Священник Александр Шипилов: «В Афганистане я часто вспоминал мамины слова: «Сынок, не жалей себя»

01.04.2009 archive, Вестник №91, Даты

Священник Александр Шипилов.

Для протоиерея Александра Шипилова 15 февраля – день особый. Бывший воин-афганец, он служит настоятелем в Свято-Сретенском храме, где в этот день – престольный праздник.
В канун этой даты мы встретились с ним, чтобы поговорить о времени, когда он был еще сержантом Шипиловым. Разговор получился открытый. Отец Александр откровенно поведал о том, с чем ему довелось столкнуться на афганской войне. Правда, периодически священник говорил «простите меня», когда для ответа на вопрос приходилось использовать термины из армейского, а не церковного лексикона.

– Отец Александр, Вы как-то готовили себя к службе в армии, занимались спортом?
– Мой отец опасался, чтобы я не попал под дурное влияние со стороны, поэтому в спортивные секции я записан не был. В юности ходил в танцевальную студию (на народные танцы), но с физической культурой дружил, на турнике делал «склепку», «подъем-переворот».

– Так что в кругу своих сверстников чувствовали себя уверенно?
– Вполне. Я и мой брат-близнец Николай со своим призывом прошли приписную комиссию и были направлены в танковую учебку в город Ужгород.

– Как привыкали к армейскому быту?
– Тяжело. Поначалу было очень тяжело. И даже не физически. Новая обстановка сильно давила психологически. Когда проходили курс молодого бойца, был у нас трехдневный полевой выход: тактические занятия, стрельбы, жили в палатках. А я-то не приучен был к такой жизни. Когда вернулись в расположение части, думаю, ну, наконец-то высплюсь. А тут команда поступает чистить оружие. До глубокой ночи его чистили, отдохнуть толком не успел, а тут еще и в наряд. Помню, пришиваю погоны на парадный китель (к присяге готовились), а слезы сами катятся из глаз. Я тогда маму свою вспоминал. Когда нас провожали на призывном пункте, она мне сказала: «Сынок, не жалей себя. Если нужно будет – отдай свою жизнь».

– А когда адаптировались в этой среде и почувствовали себя солдатом?
– Вот там в учебке и почувствовал. Правда, некоторое время все же прошло. Пришло понимание, что нужно принимать все происходящее вокруг тебя как неизбежное. Хотя тогда я пытался противостоять сложившемуся укладу. Молчал, когда «деды» заставляли «молодых» кричать «дембельские речевки»: что-то там про «Спокойной ночи, и «дембель» стал на день короче». Тогда старослужащий толкал меня снизу ногой (койки у нас были двухъярусные, и новобранцы всегда спали на «втором этаже») и кричал: «Шипил, ты что онемел!»
Однажды мы с братом Николаем дали «дедам» – их было трое – отпор. Вы знаете, сейчас крайне неудобно об этом вспоминать, но после того случая просто физически ощутил, как «вырос» мой авторитет в кругу сослуживцев. Ныне я принял бы все те испытания смиренно, как послушание. Но тогда в мальчишеском мозгу все же прошла какая-то корректировка. Это не значит, что я взял на вооружение принцип: «Кто сильнее, тот и прав» – нет. Но понимание того, что нужно уметь себя защитить, пришло. Стал уверенней себя чувствовать. Служба пошла на лад. Нас с братом всегда отмечали как отличников боевой и политической подготовки.

– После учебки Вы сразу попали в Туркестанский военный округ?
– Нет, не сразу. Несколько месяцев я еще служил в мотострелковом полку в Мукачево. Помню, мы здорово возмущались, что нам надо было перешивать погоны: черные – танкистские – меняли на красные – пехотные. Это было вновь созданная часть, в составе которой я и отправился в Термез (Туркестанский военный округ). Вскоре по прибытию (это была осень 1979 года) были объявлены учения.
Ну, учения – так учения. Идем мы в колонне, я выглядываю из своего БМП, вижу столбы пограничные, а затем по понтонному мосту мы перешли Амударью. Долго шли, без остановок. Когда же прибыли на место, узнали, что служить теперь придется вблизи города Кундуз, в Демократической Республике Афганистан.

– Когда впервые оказались в боевой обстановке?
– Да еще на марше по нашей колонне стреляли афганцы. Но серьезные бои начались несколько позже, весной. Мы тогда участвовали в операциях, проводили зачистки кишлаков.

