств и ума перед присутствием Господа, мы погружаемся в тайники сокровенного сердца. Здесь идет речь о келлии внутреннего человека, ищущего Бога наедине с Ним. Эта подлинная встреча с Богом требует всегда в первую очередь состояния внутренней тишины и молчания, умиротворения чувств и помыслов,
Важным моментом общности и сродства между Евхаристией и молитвой сердечной является ходатайство за мир. Сам Господь, всецело обращенный к Отцу, несет весь мир в своем первосвященническом и сыновнем ходатайстве, «Отче, Я хочу, чтобы там, где я, они были бы со мной» (Ио. 17,24). Евхаристическая молитва соединяет земную Церковь с небесным Первосвященником Христом, Который «умоляет Отца» (Ио.14,16) и ниспосылает Духа Божия (Ио. 15,26) на всякую тварь (Дн. 2,26) в непрерывном ходатайстве и даровании.
Также и призывание Имени Иисусова совершается в тайниках и в алтаре сердца человеческого. Оно всегда наполнено до отказа всем тем, чем живет человек, всеми нуждами, заботами, страданиями, и все это возносится к Престолу Божию. В этом возношении сердце очищается от всякой скверны плоти и духа и от страстей. Чем больше он очищается и просветляется, тем сильнее научается он состраданию и милосердию к нуждам людей*
Наконец, столь молитва сердца сколь и Евхаристия обращены к миру, от которого мы пришли и в который мы возвращаемся. Но возврат в мир совершается силой Христовой и в благодати Духа Божия, нося в себе печать Духа и начатки Царства Божия.
В человеке, вскормленном Словом Божиим и животворящими Телом и Кровью Христовою, постепенно выявляется Лик Христов, его сердце бьется в унисон с Сердцем Христовым, так что по слову апостола «уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2,20), и обнаруживаются в нас «те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Фил. 2,5). Человек способен понести людям живое слово, или лучше говоря» он сам становится живым словом, наполненным Духом, по слову песнопевца: «Отверзу уста моя, и наполнятся Духа».
Внутренняя молитва, как бы Евхаристия сердца, влечет молящегося к ходатайству за людей, за мир к прощению врагов, к состраданию в самозабвении себя» в жертвоприношении себя Богу и людям на престоле собственного сердца. Когда сердце возгорается любовью Христовой и орошается влагой Святого Духа» оно становится вместилищем и источником дарований духовных, «любви» радости, мира, долготерпения, благости, милосердия, веры, кротости, воздержания» (Гал. 5, 22-23), и эти дарования Духа переливаются через край сердца и сообщаются «в веянии тихого ветра» и в горении сердца. Исполняются слова преподобного Серафима; «Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся». В этом завет нашему времени, преподобного Серафима, блаженного отца Иоанна Кронштадского, старца и стольких праведников, которые с плачем и состраданием молились о спасении всего мира».

Митрополит Минский и Слуцкий Филарет. Путь жизнеутверждающей любви

Международная богословская конференция: «Пути просвещения и свидетели Правды: личность, семья, общество»