– В Афганистане у Вас тоже произошла какая-то коррекция в понимании жизни?
– Не коррекция, а серьезные изменения. Ведь на той войне я стал очевидцем различных ситуаций и человеческих поступков. Там я встретил порядочных, честных, душевных ребят, которые приходили на помощь в трудную минуту, могли прикрыть спину. А были и такие, кто приехал в Афганистан просто подзаработать, попадались мародеры и те, кому просто нравилось убивать и мучить людей.
Вот такой пример. Это было уже перед отправкой в Союз. Сижу я в аэропорту, рядом парень из другой части. Познакомились. Он спрашивает у меня: «Ты что-нибудь домой везешь?» А я как раз купил в дуккане (небольшой магазинчик – Ред.) японские аудиокассеты и забыл их в части. Очень досадовал. «Да, вот, – говорю, – вез кассеты и забыл их в полку». А мой попутчик снимает китель и показывает мне свои руки – в золотых браслетах от плеча до запястья. Все это были его «трофеи», добытые во время зачистки кишлака.

– А как Вы реагировали, когда сталкивались с такими людьми?
– Я говорил им: «Если уж суждено погибнуть, то как солдату, а ты погибнешь как мародер. Господь все видит! И наказать тебя не замедлит!»

– Отец Александр, простите мою дерзость, неужели так и говорили? Я совершенно точно знаю, что поминать имя Господа в Советской Армии было, как бы так сказать,… не принято.
– Я родился и воспитывался в семье, где свято соблюдали православные традиции. В армии свою набожность я открыто не демонстрировал, но мой нательный крест был всегда со мной. И призывал имя Божие, взывая к совести сослуживцев, это было для меня естественно. Однажды, еще в учебке, ротный нашел у меня нательный крест. Тогда он спросил: «Ты верующий?» Я ответил: «Да». Крест он мне вернул, и все обошлось без каких-то последствий.

– Как Вы сами оцениваете для себя «афганский» опыт?
– Я благодарен Господу, что в моей судьбе была служба в Афганистане. Я увидел то, чего, может быть, видеть и не хотел бы. Мир не есть зло, но во зле лежит. И ко встрече со злом нужно быть готовым.
Безоглядный, постоянный и мнимо незыблемый мир развращает человека, на мой взгляд, куда больше, чем война. Зная, что завтра все будет, как вчера, человек порой грешит, не оглядываясь. Здесь у него меньше поводов остановиться и задуматься над своей жизнью. А на войне человек поставлен в очень жесткие рамки, и спрятаться ему некуда. Все наносное с него слетает, остается только суть. В боевой обстановке больше вероятности того, что ты получишь прозрение от Господа. Вспомним воина-мученика Евгения Родионова, казненного боевиками в Чечне. Его мама рассказывала, что религиозного воспитания Женя не получил. Но в критические минуты жизни Господь наверняка зародил искру веры в его сердце, если этот мальчик смог найти в себе мужество не отступиться от веры своих предков. И на его примере теперь воспитывается новое поколение защитников Отечества.

– Отец Александр, скажите, можно ли о советских солдатах, воевавших в Афганистане, говорить как о воинах, выполнявших свой долг?
– Как я уже сказал, в Афганистане мне встречались разные люди. Понятие «военнослужащий» распространяется на всех, воевавших там. А вот звания «воин» достойны только те, кто был честен и чист совестью. Те, кто достойно выполнял свой солдатский долг. И таких, уверен, было подавляющее большинство среди прошедших Афганистан. А для меня и витязи времен Дмитрия Донского и Александра Невского, и бойцы времен Великой Отечественной войны, и афганцы стоят в одном ряду православных воинов, выполнявших свой долг. У иноземцев понятия «воинский долг» не было и нет, потому что они служат в войске за деньги. На Руси же всегда служили за Веру, Царя и Отечество.
Беседовал Сергей Перч

Ветеран-афганец Георгий Чичинадзе: «На войне у меня не было страха»
20 лет назад помощник председателя приходского совета Свято-Вонифатиевского храма Георгий Чичинадзе приехал на Донбасс из родной Грузии поступать в Горловский транспортный институт, да так и остался тут жить.
Однако мало кто знает, что до поступления в вуз Георгий почти два с половиной года своей жизни отдал войне, на память от которой ему остались семь медалей, один орден Красной Звезды и несколько шрамов. А еще – воспоминания об Афганистане, который, как признается сам Георгий, он помнит досконально. Беседуя с Георгием, невольно замечаешь, что о тех страшных днях он часто говорит в настоящем времени. И признается – ему до сих пор снятся военные действия и снежные вершины той страны.
Разговаривать о войне всегда непросто. Но с Георгием нам удалось поговорить не только об Афганистане. Мы говорили о тех замысловатых путях, которые приводят человека к церковной ограде. Мы говорили о том, что на каждом сантиметре этих дорог с нами рядом идет Бог. Поддерживает, утешает и направляет. Всегда и везде – даже на самых сложных тропах, пролегающих по песчаным горам Афгана.

– Георгий, расскажите о своей семье.
– Моя семья всегда была верующей. Даже в советское время отец по нескольку раз за год посещал святые места. Я вырос в атмосфере любви, в атмосфере Православия, в которой мне всегда было уютно и тепло.
Некоторое время назад я взялся исследовать свое генеалогическое древо, и оказалось, что в нашем роду, с папиной стороны, было четыре игумена, а с маминой – даже правящий архиерей. Сегодня мой троюродный брат, игумен Серафим, является настоятелем монастыря Георгия Победоносца, расположенного в Грузии.

– Как вы попали в Афганистан?
– В Афганистан я попал таким же образом, как и тысячи других пацанов. В 1986 году окончил техникум, пришла пора идти в армию. Я пришел в военкомат, получил повестку. И вдруг меня посетило какое-то нехорошее предчувствие. Я пришел к отцу и предложил: «Может, давай на следующий раз повестку возьмем?» Но отец не разрешил: «Не надо перед людьми позориться, раньше уйдешь, раньше отслужишь».
15 октября я уехал в Тбилиси, там был перевалочный пункт. Потом мы поехали в Кисловодск, далее – в Грозный. Там мы проходили трехмесячный карантин. В Грозном нам сообщили: «Ребята, вас здесь будут готовить к ответственному делу. Отсюда все вы поедете в Афганистан».
Не могу сказать, что я был счастлив. Я, как и мои друзья, прекрасно понимал – это страна, где идут военные действия. Мне не было страшно, что меня убьют, у меня был страх перед неизвестностью. Страх, который я и сегодня не могу объяснить.
Там, во время службы в Грозном, нас однажды спросили, есть ли среди нас верующие? Я не вышел, потому что знал – с верующими проводят антирелигиозные беседы, в которых рассказывают, что Бога нет.
Среди нас было несколько мальчиков-мусульман, которые признались в своей вере. За несколько недель их довели до того, что в коллективе на них смотрели косо. Верующих обрабатывали по полной психологической программе, руководство хотело, чтобы люди не думали ни о Боге, ни о моральных принципах, а лишь тупо подчинялись приказам командира.
За три месяца карантина мы свыклись с мыслью о том, что скоро будем на войне. 15 декабря приняли присягу, а уже 20 вылетели в Афганистан. Я помню этот полет. Самолет был неудобный, военный, я ненадолго уснул, а когда проснулся, увидел лишь заснеженные вершины необыкновенной красоты. Эти вершины иногда снятся мне во сне.

– Какие были первые впечатления от Афганистана?
– При выходе из самолета мы встретили роту отслуживших солдат, которые садилась в самолет. Мы шли совсем рядом – те, кто отслужил, и те, кому только предстояло пройти Афганистан. И вдруг дембеля закричали нам: «Пацаны, вешайтесь, вы не знаете, что вас здесь ждет!» Это была мощная психологическая атака, у многих по коже пошел мороз…
В Афганистане нас тоже спросили: «Среди вас есть фанаты, религиозно верующие?» Один парень из Нижнего Новгорода засмеялся: «Да нет, нас этому не учили!» А я снова промолчал…
Целый месяц мы проходили подготовку, и лишь после этого нас разбросали по территории Афганистана. Так и началась служба. Это было перед Новым 1987 годом. Сначала я стоял на посту. Наш батальон находился в закрытой старинной крепости высотой с шестиэтажное здание. Это было очень защищенное место – на нас, конечно, нападали, но никто не погибал. Погибали обычно по глупости. Например, солдат выглядывал в бойницу посмотреть, откуда стреляют, – и получал пулю в лоб. Потом нам дали машину – бронированный «Урал». Несколько месяцев я возил на нем продукты, и случилось, что подорвался на мине. До сих пор, когда вспоминаю, благодарю Бога за спасенную жизнь. Понимаю, что это Его рука отвела от меня смерть.
В тот день я, как обычно, ехал по делам. Дорога была плохая – огромные ямы. Я осторожно проезжал их, притормаживал. А на обратном пути достал кассетный плеер, которых в Афгане было множество, надел наушники, включил группу «Мираж» и поехал. По дороге так увлекся музыкой, что разогнался и на огромной скорости проехал яму, в которой была заложена мина. Я проехал ее быстро, но заднее колесо все равно успело взорваться. Сейчас я понимаю, что это Господь провел меня над той миной, спас мне жизнь…
Тогда, лежа в реанимации после ранения, я потерял свой нательный крестик, который подарил мне папа. Наверное, врачи сняли его, когда я был без сознания.

– Какие отношения между солдатами были на войне?
– С солдатами отношения были неплохие, плохие отношения были с офицерами, которые очень преувеличивали свои полномочия. По их глупости, по их жестокости часто случались не только ранения, но и смерти солдатиков.
Я пробыл в Афганистане 2 года и 4 месяца, и все это время у меня было странное чувство, что я на карте. Ведь если посмотришь на карту, то увидишь, что Советский Союз расположен вверху, а Афганистан – внизу. Так вот, меня не покидало ощущение того, что я где-то внизу, в подземелье, а моя Родина, все то, что я люблю, – где-то очень-очень высоко и далеко.
Вообще считается, что мы были воинами-интернационалистами. Цель нашего пребывания там звучала вполне мирно – помочь укрепиться новой республике Афганистан. Мы должны были помогать сохранять мир в Афганистане. А вместо этого нас заставляли воевать.
Думаю, это была бесполезная война. Искалеченные жизни, никому не нужные смерти. Жаль, людей уже не вернешь.

– Как ваши родители пережили эти 2 года и 4 месяца?
– Мама каждую ночь молилась. Молитва матери очень сильна – думаю, именно ее услышал Господь, помог мне пройти те страшные дни. Это сейчас, по прошествии двадцати двух лет, я припоминаю опасные ситуации, тяжелые случаи, которые чудесным образом решались. Тогда это казалось совпадением, сегодня понимаю – Господь вел меня по этой войне. Самое интересное, что в те дни не было даже элементарного страха, я знал, что все в руках Божиих, постоянно молился и верил, что Господь защитит меня.

– 15 февраля тысячи людей отпразднуют 20-летие вывода войск из Афганистана…
– Не отпразднуют, нет. Этот день трудно назвать праздником, думаю, все, кто служил там, со мной согласятся. Скорее, это день памяти обо всех тех, кто остался на той войне.

– Как вы попали в Донецк?
– В Донецк я приехал после Афгана. Здесь уже жил мой брат, и я решил поступать в институт в Горловке. Я был невоцерковленным человеком. Но уже тогда после занятий я часто шел через весь город, приходил в храм, молился. Я не знал никаких молитв, но сердце просило Бога, мне нужно было быть в храме, мне там было хорошо.
И только потом, когда я познакомился с протоиереем Игорем Кононенко, когда начал причащаться, читать святых отцов, я почувствовал, что в моей жизни происходит поворот на 180 градусов. Было ощущение уюта и тепла. В одной из наших бесед отец Игорь поделился со мной планами о строительстве нового храма в честь мученика Вонифатия. Но средств на реализацию проекта ни у меня, ни у него не было. И я предложил: «Отец Игорь, давайте начнем хоть с чего-нибудь, хотя бы с оформления документов».
Мы взяли благословение у Высокопреосвященнейшего Илариона, митрополита Донецкого и Мариупольского, затем поехали к схиархимандриту Зосиме (Сокуру). Батюшка тогда уже лежал в реанимации. Мы пришли к нему на десять минут, а проговорили час. Разговаривали о жизни, об Афганистане. Отец Зосима тоже благословил нас на строительство храма.
Сегодня у нас большой, хороший приход. Я стараюсь жить полной приходской жизнью. И каждый раз, стоя на службе, думаю о том, что я – православный христианин. Для меня это самое главное счастье – иметь возможность присутствовать на литургии, молиться, причащаться, слушать слова священника. Ничего больше не надо для полного счастья…

– У вас есть мечта?
– Сегодня у меня есть одна мечта, и каждый день я молюсь о том, чтобы она исполнилась. Я мечтаю построить еще один храм. Чтобы его венчали 12 куполов, символизирующие апостолов, и еще один – большой – Господь Бог над ними. Мечтаю, чтобы этот большой купол был виден за много километров, чтобы, глядя на него, люди вспоминали – над всеми нами Господь. Один Он управляет, утешает, ведет за собой. Это я теперь точно знаю.
Беседовала Анастасия Рева,
Донбасс Православный

Великопісне Послання Блаженнішого Митрополита Володимира архіпастирям, пастирям і всім боголюбивим чадам Української Православної Церкви

01.04.2009. КУРСК. В Курске издан «Гоголевский месяцеслов» и открылась выставка о жизни и творчестве великого писателя